Кей Хупер - Послание из ада (Одержимая) Страница 4

Врач, осуществивший пересадку, очень гордился проделанной работой. Он был ужасно раздосадован тем, что Холлис задала ему только один вопрос, который самому хирургу казался второстепенным.

– Какого они цвета? – озадаченно переспросил он. – Знаете, мисс Темплтон, мне кажется, вы не вполне осознаете всю сложность…

– Я все осознаю, доктор, – перебила Холлис. – Я отлично понимаю, как вы гордитесь достижениями современной медицины, благодаря которым у меня появился шанс снова обрести зрение. Да, я знаю, что пройдут недели, может быть, месяцы, прежде чем выяснится, насколько успешной была операция. Но пока мне хотелось бы знать, какого цвета… мои… новые глаза.

– Кажется, они голубые, – сухо ответил врач.

Холдис вздохнула. Раньше ее глаза были карими.

Она была достаточно умна, чтобы понимать – цвет действительно не имеет значения. Главный вопрос заключался в том, будет ли она видеть? Ей казалось, что, несмотря на всю уверенность, звучавшую в голосе хирурга, он не может обещать ей это со всей определенностью.

Врачи, конечно, не сомневались, что все сделано правильно и отторжения не произойдет. Холлис повезло – ее организм был идеально совместим с донорской тканью, к тому же ей постоянно вводили специальные препараты, блокировавшие процессы отторжения и ускорявшие заживление ран. И все же никто не мог дать ей стопроцентных гарантий.

В целом – если не считать глаз – Холлис пострадала не особенно сильно, что было достаточно удивительно. Сломанные ребра уже почти срослись. В больнице ей прооперировали легкое и наложили с полдюжины швов в разных местах. Что касалось множества синяков и мелких ссадин, то они давно зажили, не оставив почти никаких следов.

Ах да, теперь она никогда не сможет иметь детей, но если разобраться, это не так уж страшно. Слепая, эмоционально ущербная женщина с расшатанной нервной системой не годится в матери – в любом случае она вряд ли сумеет воспитать своего малыша душевно здоровым, так что беда невелика.

«Я знаю, что ты не спишь, Холлис».

Она не пошевелилась, даже не повернула головы. Снова этот голос, тихий, но отчетливый. На протяжении тех трех недель, что Холлис провела в больнице, она слышала его чуть не каждый день. Однажды Холлис даже спросила сиделку, кто это приходит и подолгу сидит в палате, но та ответила, что не видела никого, кроме полицейских, которые действительно являлись довольно регулярно и задавали вежливые вопросы, но Холлис им не отвечала.

Впрочем, с этим странным голосом Холлис тоже разговаривала крайне редко. Она вообще старалась больше молчать, ограничиваясь короткими фразами или кивками, когда ее о чем-то спрашивали сиделки или врачи. Она по-прежнему не чувствовала в себе достаточно сил, чтобы вспоминать о том, что с ней случилось, не говоря уже о том, чтобы обсуждать это.

«Скоро тебя выпишут, – сказал голос. – Что ты собираешься делать?»

– Броситься под грузовик, – холодно ответила Холлис. – По-моему, неплохая идея, как тебе кажется?

Она нарочно произнесла эти слова вслух, чтобы напомнить себе – она одна в палате, и, кроме нее, здесь никого нет. Холлис давно решила, что голос, который раздается у нее в ушах, – просто игра больного воображения.

«Если бы ты действительно хотела умереть, – возразил голос, – ты бы просто осталась в том заброшенном доме».

– Лучше умереть, чем выслушивать банальности от собственного больного воображения! – фыркнула Холлис. – Впрочем, я, наверное, сплю – сплю и вижу очередной идиотский сон. Точнее, слышу…

«Тебе лучше знать».

– Безусловно, мне лучше знать. Постой-ка, а может быть, я просто сошла с ума?

Вместо того чтобы ответить, голос спросил:

«Скажи, Холлис, если бы у тебя были глина или пластилин, что бы ты вылепила?»

– Ну надо же! – возмутилась она. – Не хватало еще, чтобы собственное воображение проводило со мной сеанс психоанализа! Или это ассоциативный допрос?

«Что бы ты вылепила, Холлис? Ведь ты – художница».

– Была…

«Вне зависимости от того, насколько удачно прошла операция, у тебя остались руки. И мозг».

Похоже, решила Холлис, ее воображение тоже не верит, что когда-нибудь она снова сможет видеть. А может быть, это вовсе не воображение, а подсознание?..

– Ты, кажется, предлагаешь мне переквалифицироваться в скульпторы? – едко осведомилась она. – Боюсь, это не так просто, как тебе кажется.

«Я не говорила, что это просто. Напротив, тебе будет очень нелегко, и все же это будет жизнь, Холлис! Насыщенная, творческая жизнь, а не жалкое существование инвалида».

Холлис ответила не сразу. Немного подумав, она медленно проговорила:

– Не знаю, смогу ли я… хватит ли мне мужества начать все сначала.

«Что ж, если чего-то не знаешь, надо это выяснить».

Холлис улыбнулась. Кажется, воображение пытается ею командовать. Но в его последнем предложении несомненно присутствовал здравый смысл.

И вызов: Вызов, который неожиданно затронул в душе Холлис какую-то чувствительную струнку.

– Что ж, можно попробовать, – произнесла она задумчиво. – Либо это, либо броситься под грузовик. Другого выхода, кажется, нет…

– Вы что-то сказали, мисс Темплтон? – раздался голос дневной сиделки. Немного помешкав на пороге, она неуверенно подошла к койке.

За три недели, проведенных в больнице, Холлис научилась неплохо различать шаги – даже шаги сиделок, ступавших почти бесшумно. Иногда по звуку ей удавалось определить, о чем думает тот или иной человек. Эта сиделка уже давно опасалась за ее рассудок, и сейчас Холлис совершенно отчетливо уловила ее страх. Уже не в первый раз Дженнет слышала, как Холлис разговаривает сама с собой.

– Нет, Дженнет, я ничего не говорила. Наверное, я опять думала вслух, – ответила Холлис. – Впрочем, когда я проснулась, мне показалось – рядом со мной кто-то сидит.

– Нет, мисс Темплтон, кроме вас и меня, в палате никого нет, – сказала сиделка.

– Значит, мне показалось, – быстро добавила Холлис. – Не волнуйтесь, Дженнет, со мной все в порядке. Я еще не спятила. Просто у меня такая привычка. Я всегда любила размышлять вслух и часто разговаривала сама с собой даже до… нападения.

На этом последнем слове Холлис слегка запнулась, хотя она уже привыкла называть то, что с ней случилось, «нападением». Так говорили врачи, сиделки, полицейские, и только ей это слово все еще давалось с трудом.

– Вам что-нибудь нужно, мисс Темплтон?

– Нет, Дженнет, спасибо. Пожалуй, я еще немного вздремну.

– Хорошо, мисс Темплтон, я предупрежу, чтобы вас не беспокоили.

Холлис некоторое время прислушивалась к ее удаляющимся шагам, потом повернулась на бок и притворилась спящей. Это было нетрудно. Гораздо труднее было удержаться и не спросить что-нибудь у таинственного голоса.