Лаура Риз - Сверху и снизу Страница 40

Его уверенный тон вызвал у меня дрожь.

Прежде меня несколько раз связывали, причем не слишком крепко, мужчины, которым я доверяла, а я связывала их, но это было забавно, эротично, и я знала, что никакой опасности нет. С М. все становилось гораздо сложнее — опыт пребывания в качестве мумии все еще не выветрился из моей памяти.

М. придвинулся ближе, держа в руке веревку, затем принялся водить ею по моему обнаженному телу — по груди, по животу, по внутренним поверхностям бедер, а я лежала неподвижно, словно животное, охваченное параличом.

— Люди вполне естественно стараются избегать боли, — поласкав меня таким образом, заметил М. — Я люблю наказывать своих женщин, если они не подчиняются, а чтобы сделать это как полагается, иногда нужно их связать — это дает возможность удержать их на месте, пока я не закончу. Мне нравится видеть женщин связанными, видеть их беспомощность и делать то, что я хочу, когда они полностью от меня зависят. Но дело не только в этом. Некоторые женщины любят боль, им нужно чувствовать, что их заставили подчиниться. Они не могут сознаться, что любят боль как таковую или что хотят быть изнасилованными, избитыми кнутом, наказанными. Чтобы этим наслаждаться, им нужно быть связанными. Я просто даю им то, о чем они скрытно мечтают. Иногда я даю им еще кое-что. Ваша сестра всегда получала больше, чем хотела.

— Например? — Я ухватилась за эту тему в надежде услышать что-то новое о сестре.

Прежде чем ответить, М. окинул меня внимательным взглядом.

— Что ж, пожалуй, настало время заполнить еще один пробел в дневнике Фрэнни — в нем ваша сестра упоминала, что я ее связывал, но подробностей не сообщала. Она ненавидела это больше всего. Один раз я привязал ее, голую, к кровати и завязал ей глаза, а потом сказал, что ко мне придут поиграть в покер друзья, мужчины, и что я собираюсь позволить им по одному смотреть на нее и делать с ней все, что они захотят. Заткнув ей уши, чтобы она не могла слышать, я оставил ее одну, плачущую, умоляющую меня о снисхождении. Никакой партии в покер, разумеется, не было, но она этого не знала, так как не могла ничего видеть или слышать. В следующие четыре часа я несколько раз заходил в спальню и под видом игрока в покер доставлял ей различные ощущения, когда осторожно, когда нет. Все это время бедняжка думала, что в доме пятеро мужчин.

— Вы просто мерзавец! — не выдержала я.

— Смотря как к этому отнестись, Нора. — М. швырнул веревки в дальний конец комнаты. — Вам кажется, что я плохой парень, а вот Фрэнни так не считала: что бы я с ней ни делал, она оставалась со мной. Если вы все-таки надеетесь найти ее убийцу, то должны изменить свою оценку и искать его в другом месте.

Затем он стал трахать меня — термин «заниматься любовью» для этого не подходит, — забавляясь тем, что по ходу дела отпускал фривольные комментарии.

— Я волью в тебя всю свою сперму, — низким и хриплым голосом говорил он. — Ты ведь сделаешь то, что я говорю, да? — И заставлял меня соглашаться с его требованиями. — О да, ты сделаешь все, что я скажу. И знаешь почему? Потому что тебе это нравится. Ты сходишь с ума, когда я лижу тебя, и тебе нравится делать это со мной. Я сужу по тому, как ты лижешь меня, как берешь меня в рот, как глотаешь сперму, как — перед самым концом — умоляешь, чтобы я тебя трахал. В задницу, в дырку, в рот — ты все это хочешь.

Он говорил все это во время акта, зная, что мне нравится его слушать. У меня больше развито слуховое восприятие — и так было всегда. Мне приходилось бывать с мужчинами, которые любят говорить непристойности, но никто из них не может сравниться с М. по апломбу и артистичности. Он замечательный рассказчик. Он часто нашептывает мне на ухо порнографические образы, рассказывая о том, что собирается сделать, описывая чувственные сценарии, заставляя меня возбудиться, полностью господствуя надо мной, останавливаясь, когда знает, что я хочу еще.

— Я тебе нравлюсь, Нора, и ты любишь грязный, извращенный секс. Ты хочешь, чтобы он был примитивным и — ты еще сама не понимаешь этого — чтобы он был грубым.

В поисках скальпеля или какого-либо другого ножа, похожего на тот, что я видела на озере Тахо, я снова обыскала дом М., но ничего не нашла. Детектив Харрис сказал мне, что экспертиза изоленты дала неопределенные результаты. Лента из одной партии с той, которой заклеивали рот Фрэнни, но определить, тот ли это моток, невозможно. Харрис объяснил мне, что, когда преступник использует для убийства какой-либо предмет — нож, дубинку, молоток, — часто случается, что он потом хранит его как память или как трофей. Эксперты надеялись, что так будет и с изолентой — тогда можно было бы сравнить концы, чтобы доказать, что лента взята из одного куска. Но, видимо, даже если М. использовал эту изоленту при истязании Фрэнни, то потом он использовал ее снова, сделав идентификацию невозможной. Харрис сказал мне, что снова допросил М., но ничего не добился. Он опять предупредил, чтобы я держалась подальше от него, и это заставляет меня подозревать, не скрывает ли он какую-нибудь информацию. Если Харрис не верит в виновность М., то почему считает его опасным человеком?

М. ведет себя как ни в чем не бывало — он молчит о том, что из его чулана пропала изолента. Я тоже о ней молчу. Молчит он и о том, что Харрис вновь его допросил. Мы старательно обманываем друг друга.

Лгать Яну тоже оказалось не так трудно, как мне поначалу казалось. Я уже привыкла воспринимать ложь и связанное с ней чувство вины в виде неприятной, но неизбежной стороны моей жизни.

Вечером я встречаюсь с Яном в китайском ресторанчике «Динг хоу». У меня остается еще три часа, и я решаю поработать, чтобы отвлечься от истории с М.: сажусь за компьютер и начинаю писать статью о растущем насилии в Сакраменто. Обобщив накопленную информацию, я прихожу в замешательство. Лос-Анджелес, Нью-Йорк, Чикаго — ну ладно, с ними все ясно, но с каких это пор Сакраменто стал таким опасным местом? Здесь всегда дело кончается именно убийствами. Я открываю файл с дневником Фрэнни и снова просматриваю его, затем перечитываю информацию, полученную от коронера и полиции. Мне по-прежнему не понятна та жестокость, с которой ее убили.

Звонит телефон, но я не поднимаюсь с места. После трех звонков щелкает автоответчик. Это Мэйзи — снова ругает меня за то, что я не отвечаю на ее звонки.

— Я беспокоюсь о тебе, — раздается ее голос. — Пожалуйста, позвони.

Меня охватывает чувство вины. Я знаю, что мне следует выполнить ее просьбу, но сейчас у меня нет возможности ни с кем разговаривать. к тому же все равно я не могу рассказать ей об этом.

В половине седьмого, приняв душ и переодевшись, я еду в «Динг хоу», который находится в торговом центре «Лаки» — «счастливчик». Ресторанчик маленький, здесь царит полумрак, народу немного. На стенах зеркала, а китайские ширмы частично закрывают обеденный зал. Я оглядываюсь по сторонам и замечаю в дальнем углу Яна — он все еще одет в темно-синий деловой костюм. Поцеловав его, я сажусь за столик, и возле нас немедленно появляется официант. Мы заказываем цыплят в кисло-сладком соусе, дважды сваренную пряную свинину и жареный рис. Официант мгновенно исчезает и появляется вновь с чайником. Пока чай остывает, мы беремся за руки, испытывая чувство покоя, известное тем, кто давно знает друг друга. Как я хотела бы вновь вернуть те счастливые дни, когда Ян действительно знал меня хорошо, а не так, как сейчас. Его слепота, честно говоря, иногда меня удручает: как можно не чувствовать, что твоя возлюбленная занимается сексом с другим мужчиной? Ночью я часто просыпаюсь и часами лежу без сна, расстроенная своим предательством, в то время как рядом в счастливом неведении мирно посапывает Ян.