Нечестивцы - Ульяна Соболева Страница 43

Поднялся в нашу с Дариной спальню, набирая Стефана и назначая ему встречу, на которой он и получит последние указания. Меня здесь больше ничего не держало.

Лег на постель, вдыхая запах моей жены, въевшийся в подушки, казалось, напрочь пропитавший даже стены комнаты. Но мне его было мало.

Фотографии на полках улыбающейся счастливой семьи сейчас выглядели откровенной насмешкой, наглядно демонстрируя, что я потерял. Позже я не раз задамся вопросом, а стоила ли эта проклятая победа той цены, что мы заплатили? Я заплатил. А сейчас лишь проводил пальцами по фотографиям детей и Дарины. Там, куда я собирался, они будут единственным, что не даст сдохнуть от тоски по ним всем.

Открыл шкаф, втягивая в себя аромат её одежды и духов, последний раз наслаждаясь возможностью дышать им. Сам шкаф был пуст после того, как Дарина забрала свои вещи. Внимание привлек небольшой лист бумаги, лежавший на дне шкафа. Поднял его и едва не задохнулся, увидев знакомый почерк.

"Знаешь…я почти не думаю о тебе. Нет, я лгу, не верь мне, я думаю о тебе постоянно. Наверное, ты есть во всем, что я вижу, слышу или чувствую. В музыке, стихах, завывании ветра за окном, падающих листьях и раскатах грома, каждой капле дождя на оконном стекле. Ты есть даже в лучах солнца или лазурном небе. Особенно в небе… ярко-пронзительном, высоком и недосягаемом, как мираж или мечта… Как твои глаза. Таким оно бывает только зимой, после сильного урагана, когда холодные лучи солнца не согревают, но ослепляют, отражаясь в ледяной синеве. Только твой лёд обжигает. Ты можешь быть таким разным: иногда страшным и жестоким, больно взрывающим каждую клеточку моей души, заставляющим моё сердце замирать от отчаяния и ужаса, а иногда твоя нежность граничит со сладкой агонией, завораживающей и болезненно острой, как прозрачный лист папиросной бумаги, им можно порезаться, совершенно неожиданно, лишь проведя кончиками пальцев по тонким краям, порезаться до крови, чтобы ты почувствовал её запах и шёл за мной, как хищник идёт за добычей. Ты заставляешь меня окунуться в водоворот страстей: от самых темных, мрачных и низменных, до полета к пронзительной высоте, к которой, падая и разбиваясь, я все равно буду стремиться снова и снова.

Я хочу тебя ненавидеть, пожалуй, нет ничего слаще, чем моя ненависть к тебе. Я смакую каждую грань этой дикой и непередаваемой эмоции, она заставляет зашкаливать адреналин в моих венах и гнать тебя прочь, кричать, выть, хрипеть от бессилия, смахивать со стола бумаги, бить посуду, яростно сжимать руки в кулаки, впиваясь ногтями в ладони, и чувствовать, как кровь закипает внутри, превращаясь в горячую магму. Как же безумно я умею тебя ненавидеть, задыхаясь и захлебываясь от первобытного желания убить тебя во мне, сжечь, растоптать, уничтожить, смотреть, как ты исчезаешь, и сходить с ума от хаоса ярости и ядовитой ревности. Иногда мне это даже удается…избавиться от наваждения…я вдруг понимаю, что не слышу, не вижу и не чувствую тебя больше…"

Это как удар в солнечное сплетение — читать сейчас эти пронизанные мучительной болью строки. Когда уже ничего не изменить… Зачем тебе сходить с ума от ревности, малыш? Да за все эти годы, в то время, когда ты была рядом со мной, не было ни одной женщины, ни одной, на кого бы я даже просто посмотрел. Я не изменял тебе сердцем никогда. Мне это было не нужно. В моих глазах только твое отражение, а когда я их закрывал, то видел твое лицо.

Я не хотел никого, кроме тебя. Ты сводила с ума, и я сгорал как одержимый, от желания владеть только тобой, безраздельно. И буду гореть вечно, вспоминая, как держал в своих руках счастье. Так крепко держал, что сломал. Вот оно — треснуло, рассыпается сквозь пальцы осколками и режет меня на куски. Счастье, которого больше нет.

"Наслаждаюсь триумфом. Победа. Временная отсрочка. Дыхание выравнивается, и сердце стучит спокойнее. Все тише… тише… тише…пока не начинает замирать. В этот момент и приходит тоска по тебе. Она гложет меня изнутри, как голодный зверь. Появляется издалека, легкими спазмами, тихими всплесками волн, накатывает, уходит, подкрадывается и прячется, чтобы снова неожиданно оскалиться в приступе отчаянной агонии… Её амплитуда увеличивается пропорционально моей «слепоте» и «глухоте», а потом превращается в цунами, когда уже я сама ищу тебя везде, как одержимая: в черном небе без звезд, в бликах молнии, в глазах равнодушных прохожих, в строках, нотах, моих слезах, горьких, как твоё существование. Зову тебя сквозь пустоту и темноту реальности, кричу, срывая голос, умоляя вернуться… один раз… ненадолго… и тогда я понимаю, насколько безумно все ещё люблю тебя. Люблю каждую чёрточку на твоём лице, каждую улыбку, пусть подаренную не мне, каждое слово, каждый твой вздох, я люблю даже ту невыносимую боль, которую ты даешь мне без остатка, которой делишься со мной, и я жадно впитываю её, пожираю ссохшимся и истосковавшимся по тебе сознанием. Вот тогда я отдаюсь твоей власти и позволяю забрать всю меня, ты взрываешься во мне снова и снова, фейерверком, разноцветными осколками самых диких и извращенных эмоций, самых сумасшедших фантазий, разрезаешь на куски все мои моральные принципы, ставишь меня на колени, заставляя покориться тебе и в эти моменты… я снова живу…дышу…с тобой…тобой.

Только я никогда больше не впущу тебя в мою жизнь, Максим. Живи в моих мыслях, моих горьких и сладких воспоминаниях, беги как яд по моим венам, но никогда не возвращайся в мою жизнь. Дальше я сама…без тебя. Это конец. Прости…и прощай…будь счастлив. Я очень надеюсь, что ты будешь счастлив, и я…когда-нибудь буду счастлива без тебя. Я верю в это…"

Я перечитал это письмо бесчисленное количество раз. Запоминая каждое слово, каждую фразу, заполненную страшной безысходностью и отчаянием. Начиная понимать, что потерял Дарину не там, в том доме, а еще здесь. Еще здесь заставил её ненавидеть себя, и был настолько