Наталья Андреева - Любовь.ru Страница 48

Павел Петрович, ведь вы знали, что Михаил не ваш сын? И как давно вы об этом узнали?

Ответ Стрельцова Люба получила только во второй половине дня. Очередное многословное послание, в котором Стрельцов в первую очередь оправдывал себя.

Я знал, что рано или поздно вы это поймете. Мне не повезло: ни с первой женой, ни со второй. Хотя о том, что Мишка мне не сын, я, честно признаться, долго не догадывался. До самой смерти жены, мож­но сказать. Любимой и единственной моей Полины. Лицом Мишка был весь в мать, а насчет его способ­ностей я не слишком голову-то ломал. Кто знает, откуда чего берется?

А может быть, я и догадывался, но знать на­верняка не хотел. Кто мог ответить на этот вопрос? Только жена моя — Полина.

Приняв сына на руки, я выбросил друга Василия из головы напрочь. Жизнь у меня была тяжелая и непростая. И встретились мы снова только через много лет, в больнице, когда жена моя Полина уми­рала. Но я-то все надеялся на операцию, на чудо. Надеялся до самого конца.

И обратился к нему, как к последней своей надежде. Василий, разумеется, взялся помочь. К тому времени он стал известным хирургом, ав­торитетом. Честно надо признать: все, что мог, он сделал. Да поздно уже было. После операции моя Полина поначалу вроде бы даже на улучшение пошла. Но болезнь взяла свое, и спустя несколько месяцев ей стало совсем плохо. Полину вновь по­ложили в больницу, а через две недели Василий вызвал меня.

«Она умирает, Паша. Иди, простись».

Надо сказать, что последние дни Полина была то в беспамятстве, под действием наркотиков всяких да обезболивающих. А тут пришла в сознание и хотела вроде как сказать последнее слово. Я вошел, она сказала несколько слов, но каких-то ничего не значащих. А потом вдруг попросила:

«Васю позови, Паша».

Позвал. Стою смотрю, как он возле ее кровати присаживается. А жена смотрит на меня и молчит, но по взгляду ее все понимаю. Вроде как просит: уй­ди. Вышел. До сих пор ком в горле стоит, как вспом­ню. Что со мной было те десять минут в коридоре, описать словами невозможно. Ревность? Она же умирала. Какая тут ревность? Я гадал только, лю­била ли она меня, ну хоть немного, или просто всю жизнь была признательна за то, что женился, когда она ко мне пришла.

Когда Василий из палаты вышел, вижу — пла­чет. Я было туда, к Полине, а она глаза прикрыла, сестра лекарство в шприц начала набирать.

 «Не могу больше, Паша, — шепчет Полина. — Прощай».

Она впала в кому и больше уже в сознание не приходила. Я к Василию, а он у себя в кабинете ле­карства пьет. Сердечные. Плохо ему, значит. А мне хорошо. Спрашиваю:

«Ну, что? Простились?»

«Простила», — отвечает.

«И за что ж тебя прощать?»

«А ты будто не знаешь?»

«Догадываться-то, может, догадываюсь, только она мне за всю нашу совместную жизнь ни слова про это не сказала. Мишка — твой сын?»

«Мой».

«За это она тебя простила?»

«Ничего ты, Паша, не знаешь. Подлец я. Я любил ее. А когда забеременела — испугался. Стал угова­ривать сделать аборт. А чтоб все шито-крыто, об­ратился не к кому-нибудь, а к своему родному отцу. Он же был известный хирург-гинеколог».

«Как же так? Как же он мог на свое родное семя...»

«Так я ему сказал, что ребенок-то у Полины от тебя. А она, мол, попросила помочь по старой дружбе. Вот потому и подлец. Как же он тебя ругал! Говорил, что раз нашкодил, то должен жениться. А я стоял и головой кивал. А что в душе у меня творилось, одному Господу известно. Все зачлось, Паша. Все».

«Вася, но как ты мог?»

«За карьеру опасался. Ну на что мне эта же­нитьба тогда нужна была, сам посуди? У нее много­детная семья, им помогать надо, а я студент. И еще несколько лет буду студент. Так что ж, институт бросать? А все твердили в один голос, что у меня блестящее будущее. Что докторскую обязательно защищу».

«Защитил», —  горько усмехнулся я.

«Защитил, — согласился Василий. — И выучил­ся, женился. И сын у меня есть, и дочка. И камень на сердце. Сегодня вот скинул. А тебе спасибо».

«Что женился на ней тогда? — усмехнулся я. — Почему же она к твоему отцу идти не захотела?»

«Паша, она сначала к тебе пошла. А дальше уж ты знаешь. Вот и вся история. Ты бы не волновался так, Паша. Мишка-то уже большой».

И тут я посмотрел на его руки. Пальцы длинные, нервные, беспокойные. И ногти все такие розовые, гладкие, аккуратные. Ничего не было у Мишки от отца, но руки... Почему я раньше не хотел замечать? Как посмотрю на Мишкины руки — сразу взгляд отвожу. Чудится что-то знакомое.

Но после этого многое я понял. Понял, откуда в «моем» сыне эта гниль. Почему он чужой, почему с женщинами так непорядочен, почему жениться не хочет. Тоже, значит, карьеру делает. А на аборт к кому своих девушек посылает? Тоже папу родного просит?

Простите доктор, совсем разволновался. Мишки все равно больше нет, пора бы и успокоиться. Вот вы Думаете, что я вру, что скрываю правду. А что мне скрывать? Накрутила жизнь, наковеркала. Прости­те, доктор. Простите...

Люба тоже почувствовала ком в горле, когда прочитала послание Стрельцова. Страдает чело­век, видно, сильно страдает. Что ему на это ска­жешь? Она решила подождать, пока не проверит одну догадку. Что-то некстати Павла Петровича потянуло на откровенность и на выжимание сле­зы. У кого? У милиции? Ведь он уверен, что его послания читает не одна Люба.

Вечером пришло еще одно послание, Люба ему обрадовалась. Оно было от Мики, который со­общал интересные подробности об отце Полины.

Сегодня я пытался его найти. По моим сведени­ям, этот человек взял в долг большие деньги у Ми­хаила Стрельцова. Надеюсь, вы меня понимаете? Он бизнесмен средней руки, не особо удачливый, насколько я знаю. Потому что Полина рассказыва­ла, что мать частенько знакомила бывшего мужа со своими богатыми любовниками. Занимала для не­го денег, потому что якобы одного его любила всю жизнь. Но замуж вновь за несчастного неудачника не хотела. У того все время что-то не складывалось. То ли не везло, то ли способностей не хватало. По­сле того как они разошлись, ей повезло гораздо больше.

Она начала делать карьеру в провинции, была замечена, я так полагаю, что из-за своей потряса­ющей внешности, вскоре перебралась в столицу. Там ее любовником стал режиссер одного из теа­тров, который и помог ей на первых порах. Потом он внезапно умер от сердечного приступа, и Линева начала искать нового спонсора. А отец Полины до самых перестроечных времен тянул лямку простого инженера на заводе, в пригороде столицы, квартиру так и не получил, бросил работу и стал заниматься частным бизнесом.

Я так думаю, что раз он был должен деньги Михаилу Стрельцову, то вполне мог с ним и рассчитаться. Ножом в спину. Да и ревность примеша­лась. Ведь Стрельцов-младший вроде был и молод, и красив. Отец Полины — подозреваемый номер один, это точно. Но в результате моих поисков вы­яснилось, что этот человек странным образом исчез. Квартира, в которой он был прописан, продана, и в ней уже третий месяц живут совершенно другие люди. Улица Весенняя, дом 28, квартира 112. Какая-то толстая тетка в халате и в бигуди никак не хотела открывать мне дверь. Разговаривали через цепочку. Я выяснил только, что квартира куплена через по­средника, с хозяевами она не общалась. Понятия не имеет, куда те делись.