Вэвиан Фэйбл - Золотая рыбка-2 Страница 48

— Убийца, он и есть убийца.

— Конечно. И в его руках сосредоточена огромная власть. Вот тебе наглядный пример. Прикрываясь именем брата, он пытался скупить львиную долю газет, презрев антимонополистический закон, ограничивающий число изданий в руках отдельного лица. Закон справедлив: ведь владелец газеты в известной мере формирует общественное мнение. Поскольку в печати не упоминается о коррупции и грязных делах Йона Хольдена, можно подумать, будто этой проблемы попросту не существует. Но это лишь одна из причин хольденовского стремления стать газетным магнатом. Не следует забывать о колоссальных прибылях от рекламы. И здесь, как обычно, Хольден прибег к своим излюбленным методам. Все нуждающиеся в рекламе — хотят они того или нет — должны публиковать объявления в его газетах, прочие печатные издания, лишившись основного источника дохода, оказывались на грани банкротства, и Хольден скупал их за бесценок. Далее, его наркобизнес застопорился из-за провала Хабрея в прошлом году, но существует множество других способов огрести денежки, скажем, заняться обучением боевиков. В наши дни такой бизнес процветает, поскольку на телохранителей большой спрос. И Хольден понимает, что это поистине золотая жила. Конечно, в подобных делах Хольден использует подставных лиц, но фактический владелец этого процветающего бизнеса вправе считать себя генералом, так как под его началом целая армия.

— Страшная картина вырисовывается…

Мы выходим на лужайку и устраиваемся на траве. Растянувшись на животе, я слежу за муравьем, который не захотел обходить травинку, а решил перелезть через нее. Вот он взобрался на самый верх и раскачивается, не зная, куда податься. Весьма поучительное зрелище.

— Теперь понимаешь, с каким опасным врагом ты вздумала тягаться — удовольствия ради!

— Видишь ли, Беллок, к этому «удовольствию» меня подтолкнули веские причины. Замученная до смерти сестра Конрада, Мартин, которого чуть не убили, изуродованный Круз…

— Выходит, все дороги ведут к Хольдену? Вот это и называется мафией. Беда лишь в том, что наше общество не готово вступить с ней в открытую войну.

— Это я уже слышу в сотый раз и заранее знаю, что ты скажешь. Законным путем к Хольдену не подобраться, хотя веревка по нем давно плачет. Я хочу спросить о другом. Покровители Хольдена уже известны, сам мафиози фигурирует в списке «Ю», Любош Хольден похищен из клиники… все это подталкивает Хольдена к ответным действиям. Или, по-твоему, он предпочтет унести ноги?

Даниэль не сводит глаз с муравья, тот по-прежнему раскачивается на кончике травинки, перебирая тонюсенькими ножками. Должно быть, со страха даже глаза зажмурил. Ему бы, бедняге, спуститься вниз, но на узкой травинке не развернешься. Интересно, умеют ли муравьи пятиться задом? Ситуация разрешается неожиданным для меня образом. Даниэль подставляет палец, и муравьишка с явным облегчением перебирается на твердую почву. Замерев на миг — видимо, чтобы перевести дух, — муравей проворно исчезает в траве.

— Как знать, — Хмурый переводит взгляд на меня, — может, Хольден не прочь унести ноги… Но — продолжая твою метафору — пока еще не подмазал пятки.

— А ты, похоже, только этого и ждешь. Ладно, лишь бы не проворонить…

— Не беспокойся, за ним следят во все глаза. И хватит о Хольдене, надоело!

— Первый начал!

Беллок покаянно опускает голову и оглядывается, ища, что бы еще такое пожевать. Сунув в рот какой-то листик, он переводит разговор на другое:

— Тебе когда-нибудь приходилось слышать, будто растения способны чувствовать?

— Я и сейчас слышу. Слышу, как пищит несчастный лист, который ты терзаешь зубами.

Мигом выплюнув травяную кашицу, Даниэль поворачивается ко мне и сжимает мое лицо ладонями. Не знаю почему, но взгляд его смущает меня. Хочется спросить, что означает этот странный взгляд, но Беллок, не дожидаясь вопроса, поясняет:

— Пока что я раздеваю тебя только взглядом. Но это лишь начало. А вот как накатит на меня животная страсть…

— Один мой знакомый в таких случаях просто говорил — хочу тебя.

— Вот зануда!

— Когда доходило до дела, он вел себя отнюдь не как зануда, — подзуживаю я, догадываясь, что Даниэль не собирается сейчас заходить далеко. Мои поклонники — это его уязвимое место: давних он не жалует, да и новоприобретенным вряд ли обрадовался бы.

— Ну что ж, расскажи, а я послушаю, — мрачнеет он.

— А-а, ничего интересного, — отмахиваюсь я и, не в силах сдержать любопытство, спрашиваю: — Такие темы — верный способ укротить твою животную страсть, не правда ли?

— Да уж, метод гарантированный.

Я судорожно ищу выход из ловушки, в которую сама себя загнала.

— В таком случае оставим изысканный литературный стиль и будем называть вещи своими именами, как подобает современным людям. Отныне клянусь влюбляться только в мужчин вроде тебя, которые и словом, и делом валят наповал.

— Согласись, что, за исключением тех моментов, когда мне хочется свалить тебя наповал, я выражаюсь вполне изысканно, — смягчается Даниэль.

— Как же, как же… Помнится, когда ты впервые предложил мне свои услуги, изысканная формулировка звучала примерно так: «Хочешь со мной переспать? Тогда вернемся обратно».

— Но мне действительно было неохота, поверь! — усмехается он.

— Как не поверить! Ты же специально подстроил покушение на Мартина, лишь бы отвлечь меня от игривых мыслей, — подхватываю я, и тут мне вспоминается та наша безумная ночь и многие другие ночи любви. От воспоминаний ток крови, толчками бьющий от ног к лону, а оттуда к голове, разливается по всему телу, создавая равномерное постоянное напряжение. Как в электрической цепи. — Вот это метаморфоза, — невольно вырывается у меня.

— О чем ты?

— Об изменениях на гормональном уровне.

Лицо Даниэля чуть заметно искажается, и я приникаю к нему. Его гормональная система тоже действует безупречно, и растущее желание любимого мужчины распаляет мою страсть. Солнце, которому надоело цепляться за верхушку ближней сосны, медленно скатывается вниз и исчезает из вида. Жара спадает, и травы, стряхнув с себя оцепенение, распрямляются. От земли поднимаются теплые испарения, пропитывая влагой воздух, — наверное, это и есть вечерняя роса… Какие слова ни подбирай, я бессильна описать то, что происходит с нами там, в траве, в тот вечер. А может, и нет их, подходящих слов? Ладно, попробую подыскать потом, уж это минимум, которым я обязана Даниэлю. Если существуют чувства, каждый раз словно рождающиеся заново, то я испытала их лишь благодаря ему.

Позже, опершись на грудь Даниэля, я изучаю его лицо — измученное и в то же время открытое, просветленное. Он отводит с моего лица волосы и улыбается.