Людмила Бояджиева - Семь цветов страсти Страница 5

— О, мой бедный, бедный мальчик!

К этому времени Эрик почти смирился со своим поражением. Избрав имя дочери, он воспроизвел латинскую фразу; складывающуюся из созвучия с фамилией: Dixi de visu, что означало «высказался в качестве очевидца». Латынь и многозначительность считались слабостью Эрика особенно в вопросах, касавшихся его происхождения. Девочке, носящей такое имя надлежало проявлять серьезность, ответственность и сдержанность, как формулировкам обвинительной речи прокурора. Но Дикси была возмутительно легкомысленной и беззаботной. Вместо скромной, преданно заглядывающей отцу в глаза девочки, в доме росла смазливая вертихвостка, всеми силами избегавшая отцовских наставлений и, кажется, даже посмеивающаяся над ним.

— …Да посмотрите на нее! — картинно хватался за голову отец, указывая на Дикси матери и двум бабушкам, собравшимся на семейный совет. — Разве можно такую пускать на сцену?! Это же, это же… — он заикался, растеряв все слова, приличествующие в дамском обществе… — За банковской конторкой по крайней мере ног не видно… И я еще не слышал, чтобы кого-нибудь из моих служащих изнасиловали на рабочем месте!

— Еще бы, ты специально отбираешь плоскогрудых старых дев, дабы подчеркнуть, что в твоих банках не намерены отвлекать внимание клиентов пустяками, — тихо заметила Пат.

— Бог с тобой, Эрик! Не надо путать сцену с борделем. Право… это уж чересчур консервативно, — не на шутку вспыхнула Сесиль. — Посмотри хотя бы фильмы с участием Вивьен Ли или Дины Дурбин. Это так трогательно, и поучительно, между прочим!

Дикси топталась в центре гостиной, чувствуя непомерную длину своих конечностей, тяжесть преждевременного бюста, и кляня себя за то, что заикнулась о сцене.

Ей исполнилось семнадцать, на была девственна и упряма. На улице, при встрече со ней, незнакомые, вполне респектабельные господа сворачивали шеи, коллеги Эрика на званых вечерах опускали глаза, дабы не продырявить ими свитер на юной груди, а местный сумасшедший, проживающий на соседней улице и совершающий моцион в ближайший скверик под присмотром медсестры в крылатой шапочке, падал передо Дикси на колени. Вначале Она испугалась, когда прямо на тротуаре к ее чудным новым лаковым лодочкам рухнул лысый бледный господин со сложенными для молитвы руками. Девушка оторопела, отодвигая туфли, а он горячо шептал молитвы. Несчастный пятидесятилетний дебил попросту принял Дикси за Деву Марию, явление которой давно ожидал.

Желание стать актрисой появилось у Дикси также естественно, как стремление нравиться, удивлять, привлекать внимание. Она вовсе не задумывалась о том, есть ли нее талант, просто была уверена, что рано или поздно, станет знаменитостью. Пусть даже пришлось пока поступить в университет и учиться на экономиста, уступая желанию непримиримого Эрика.

От судьбы не уйдешь, особенно, как справедливо заметил господин Девизо, такими ногами. Кто-то заметил красотку в университетской аудитории, показал кому-то, а тот, в свою очередь, нашептал о возможностях пробы на роль в кинофильме. Патриция отстояла интересы дочери и Дикси снималась целый месяц на местной киностудии в молодежной комедии «Королева треф», успев заразиться неизлечимым вирусом славы со всеми сопутствующими симптомами. Грезы о сказочной карьере Мерлин Монро или Элизабет Тейлор преследовали ее во сне и наяву. Она вдруг стала жутко нравиться себе, так что хотелось просто рухнуть перед зеркалом на колени, благодаря судьбу за безмерный подарок. Неизвестно, скольких бедолаг ей пришлось обделить, чтобы украсить свою любимицу драгоценными дарами. Безупречное тело с изюминкой легкой «старомодности» в виде округлых бедер и пышной груди, сочетающихся с на диво тонкой талией, венчала чудесная голова, изготовленная мастером по специальному заказу — с изобретательностью и превеликой щедростью. А кожа! Перламутрово-розовая, легко покрывающаяся загаром редкого золотого оттенка. Тяжелые, крупно-вьющиеся русые волосы падали до лопаток, а смолянисто-черные ресницы мощно густели, обрамляя и затеняя необычную лучистость глаз. Глаз, от которых невозможно было не ахать.

Пару раз, вооружившись увеличительным зеркальцем, она пыталась изучить этот биологический феномен. Недаром же юродивому мерещилась Дева Мария, а все без исключения награждали ее глаза каким-нибудь поэтическим эпитетом, свидетельствующим об их экстраординарности: «фиалковый омут», «незабудковый дурман», «небесная чистота» и так далее, в меру пристрастия к поэтическим банальностям.

На самом деле эффект создавался сочетанием нескольких факторов — действительно необычной синевой радужки, оправленной в бархатисто-черную кайму, и чистой белизной глазного яблока. Все это оптическое устройство в бахроме ресниц, растущих игольчатыми кустиками, выглядело в самом деле впечатляюще. На первых кинопробах гримерши пришли к выводу, что кроме тонировочных теней для век, чудо-глаза девушки ничем уже не улучшишь.

Роль разбитной красотки — соблазнительницы и чертовки, решительным образом изменила жизнь девушки. Она впервые оказалась в центре мужского внимания и неподдельного восхищения всей съемочной группы. Но никто не удостоился внимания Дикси.

…Съемочная группа расположилась в отеле на берегу Женевского озера. Работа подходила к концу, бурно догорали вспыхнувшие на площадке романы. Дикси запиралась в своем номере, презирая себя за то, что оказалась столь похожа на Эрика: эротические развлечения скорее раздражали, чем привлекали ее. Как сильно бы удивился отец, знай он, что к девятнадцати годам ничего более серьезного, чем поцелуи, в сексуальном опыте Дикси не числилось. Она не считала себя ни ханжой, ни холодной — просто все парни, казавшиеся вполне привлекательными издали, при ближайшем рассмотрении не выдерживали конкуренции с созданным ее воображением образом. Это был некий прекрасный герой, соединивший черты экранных звезд с нелепым обаянием ее университетского друга Жана.

Жанни метил в «короли финансов», вернее, в императоры, потому что был мал ростом, черняв и носат, как Наполеон. А кроме того имел совершенно незаурядные способности. Чуть ли не с первого дня знакомства с Дикси в библиотеке, Жан избрал ее своей Прекрасной дамой, обязуясь писать за нее все необходимые учебные работы. В качестве благодарности он просил лишь одно — сорока пяти минутные ночные рандеву по телефону — без пропусков и выходных.

Плата за свободу от ненавистных занятий показалась Дикси чрезмерной, но вскоре она убедилась, что совершила выгодную сделку: работы, выполненные за нее Жаном получали высший бал, а сеансы «телефонного секса» превратились в насущную потребность. Так иронически Жан называл свои невероятно возвышенные монологи, пронизанные рыцарских преклонением и утонченной чувственностью. Объясняясь в любви Дикси, он воображал себя Сирано де Бержераком, прячущим в сумраке уродливое лицо. У Дикси кружилась голова от чарующего голоса, дарящего ей все красоты мировой поэзии, умеющий говорить о чувствах с возвышенной простотой умудренного опытом неотразимого мужчины. Трудно было поверить, что под маской изысканного кавалера скрывается бедняга Жанни, большеголовый уродик, сторонящийся женщин.