Яна Розова - Сбывшиеся сны печальной блондинки Страница 52

— Штобы больще я не слишал его ымени. Можещь щитать, што он уже умер. Я принесу тебе его голяву на днях, а будещь выпеньдриваться — и головы деток твоей подрюги! Я оставиль тебе одежду, которую будещь носить, свой пра-аститутский наряд с-сними. А это мой подарок!

Он наклонился, взял мою руку с черным опалом и надел на другой палец толстое золотое кольцо чуть поменьше размером.

Остроносые туфли удалились. Мое горло сжал спазм: Олег! Я не переживу его смерти, нет, только не это!

Глава 5

Потянулись страшные дни. Прошел, кажется, даже месяц, и за это время многое стало мне понятно. Все, что говорил Камиль, было правдой: Рафик играл в Гитлера! Его орлы отреклись от семей и от самих себя, служа Ханмурзаеву. Неподчинившихся физически уничтожали. Банда имела не только структуру, иерархию и четкие планы действий. У банды была своя идеология! Поначалу я все же думала, что в основе лежит идея исламского толка, но дело обстояло куда хуже. Рафик создал свою персональную систему ценностей и занял в ней главенствующее положение. Он был богом на земле, его люди были «спасенные», все, кто работал на него, — «спасенные», а остальные вообще не имели права жить. Так вкратце звучали основные постулаты созданной Ханмурзаевым веры. Или философской системы, не знаю.

Каждое утро орлы слетались во двор хозяйского дома и слушали, что сегодня скажет их пророк. Он вещал с небольшой террасы первого этажа, что вместе они — сила, что их сила противостоит злу на земле, что они спасут мир, Рафик будет ими разумно управлять, и тогда на Земле наступит рай. Разумеется, все это звучало примитивно, но мальчики из глухих аулов, которых, как рассказал мне Камиль, специально ездили вербовать каждый год, верили каждому слову. Для них Гродин казался центром вселенной, а Ханмурзаев заставлял Солнце вращаться вокруг Земли.

Орлы проходили специально разработанный обряд инициации, разрезая себе руку, сливая свою кровь в общую чашу, из которой ее пил Рафик, и доказывали преданность своему божеству каждый день. Буквально каждый день парни искали повод проявить себя. Те, которым это удавалось, получали денежное вознаграждение. Вера и деньги, деньги и вера, одно питает другое, ни одно, ни другое по отдельности долго не протянет.

Был еще один обычай, позаимствованный у казаков, секущих провинившихся в кругу, и усовершенствованный Ханмурзаевым. Если член его банды совершал проступок, особенно воровство, все орлы слетались в круг, обвиняемого выводили в центр, к специально приспособленному для наказания столбу с метровой перекладиной, прибитой поперек, чуть выше среднего человеческого роста. Его разворачивали лицом к столбу, руки привязывали к противоположным концам перекладины. Казаки бы его высекли, а палач Ханмурзаева, был в банде и такой тип, вырезал из спины полоску кожи вдоль позвоночника. Все это наживую. Потом рану обрабатывали, но обезболивающее давать запрещалось. Как они выживали после такой расправы — не знаю! Однажды случайно увидела в окно, как это происходит и упала в обморок, хотя вид крови меня никогда особо не пугал.

А как-то раз среди черных пиджаков и полосатых шелковых рубах мелькнул джинсовый костюм. Ахмед вел меня по первому этажу в столовую. Ханмурзаев велел своей женщине обедать всегда с ним. Пригляделась к парню в джинсе, это оказался… Мишка Горюнов! Оказывается, он продолжает работать на Барыгу. Я не забыла спросить у Камиля, в чем заключается Мишкина работа. Он рассказал интересную вещь: Ханмурзаев, рехнувшийся на обожествлении своей персоны, заказал Горюнову разработать эмблемы и символы для его учения. Кроме того, поручил найти скульптора, который изваял бы скульптурные портреты нашего местного Адольфа. Оставалось еще найти ювелира. Он был необходим для работ по изготовлению особых перстней опять-таки с профилем Рафика. Перстни планировалось вручать всем, кто проходил посвящение и становился полноправным членом банды.

Камиль скорбно покачал головой, закончив свой рассказ. Он был слишком умен и образован, чтобы не видеть: безумие прогрессировало. Игра заходит все дальше, комедия абсурда ведет в тупик.

Мне была отведена роль Девы Марии, или Фатимы, или Мириам, если хотите. Через некоторое время Ханмурзаев намеревался жениться на бесконечно преданной ему женщине, отказавшейся от своей собственной жизни, чтобы служить ему верой и правдой. Меня ужасала эта перспектива, я просто теряла разум при мысли о такой жизни. Мне только казалось, что рано или поздно все кончится само собой, развеется как наваждение, и я вернусь домой, к Олегу.

Самым страшным в этой жизни было безделье. Целыми днями приходилось сидеть в своей спальне и ждать визита хозяина. Читать было нечего. Камиль иногда решался приносить книжонку-другую из карманных изданий, но я просто боялась их достать: Ханмурзаев считал, что это ни к чему, а у меня еще прежние синяки не зажили! Раньше я с удовольствием проводила время, ухаживая за собой, но Рафик разрешил мыться только по субботам. Косметика была под запретом. Решение поваляться с масочкой на лице могло привести к новой ночи в подвале, на мешках с цементом. Да и не из чего было делать эти маски!

Оставалось только томиться ожиданием перемен и мучиться беспокойством за жизнь любимого.

Однако Ханмурзаев не спешил выполнять свою угрозу, и я знала — Ведищев жив, а где он, Ханмурзаев не знает. Камиль считал так же. Вообще общение с Рашидовым давало мне необходимый минимум сил, чтобы протянуть следующие несколько часов.

Положение усугублялось тем, что я очень плохо себя чувствовала. Меня постоянно сотрясал озноб и мучили приступы слабости. Не могла есть вареную баранину, овечий сыр, пить кумыс. Рафик, выросший в Гродине и понятия не имевший о национальной кавказской кухне до тридцати лет, решил начать питаться продуктами горных долгожителей, и все должны были следовать его вкусам.

Через месяц я не узнавала свое отражение в зеркале: на меня смотрела сорокалетняя женщина в платке, повязанном до бровей. Треугольное бледное лицо, угловатая фигура в несусветных тряпках. Рафик заставил меня надеть широкую бархатную юбку, которую я не использовала бы даже как половую тряпку, и синюю ангоровую кофту с бусинками. На ногах я носила закрытые туфли на низком каблуке. На пальцах таскала кошмарные украшения, а в ушах — пудовые серьги. Я была в ужасе от себя, и, кроме страха за Олега, это было одно из самых сильных моих переживаний в тот период.

Вскоре настало настоящее лето. Лес вдалеке стал зеленым, запахло нежностью, гормоны стали бурлить в крови. И не только у меня! Орлы стали дичать на глазах: днем время от времени раздавались взрывы похотливого гогота. И только ночью все стихало.