Светлана Демидова - Мечта цвета фламинго Страница 52

Голощекина скривилась, когда увидела Ляльку. Она все-таки чертовски хороша, почти как Нина. Только Нинина красота спокойная и ненавязчивая, а Лялькина – кричащая и разудалая. Она опять была почти раздетой. В самом деле, не считать же за одежду шортики и трикотажный оранжевый топик, который по размерам скорее принадлежал к семейству бюстгальтеров. И что нынче за разнузданная мода! Галина быстренько сделала приветливое лицо и картинно закурила самые дорогие сигареты, какие только официант нашел в закромах своего кафе. Вообще-то она не курила, но иногда позволяла себе для антуража. Сейчас был как раз такой случай.

Глаза Ляльки счастливо блестели. Во-первых, она встречалась с матерью своего жениха, которой очень понравилась с первого же раза и намеревалась нравиться и дальше. Во-вторых, встречалась в навороченном кафе, в котором от одних только шелковых скатертей с широкими бело-зелеными полосами с золотом можно завалиться в обморок. В-третьих, они должны обсудить какие-то детали, может быть, свадебное платье и фату, а в-четвертых, сама Галина Андреевна очень холеная дама, курит дорогие сигареты и даже предложила закурить Ляльке. Конечно, она не отказалась. Клевая у нее будет свекровь! Не станет долдонить про лошадей, убитых каплями никотина. Лялька огляделась по сторонам и, поймав для тонуса несколько восторженных мужских взглядов, принялась за мороженое с клубникой, которое поставил перед ней молоденький официант, тоже весьма многозначительно улыбнувшись.

Галина Андреевна докурила сигарету, от которой с непривычки было очень горько во рту, и сказала, красиво изогнув блестящие, как в телевизионной рекламе, губы:

– Ларисочка, деточка! Надеюсь, ты заметила, как понравилась мне, что называется, с первого же взгляда! Я всегда мечтала именно о такой невестке! Ты мне веришь?

Не подозревающая никакого подвоха Лялька закивала, упиваясь счастливым днем и обалденно вкусным мороженым. Еще бы не верить! Разве она может не нравиться? Она нравится всем!

– Но, понимаешь… – Галина Андреевна выдержала некоторую паузу и посмотрела в безмятежные глаза девушки. На одну минуту ей даже стало жалко эту голую глупышку, но только на одну минуту… – Я должна тебе сказать, что с Давидиком у нас не все так хорошо, как хотелось бы…

Лялька подняла от мороженого все еще искрящиеся счастьем глаза и спросила:

– Да? – И в этом ее коротеньком вопросе по-прежнему не было ни испуга, ни даже легкой настороженности.

– Да, Ларисочка! И я должна тебя огорчить… Дело в том, что Давид не может жениться!

Уголки Лялькиных губ, только что приподнятые для счастливой улыбки, медленно опустились.

– Как это не может? – спросила она сразу вдруг севшим голосом.

– Дело в том, что он болен. Давно и очень серьезно.

– Как это болен? Что вы такое говорите? Что значит болен? Он абсолютно здоров! – тарахтела Лялька и очень боялась остановиться. – Что у него болит? Он мне ничего такого не говорил!

– Понимаешь, деточка, у него ничего не болит. Он даже не знает, что болен, потому что у него душевное заболевание… – Как всегда, Галина уже практически верила в то, что говорила, и по ее щеке даже скатилась самая настоящая слеза.

Лялька верить в заболевание Давида не собиралась. Она уронила ложечку с мороженым на стол и вцепилась в бело-зеленую с золотом скатерть.

– Этого не может быть! – отчеканила она. – Я бы заметила! Он абсолютно нормален!

– Я знала, что ты, как все влюбленные, можешь мне не поверить, поэтому захватила с собой вот это… – И Галина достала из сумки справку из психоневрологического диспансера.

Лялька до рези в глазах вглядывалась в серую казенную бумагу с печатью и вычурной подписью главврача.

– И что это за синдром? – прошептала она. Растаявшее мороженое вытекло с ложечки, подобралось к краю стола и начало капать на загорелую ногу девушки, которая этого не замечала.

Галина, глядя на поникшую Ляльку, поняла, что дело в шляпе, и, уже особенно не мудря, сказала:

– Тот самый… Он знакомится с девушками и зовет их венчаться в церкви. Он же звал тебя венчаться?

Ошеломленная Лялька судорожно кивнула. Потом в глазах ее зажегся недобрый огонек, и она спросила:

– Почему же вы мне сразу не сказали, почему пили с нами шампанское за нашу… свадьбу?

– Потому что таким больным нельзя противоречить, иначе можно нарваться на неадекватные действия с их стороны. Ты же видишь, я связалась с тобой, как только подвернулась такая возможность.

– Какие еще действия? – ужаснулась Лялька.

– Разные… – решила не углубляться Галина. – И хочу еще добавить, что таких, как ты, у него… десятки. Он мальчик красивый и потому очень легко ловит девушек.

– Ловит… – прошептала Лялька, у которой совершенно потускнели глаза. – Не может быть… Он меня любит! – Она вдруг подняла голову, решительно посмотрела в глаза Галине и выпалила: – Вы слышите! Он меня любит, а вы все врете!

Голощекина усмехнулась, как могла горше. Конечно, девочка зрит в корень, но и на этот случай у нее кое-что припасено.

– Ну что ж, – печально сказала Галина и смахнула с лица несуществующую слезу. Больше одной почему-то сегодня выжать не удалось. – Ты уверена, что хочешь убедиться в этом собственными глазами?

– Да! Уверена! Убедите мои глаза! – Лялька была уже в состоянии, близком к истерике.

– Хорошо. Я знаю, что параллельно с тобой он встречается еще… с двумя девушками и тоже предложил им жениться… С одной я уже поговорила, вот… как с тобой, а со второй еще не было возможности…

При этом сообщении на Ляльку стало больно смотреть. Она помертвела и не плакала только потому, что на это не хватало сил у враз ослабевшего организма. А Голощекина безжалостно продолжила:

– Так вот! Я слышала, как он вчера по телефону назначал этой несчастной встречу у нас дома… завтра в десять часов утра, потому что знал, что нас с мужем не будет дома и мы не помешаем. Вот ты можешь и убедиться.

– Как же я могу убедиться? – не поняла Лялька.

Голощекина достала из сумки ключи от собственной квартиры, протянула девушке, а потом опять отдернула руку, будто жалея ее.

– В последний раз спрашиваю, ты уверена, что хочешь смотреть на это безобразие? Мы-то уж привыкли, да и деваться нам некуда… – Последняя фраза, которая родилась экспромтом, была так хороша, что из глаз Галины Андреевны прямо-таки бисером посыпались слезинки.

Обессилевшая Лялька еле удержала связку ключей, встала из-за стола и, закапанная розовым мороженым, так и пошла к дому.

Галина Андреевна смотрела вслед удаляющейся бочком Ляльке и думала, что, в общем-то, девчонка не такая уж и красавица. А эдакие эротические шортики на улице просто глупо носить, потому что вон на ногах видны рубцы от плетеного кресла. Смешно, честное слово! Она вдруг вспомнила, как, учась в классе девятом или десятом, Давидик первый раз влюбился. Вполне возможно, что, как и все, он периодически влюблялся, начиная с детского сада, но только от этой любви он разгорелся, аки факел в ночи. Девочка, из-за которой он начал получать первые в своей жизни четверки, чем-то походила на Ляльку Муромцеву: такая же жизнерадостная, крупная, сильная, с густыми каштановыми волосами. Когда Голощекины возвращались с работы, эта девчонка по имени Наташа каждый раз уже сидела в комнате Давидика. Дверь в комнату с ее появлением сын стал впервые закрывать, и Галина мучилась самыми дурными предчувствиями и подозрениями. Тогда еще Лев Егорыч занимал более скромную должность, и они жили на первом этаже плохонького блочного дома. Летом, кажется, в июне, когда эта Наташа чуть ли не поселилась в комнате Давидика, Галина Андреевна наконец сообразила, как выяснить, что происходит за закрытой дверью комнаты сына. Она несколько вечеров простояла на улице у окна Давидика. По звукам, доносящимся оттуда, трудно было сказать что-либо определенное, но однажды ей повезло. Шторы были чуть сдвинуты в сторону, и Галина увидела отражавшуюся в стекле открытого окна Наташу, которая сидела на коленях ее сына. Грудь ее была бесстыдно обнажена, куда ее и целовал сын Галины Андреевны и Льва Егорыча Голощекиных. Понятно, что стерпеть такого надругательства над собственным сыном Галина не могла. Эта девица специально совращает неопытного юношу! Что четверки? Так и тройки пойдут! Так и до «неудов» недалеко! Да, честно говоря, и до каких-нибудь внуков весьма неблагородных кровей! А у них в плане университет! Галина вернулась в квартиру и разгневанной фурией ворвалась в комнату сына. Наташа вскочила с колен Давидика, прикрывая ладошками свою немаленькую грудь, которая из-за этих ладошек очень соблазнительно выглядывала. Короткая юбка с застежкой спереди держалась на одной пуговице на талии и открывала Галине недвусмысленно спущенные небесно-голубые трусики. Галина Андреевна повела себя с молодыми людьми таким правильным образом, что девица тут же унеслась домой в своих спущенных трусиках и больше в квартире Голощекиных не появлялась. Торжествовала Галина недолго, потому что вечерами теперь стал пропадать сын. Конечно, совершенно нетрудно было узнать, где живет Наташа: стоило только сходить к классной руководительнице, объяснить положение вещей, указать ей на ее профнепригодность ввиду того, что она смотрит сквозь пальцы на ухудшение успеваемости первого ученика их класса Давида Голощекина и на откровенные приставания к нему ученицы того же класса Ярцевой Натальи. Этим же вечером вслед за исчезнувшим сыном, дав ему фору минут в пятнадцать, Галина направилась к Наташе. Оттолкнув появившуюся на пороге женщину и даже не посмотрев ей в лицо, она бросилась в квартиру, где принялась открывать все попадающиеся в ее поле зрения двери. За одной дверью оказалась вяжущая носок старушка, за другой – жующие макароны мужчина с мальчиком пионерского возраста, а за третьей – искомое. Наташа была в халатике, никаких спущенных трусов не наблюдалось, но при появлении в дверях Галины она так резво отскочила от Давида в сторону, что стало ясно: если бы Галина на несколько минут опоздала, то трусы бы наверняка уже сняли.