Наталия Ломовская - Участь Кассандры Страница 53

– Так вот. Вчера мать уехала навестить Димку. Он восьмой класс окончил, теперь решает, идти ему в училище или в школе оставаться.

– А в какое училище? – перебила Марина подругу.

Димка был братом Галки, после развода их родителей он остался с отцом и жил теперь в другом городе. Марина помнила его смутно, но считала нужным интересоваться родственниками подруги, если уж она так взволнованно о них рассказывает.

– Да какая разница, – отмахнулась Галка, и Марина удивилась. – В какое-то. Не знаю. Мать уехала, я дома одна. Отчим должен поздно прийти со смены. Ну, я чаю попила и думаю, пойду-ка спать. И тут является. Явно под хмельком. Приносит бутылку шампанского, шоколадный набор в во-от такой коробке. Давай, говорит, посидим. Ну, думаю, заколотил деньжат, теперь празднует. Сидим. А он то за руку меня возьмет, то по плечу эдак погладит.

– А ты что? – жарким шепотом выдохнула Марина.

– Да что – я! Ты мои с ним отношения знаешь. Здрасте, до свидания, вот и вся любовь. Я посидела чуть-чуть, встала, спокойной ночи, говорю. А он: ну давай еще чуть-чуть посидим. Берет меня за руку и тянет на колени к себе. Я говорю, спать хочу, вырываюсь. А он вскакивает и хватает меня.

– Как?

– Как… Не буду я на тебе показывать. Обнимает просто руками и начинает в ухо всякую чепуху шептать. Люблю тебя, жить не могу, что хочешь подарю, все для тебя сделаю. Как королеву, говорит, наряжу.

– А ты что?

– Да чего ты заладила – что да что! Оттолкнула его, обозвала козлом и ушла. Хорошо, у меня на двери спальни щеколда. С утра его и не видела, убежал куда-то. Бутылку и конфеты спрятал, следы замел. Вот теперь не знаю, что мне делать.

– Расскажи все маме. Зачем ей такой муж, а тебе отчим?

– Ага, «расскажи». Как будто ты мою муттер не знаешь!

Марина задумалась. Она не любила самодовольную, высокомерную Антонину Дмитриевну. Но ведь Галке-то она мать?

– Затормошила меня совсем, – продолжала подруга. – Зачем губы намазала, зачем короткую юбку надела, сними эту кофточку, она просвечивает! Да просто завидует, что я молодая, а она старая, вот и все! Если я ей расскажу, она объявит, что это я во всем виновата. Завлекала, привлекала, как-нибудь… не так… себя вела!

И, упав наконец в кресло, Галка заревела. Марина кинулась ее утешать, обнимать, тормошить, но и сама она чувствовала, что внутри закипают слезы.

– Я вот… что… решила, – проговорила Галя сквозь всхлипы. – Ничего матери говорить не буду. Сдам экзамены, махну в Москву, а там только они меня и видели.

– Правильно, правильно, – соглашалась Марина, утирая Галке потеки туши со щек. – Ой, кажется, мама пришла…

Когда мама заглянула в комнату дочери, девочки сидели, уткнувшись в учебники.

– Занимаетесь? Галя, ты что, плакала? Что-то дома случилось?

– Нет, что вы, – натянуто улыбнулась Галка.

– Мам, она просто задачу не смогла решить, вот и расстроилась, – лихо соврала Марина.

– Да? Ну, тут я вам не помощница. С математикой у меня всегда были нелады. Учитесь, девчонки, а я вам сейчас какао сварю…

Но вот и экзамены позади, и сшито платье для выпускного вечера. Марина и Галя ходили к портнихе вместе, вместе примеряли наряды. У блондинки Гали – бледно-голубое, у черненькой Марины – нежно-розовое. Воздушные, изящные платья, с тем легким налетом старомодности, что выходит только у провинциальных портних и придает вещи особую торжественность. Толстенькая, веселая портниха была признанной мастерицей по «выпускным» платьям, шила быстро и с душой, всех юных клиенток называла «лапушками». Ее и саму так прозвали – Лапушка. Глянцевые издания в те времена были редкостью, не дошла еще до дальних уголков России прославленная «Бурда Моден». У портнихи водились советские журналы мод пяти– и десятилетней давности, так что клиенты предпочитали, чтобы Лапушка фасонила из своей головы. И она шила платья для принцесс, что девочки любят рисовать в своих тетрадках, – руки-крюки, ноги-грабли, глаза вполовину лица да губки сердечком, а платья розовые, голубые, с воланами, рюшами, рукавами фонариком или плиссе, с цветками на груди и подоле…

Девчонки переодевались в примерочной, хихикали, подтрунивали друг над другом.

– Ой, Маринка, ты тощая какая! У тебя и груди-то нет, зачем лифчик носишь?

– Зато ты отрастила, – обижалась Марина, рассматривая в зеркало свою идеально-тонкую, египетскую фигурку. Как не пришли времена глянца, не пришла и мода на худых девушек, в фаворе были фигуристые, с ножками-бутылочками, плечами-булками.

– Да, есть чем гордиться! Слушай, Марин, – лицо Галки, отраженное в зеркале, вдруг стало очень серьезным. – А к тебе этот… Дядя Володя… Он к тебе не лез?

– Да нет, что ты! Дядя Володя даже в мою сторону не смотрит. Я не уверена, что он меня узнает, когда встречает на улицах. А что это ты спросила?

– Ничего, – поежилась Галка. – Я тут подумала – может, я действительно вела себя как-то не так? Я в таком халатике при отчиме фигуряла, лифчики свои в ванной развешивала…

– Глупости какие. Брось об этом думать.

Но Марина поняла, почему подруга задала ей такой странный вопрос. Ей не хотелось оставаться в одиночестве, не хотелось думать, что она одна какая-то не такая. Галя винила себя там, где ее вины не было и быть не могло. И все же последующие события накрепко связались в сознании Марины с этим разговором, с образом полуодетой Галки, и она больше не смогла относиться к ней как прежде.

Выпускной бал – сумбурный, радостный вихрь. Слезы преподавателей и родителей, бессмысленная гордость выпускников, тайный глоток вина в кабинете географии, тайный поцелуй в коридоре! Звуки вальса, который никто не умеет танцевать, нежной щекоткой отзываются в сердце, но сразу сменяются пошловатыми завываниями школьного ансамбля. А там начинает светать, и все идут на улицу, оставляя почти нетронутыми накрытые родителями столы. «Ах-ах, и куда мы столько наготовили!». Да ведь не есть же они сюда пришли, эти наряженные мальчики и девочки, их ждут удовольствия слаще пирожных – феерические планы, самоуверенные мечты, легкое чувство превосходства над всем миром… Короли и королевы одного вечера, калифы на час, завтра же они снова усядутся за учебники… «У меня получится, я въеду на коне в сверкающий город, а вы все останетесь здесь, в глубинке, в непролазной российской грязище…»

Марина пришла домой на рассвете и сразу упала в постель… Розовое платье, как дремлющий фламинго, свернулось на ковре, спрятав голову под плиссированное крыло, остроносые туфельки прижались друг к другу лакированными бочками. Мама, тихонько подойдя, накрыла ее пледом.

– Спит? – шепнул Владимир, когда она вышла на кухню.

– Спит. И видит сны. Глаза под веками так и бегают…