Дмитрий Вересов - Аслан и Людмила Страница 56

Среди беспорядочных криков в реке послышалось с разных сторон «Наш Михаиле! Наш Михаиле!..» Белый всадник взбирался по круче. Он выбрал не самое лучшее место, не то, уже проверенное первыми джигитами, а вверх по течению реки. За ним следовали несколько человек. Конь и всадник были великолепны, но тяжеловаты. Зацепившись передними ногами за гребень, конь повис в рискованном положении. Всадник резким движением сбросил бурку, и конь почти выбрался наверх. Но к нему уже скакали несколько австрийских уланов, целясь пиками в широкую грудь с золотыми газырями.

Адъютанты отстали, они слишком спешили за командиром, торопили коней, и те оступались, проваливались.

— Наш Михаиле! — выдохнула конная толпа единой глоткой.

Несколько джигитов, мешая друг другу, бросились на помощь, но раньше всех, послав коня по склону наискось, карабкался всадник на вороном, словно просмоленном коне. Как на крыльях он вылетел наверх, оказавшись перед уланами раньше командира. Первую пику он перерубил, вторая запуталась в его бурке, но он уже не обращал внимания на этих противников. Загораживая командира, джигит съехался с еще одним австрийцем, зашедшим сбоку, и невидимым глазу ударом шашки сшиб его на землю.

— Золото-джигит! Благодарю! — крикнул ему белый всадник, рассекая шлем австрийского улана.

Рядом уже вертелся на коне тот самый маленький джигит, прикрывая их обоих, посылая одну за другой меткие пули из кавалерийского карабина в контратакующих австрийцев. Но азиатская конница уже краешком лавы зацепилась за бережок. Первая сотня уже визжала и неслась по австрийским позициям, к удивлению австрийских солдат не трогая поднявших руки и бросивших оружие.

А передняя траншея уже была в руках русских. Это атаковавшие во фронт джигиты спешились, по буркам перебежали через проволочные заграждения, а после без единого выстрела, на одних кинжалах, взяли первую укрепленную линию врага.

2003 год. Москва

— Люда, у вас болезнь какая-то заразная! Мне ваши демоны теперь по ночам снятся. — Левшинов сокрушенно покачал головой. — Настя, вам еще не снились, нет? Ничего. Все впереди…

Пока что его впечатляло только количество Милиных эскизов. А она мечтала о том, чтобы он оценил качество.

— Столько этюдов, Люда, я вам точно говорю — либо болезнь, либо заявка на большое полотно. Вам уже картину два на два давно писать пора. Что ж, все коту под хвост?

— Что это за картина такая «Два на два»? — спросила с невинным видом Настя.

Он цыкнул на нее:

— Рисуй давай!

— Может, и начну, Сергей Иванович. Сил бы только хватило.

— Да что там сил, Людочка… Краски бы хватило! — и хищно улыбнулся по своему обыкновению.

— Я тут знаете, Сергей Иванович, все думаю, пока рисую. Почему-то династия Романовых началась с Михаила и закончилась Михаилом. И всех, кто нечистой силой вдохновлялся, тоже Михаилами звали. Михаил Лермонтов, Михаил Врубель, Михаил Булгаков. Странно, да?

— Гениальная теория! — похвалил Левшинов. — Особенно если учесть, как здорово в нее вписываются Михаил Гете и Михаил Гоголь.

— Ломоносова забыли. Он философский камень искал, — не отрываясь от рисунка, пробормотала Настя.

— А вы бы все-таки поменьше думали, когда рисуете, Люда. Заносит вас капитально…Что я папе вашему потом скажу?..

После урока Сергей Иванович Милу огорчил. И радость от творческого полета снизилась на опасную высоту. А все потому, что он подошел к Насте и сказал:

— Настасья, посидите у второкурсников натурщицей? Много денег не обещаю, но лояльность при вступительных экзаменах — сколько угодно. Устраивает?

— А долго сидеть-то надо, не замерзну? — Настю интересовали технические детали. А значит, с основной частью предложения она была согласна.

— Так мы вам обогреватель поставим. И термос принесем. У нас натурщица в декрет ушла. — Он развел руками. И отвечая на Настин удивленный взгляд, сказал: — Все натурщицы, Настя, туда уходят. Как джентльмен, должен вас предупредить. Ну, а студенту без обнаженного женского тела — никак. Да и потом, сами посудите, где ж они его еще, бедные, увидят!

И Настя согласилась. А когда они выходили, Мила задержалась.

— Сергей Иванович, а мне вы этого не предлагаете по какой причине? Мне лояльность при вступительных тоже не помешает.

— Уж чего-чего, а лояльности этой вам за глаза и за уши хватит, — проворчал Левшинов, тряпкой вытирая руки от краски. А потом добавил как-то сдержано: — А сидеть в чем мама родила не предлагаю, потому что вам это не к лицу.

Ей сделалось ужасно стыдно. И опять непонятно. Почему ей нельзя? Почему ей ничего нельзя? Она присела на край стола, опустила голову и отвернулась от него.

— Да не переживайте вы так! Ну! Плакать только не вздумайте! — он глубоко вздохнул, как перед тяжелой работой, которую все равно придется делать. — Люда! Вы не там ищете… Не там ищете решения ваших проблем. Вы поймите, я не предлагаю вам в натурщицы не потому, что вы для этого недостаточно хороши. Вы слишком хороши. А там нужен нейтральный материал. Иначе они же рисовать не будут. У них головы свихнутся.

— Почему же Насте можно…Что она, не хороша, что ли? — Мила капризно шмыгнула носом.

— Настя — чудесная девушка. Но она типичная. А типичная красота, извините, не возбуждает. Она в каждом журнале. На каждом календаре. Ими сейчас все киоски обложены. Тиражированный образ не воспринимается обнаженным. Понимаете? Для работы самое то. А вас сажать — ножом по нервам.

— Вы извините, Сергей Иванович, что я на вас все это выливаю. — Она покачала головой и горестно вздохнула. — Просто в последнее время все что-то не так. Я ужасно от этого устала. Мне, знаете, так надоело это слышать… Ужасно. Ты слишком хороша для этого… для этого… я тебя не достоин… Может, мне похуже стать? Устроить распродажу со скидкой?

— Не продешевите, Люда. — Он серьезно на нее посмотрел. — Ступайте. Вас Настя, наверное, ждет.

Ей тяжело давалось это решение. Но как она ни старалась, а другого ей в голову не приходило. Это было так очевидно, как дважды два. Будь проще, и народ к тебе потянется. А сейчас она слишком сложна со всеми своими неоспоримыми достоинствами. Сложна и хлопотна.

Родители уехали в командировку на целую неделю. У них были съемки в Прибалтике. А значит, дело надо было провернуть именно сейчас. И было в этом деле два пункта, исполнение каждого из которых требовало денег.

Нельзя сказать, что Мила нуждалась в деньгах. Никаких материальных мечтаний у нее давно уже не было. Одежду мама покупала ей за границей, куда они с отцом часто уезжали. А игрушки, вроде нового мобильного, сиди-плейера или голографического блеска для губ, ей дарили по первому намеку любимые родственники. Из материальных ценностей, которые были ей недоступны, оставались такие мелочи, как открытая красная машина, «Харлей-Дэвидсон» вместе с серебряным шлемом и собственная художественная мастерская где-нибудь в мансарде, подальше от родителей. А банального норкового манто ей вовсе не хотелось. К счастью, никто покупать его ей не собирался. Список ненужных вещей мог бы занять слишком много места. Она была убеждена, что способна довольствоваться малым, И гордилась этим. Однако личных сбережений у нее не было и быть не могло.