Слуги этого мира - Мира Троп Страница 6

6

Когда ученики удалились, Страж прошел мимо вжавшейся в стену Помоны, будто не заметил ее вовсе, и вышел из классной комнаты вслед за людьми. Помона не решалась пересечь зал, пока под ногами Стража совсем не стих визг половиц.

Наконец, воцарилась тишина. Ни Стража, ни человека не появится здесь до завтрашнего дня.

Женщина выдохнула, прошла к углу в другом конце комнаты и взяла прислоненный к стене веник, черенок которого доставал ей до подбородка. Дежурство – не такое уж страшное наказание. Все жители Пэчра хотя бы раз оставались наводить после занятий порядок, и не важно, за проступок или просто в порядке очереди. Она отделалась малой кровью.

Даже слишком.

Эта мысль не давала Помоне покоя. За такое наглое нарушение порядка с ней должны были сделать что-то во много раз более худшее. Но что, если наказание только ждет ее впереди? Ведь передал Страж что-то своим собратьям. И вот это действительно было плохо: в обществе, где ценность человека измерялась количеством отпрысков, Помона не значила ничего. Ни для людей, ни тем более для Стражей.

«Очень скоро они избавятся от тебя», – неоднократно предупреждал ее Пуд.

Горбатый старик, который оправдывал свою лень сопротивлением режиму Стражей, был последним человеком, к которому хотела прислушиваться Помона, но он был прав. Стражи много сил и времени уделяют тому, чтобы человечество плодилось и развивалось. Что может предложить им она, старая дева?

Мои ткани.

Да. Ткани и только ткани могли поднять ее в обществе. Если своим трудом она освободит руки женщин Пэчра, она ведь будет полезна, так? Разве это не ее косвенный вклад в то, чтобы у них появилось больше времени, чтобы заниматься потомством?

Хватит об этом.

Но Помона не могла не думать. Ведь уже очень давно заметила, что Стражи пристально наблюдают за ее семьей: слушают разговоры, собираются ночью у них под окнами и как бы невзначай поворачиваются в их сторону, когда Помона выводит сестру погулять в тени дома – туда, где свет старой звезды не мог причинить вред ее нежной коже.

У Помоны было всего две догадки, которые могли объяснить такое пристальное внимание Стражей к ним. И одна нравилась ей меньше другой.

Ненавязчивую слежку Стражей Помона заметила аккурат в то время, когда байка о неплодовитой семье Помоны стала легендой, вплоть до появления у молодых примет: девушкам нельзя было приближаться к их дому накануне свадьбы. Ни одной похожей травли Пэчр не знал, но кто может поручиться, что раньше в поселении не было бездетных женщин? Что, если их просто истребляли за ненадобностью? Без шума, чтобы не тревожить тех, кто успешно помогал Пэчру расти и процветать? Помона сама себе боялась признаться, что ждет дня, когда грубая бледно-розовая ладонь – единственное безволосое место на теле Стража, – опустится ей на плечо, чтобы увести туда, откуда она больше не вернется и не станет зря переводить ресурсы.

Была у Помоны и другая догадка, но родилась она скорее из тех малых материнских чувств, которые пробуждала у нее младшая сестра. Начало слежки Стражей пришлось и на появление в их доме Иды. Помону не покидало щемящее чувство того, что по какой-то причине Стражи положили на малышку глаз. Из-за того ли, что Ида была не по годам усидчивой, любопытной и внимательной? Из-за бесцветных ли своих бровей? Помона и сама понимала, насколько ее опасения притянуты за уши, но факт оставался фактом: особое внимание Стражи проявляли как раз тогда, когда Помона выводила Иду из дома. Каждый раз, когда Помона наставляла сестру, учила ее или играла с ней, Стражи будто начинали к ней присматриваться. Оценивать. Принюхиваться.

Помона прикусила губу. Она поднимала скамейки и со стуком ставила их на парты, чтобы не мешались, когда будет подметать. Конечно, это неправда. У Стражей нет ни одной причины выделять среди сотен детей Пэчра одного ребенка. Разве что…

Ида из нашей семьи. Малодетной, неплодовитой и ненавистной.

Что, если Стражи подумывают избавиться от Иды, обреченной быть такой же старой девой, с Помоной заодно?

Это уж слишком.

Помона с силой грохнула о парту очередную скамью и остервенело принялась мести пол. Пыль летела во все стороны, вихрилась в свете старой звезды, кружилась под потолком. Она сбавила темп, только когда душное облако попало ей в лицо: Помона закашлялась, утерла рот рукавом блузки и притихла.

Конечно, нет. Если бы они хотели сделать что-то с малышкой, и тем более с ней самой, сделали бы это давно.

Подкрепившись этой мыслью, Помона взялась за наведение чистоты с двойным упорством. Ее ждут дома, и надо бы разделаться со всем поскорее.

Помона наскоро привела классную комнату в надлежащий вид и боком двинулась по коридору, все приближаясь к выходу из школы и свободе. При каждом ее сильном гребке облачка пыли, пуха и сена, которое притащили на обуви ученики, катились далеко вперед. Помону окружил запах разогретого светом старой звезды дерева и влажной почвы под половицами. Доски прогибались под ее тяжестью. Людские голоса едва достигали ушей.

Помона распрямилась, чтобы перевести дух, и с улыбкой оглянулась на пустые парты. Она любила оставаться в школе в одиночестве, и особенно –стоять в центре длинного, залитого светом коридора в почти полной тишине. Безмолвие и медленно кружащиеся пылинки почти осязаемо обнимали ее со всех сторон, от чего приятно крутило живот; хотелось смеяться. Хорошо, что наказавший ее Страж об этом не знал.

Женщина вымела оставшийся мусор на улицу. Кусочки сухой грязи и щебень задорно выстрелили во двор со школьного порога. Она выглянула наружу, чтобы как следует вытряхнуть веник, но улыбка исчезла с ее лица: Помона встретилась взглядом с важно вышагивающим мимо мужчиной. На вид он был совсем еще молод, а в его руках был букет из трех культур.

Пучок ромашек в центре – девичья невинность. Амариллис, почти полностью съедающий своим размером и цветом белые хрупкие цветочки – мужская сила. Колоски льна, обнимающие цветы плотным, густым кольцом – плодородный союз.

Парень с редкой русой бородой и зачесанными назад волосами шел предлагать девушке руку, сердце и бессонные ночи у люлек.

Помона быстро опустила глаза, сделав вид, что увлечена очисткой веника, но вновь подняла взгляд, когда мужчина отвернулся. В распахнутой на груди рубахе он, свежий, как весенний лист, аккуратно подстриженный и довольный собой, шел прямо к ближайшему от школы дому. Помона увидела, как при приближении молодца две женщины – вероятно, мать и бабушка невесты, – с радостными воплями вскочили с грядки и рванули в дом. «Ханна!» – кричали они, на бегу вытирая об юбки перепачканные землей руки. «Ханна!»

– Ханна, – повторила Помона, будто тоже хотела предупредить счастливицу. Но ее слабый голос растворил порыв