Три ступени вверх - Олег Юрьевич Рой Страница 6

Надо ли удивляться, что Мия Белинскую почти ненавидела?

Если бы Виса только цеплялась, то и ладно бы, учительское дело такое. Главное, что преподаватель она отличный. А излишек сурового высокомерия – да наплевать и забыть! И все же чувство, снедавшее Мию при взгляде на Неистовую Вису, разве что на волос не доходило до настоящей ненависти.

Потому что у той было все. А у нее, у Мии, – ничего.

Кроме старшего братца, век бы его не видеть, полупарализованного отчима и матери, когда-то, если верить фотографиям, красавицы, а теперь – измотанной заботами почти старухи. А ведь ей и пятидесяти нет еще!

Небось Белинская и в полтинник будет выглядеть как фотомодель с обложки журнала «Вог».

Сама Неистовая Виса к Мие вполне благоволила – еще бы, училась-то она прекрасно, почти блестяще.

Правда, в последнее время благосклонные взгляды русичка раздавала куда скупее, нежели раньше, зато на высокомерные, почти уничижительные усмешки и замечания становилась все более щедра.

Почему, спрашивается, думала Мия, эта грымза такая змея? И чем дальше, тем ядовитеее! Ведь умна, красива, обеспечена по самое не хочу, муж любит… А стервозность из нее так и прет. Как будто сплошные критические дни у дамочки.

Нет уж, Мия, когда у нее появится, ну, скажем, условное «все» (хотя бы примерно столько же, сколько у Белинской), уж она-то будет нежна, как сливочное мороженое. Кошмар, это же прямо цитата из «Унесенных ветром», сообразила она вдруг. Когда Скарлетт ради продвижения «бизнеса» (ибо на безвольного мужа никакой надежды, а она ведь поклялась себе, что ни сама, ни ее близкие «никогда не будут голодать!») вынуждена вести себя, мягко говоря, не по-женски… Она в этот момент примерно так же рассуждала: когда у меня будет стабильность, я такой благородной леди стану – благороднее всех вас! Забавно, подумала Мия, пытаясь вспомнить, кто сочинил афоризм «Жизнь имитирует искусство»…

– Лиу! Я к вам обращалась. – Белинская никогда не повышала голоса, но Мию короткая фраза оглушила, как раздавшийся над ухом выстрел.

Ну вот. Она ведь должна была к Ксюше с ее ногтями прицепиться! Но вместо того – как свист стрелы – Лиу! Вообще-то Мия обожала необыкновенную свою фамилию (не то что скучное мамино Левченко!), но из уст Белинской «свист стрелы» прозвучал почти угрожающе. «Я к вам обращалась» означало, что обращение как минимум второе. А Мия, погрузившись в воспоминания и прочие размышления, не услышала! Обиднее всего, что в итоге размышления как раз на литературу и свернули. Вот только ни Маргарет Митчелл с ее Скарлетт, ни автор афоризма про жизнь и искусство… ах да, Оскар Уайльд!.. Ни легенда американской классики, ни скандальный английский мастер слова сегодня уж точно не упоминались.

Растерявшись, она попыталась сымпровизировать:

– Бел Кауфман – выдающийся представитель… то есть выдающаяся…

– О Бел Кауфман, – перебила ее Виса, – мы говорили, – она бросила короткий взгляд на украшавшие ее тонкое запястье квадратные, почти мужские часы, – восемь минут назад. И, Лиу, как вам в голову пришел этот омерзительно канцелярский «выдающийся представитель»? В разговоре о литературе такое просто неприлично.

– Простите, Вера Сергеевна! Я… извините, я задумалась.

– Вот как? Надеюсь, вы понимаете, что дополнительно повторять я не стану? – Она еще и улыбалась, грымза! – Придется вам освежать память с помощью конспекта… Или вы предпочитаете дополнительные занятия?

Этого только не хватало! Дополнительные занятия были платными – а мать и так из сил выбивается, пытаясь концы с концами свести. И к чему это упоминание конспекта? Ох, не к добру…

Господи! Вот влипла-то!

Почему, почему Виса именно к ней прицепилась, почему не к Ксюше, не к Борьке (болтал на уроке), не к кому-нибудь еще? Зачем она вообще… цепляется?

Вон как глядит – у, стервятница! Почуяла, что можно назидательную порку устроить. Сейчас примется: а что вы помните по теме урока, а покажите-ка вашу рабочую тетрадь…

А там вместо свеженького конспекта – свеженькая карикатурка. Вроде как иллюстрация к этой чертовой «Вверх по лестнице», только вряд ли Белинской подобная самодеятельность понравится. И ведь карикатура-то злющая… Черт, черт, черт! С нее станется и к директору Мию отправить – с тетрадочкой наперевес. А там…

Илларион, конечно, отличный дядька. И всегда готов вникнуть, с бухты-барахты оплеухи раздавать не торопится. Но хамства не потерпит. А рисуночек-то, как ни крути, хамский. Хотя, в сущности, мелочь.

Не отчислят же ее из-за такого пустяка! Или… могут? Господи, неужели придется вылететь из школы – из такой школы! – перед самыми экзаменами? Или смилуется, не отчислит? Господи, зачем, зачем она это нарисовала? И почему не замазала? Надо быстро… Но рука словно онемела. И вся Мия застыла – как птичка, которую гипнотизирует подползающая гадюка: длинное гладкое тело стремительно приближается, а птичка не то что шевельнуться, моргнуть не в состоянии…

Глаза Белинской спокойны, в них нет ни гнева, ни раздражения. Ну да, с чего бы – Мия, «такая хорошая девочка, такая старательная», сейчас просто под руку попалась, в назидание прочим… тем страшнее будет реакция, когда Виса увидит рисунок. И все, вся последующая жизнь окажется в один момент перечеркнута! Если Мию сейчас исключат – а ведь могут, могут! – все рухнет! Что же делать? Что?!!

За широким, чисто промытым окном царил неправдоподобно теплый для Питера апрель. Липы уже окутались бледно-зеленой листвяной дымкой. По тротуару, чуть вихляясь, катил юный велосипедист – в ослепительно-оранжевой футболке и коротких, до колена, штанах. Велосипедный руль пускал солнечные зайчики, мальчишка от восторга чуть не подпрыгивал на седле.

У Мии никогда не было велосипеда. Жили небогато, какие там велосипеды – не до баловства. Впрочем, она почему-то никогда и не хотела. Она мечтала, что у нее будет машина! Надо только закончить школу, поступить в универ (из их школы все поступали, куда намеревались), начать подрабатывать репетиторством (из нее получится отличный репетитор!) – и все исполнится! Она снимет квартиру (даже если сперва с кем-то в компании, ничего), накопит денег – и купит машинку! Маленькую, юркую, непременно бронзового цвета…

И вот сейчас все эти сияющие – и притом реальные! реальные! – планы должны рухнуть в один момент!

Время стало тягучим – как смола. И она, Мия, – как мошка, увязшая в этой смоле. Ни пошевельнуться, ни вздохнуть, ни хотя бы крикнуть… ладно, пискнуть хотя бы: простите, Вера Сергеевна! Да только та уже нацелилась устроить публичную экзекуцию (и ведь не со зла, а так, чтобы не расслаблялись), теперь ее не остановить…

Глядя на неотвратимо приближавшуюся Вису, Мия представила, как внутри головы, за выпуклыми костями черепа, серая морщинистая масса – мозг – собирается в кулак. И –