Джорджия Ле Карр - Обнаженный (ЛП) Страница 6

Не наталкиваюсь на то, что я совершил.

Я сделал это!

Нет. Этого не может быть.

Я открываю рот и хочу позвать маму, но ни звука не вылетает. Я кричу и кричу, но никто не приходит, никто не слышит меня.

Никто.

Знакомство Блейка с Сорабом

Я останавливаюсь у двери ванной комнаты, пребывая в полом шоке.

Она смеется, я имею в виду действительно смеется так, как я никогда не видел, чтобы она смеялась со мной. Ее смех похож на фонтан свежей, сладкой воды, бьющей из глубины ее существа. Я в упор смотрю на нее, испытывая желания насытиться, словно был мужчиной, который несколько дней блуждал по пустыне без пищи и воды.

Я не знаю, сколько я так простоял, просто уставившись на нее, на ее живительную воду, которая была так близко и так далеко. «Ты не лучше, чем героиновый наркоман, отчаянно нуждающийся в следующей дозе», - надсмехается надо мной внутренний голос. Но в этот момент больше всего я хочу заключить ее в объятия и никогда не отпускать снова.

Что такого было в этой женщине, которой я не мог сопротивляться, даже при том, что совершенно ясно, я не должен доверять ей в будущем, хотя и не мог бросить ее? Медленно, словно во сне, я перевожу свой взгляд на то, чем она так занята, и кто вызывает у нее такой смех, и понимаю, что слышу визг брызг, и заливистый смех ребенка.

И очевидно она любит это маленькое существо.

Мгновенно, я испытываю ревность к нему, она явно любит его и очень сильно. Ревность не ударяет по мне, как гром среди ясного него, она становится больше похожей на червоточину, расползающуюся по всем моим внутренностям. Ощущение настолько отвратительное. Я не хочу ревновать к гребаному ребенку. Я хочу ненавидеть саму ее сущность. Небольшой звук вырвался из моего горла.

Я не планировал это: это было не умышленно.

Она поворачивает голову, и упирается прямо в мои глаза, и я наблюдаю довольно интересно, как она пытается воздвигнуть вокруг себя стену обороны. И мне приходится сдерживаться от смеха. Она слишком мало знает обо мне. Неужели она и вправду думает, что я не смогу разрушить ее стены, и просто остановить все это? Никакие стены не в состоянии сдерживать меня. Я бы разобрал их по каждому гребанному кирпичику. Ничто и никто не может удерживать меня вдали от нее.

До тех пор, пока я говорил, что она была моей и должна делать то, чтобы доставлять мне удовольствие.

— Привет, — она вскакивает нервничая, очень нервничая. И именно нервничать ей и следует. Скрытая нервная дрожь медленно затихает в моих венах. Мне хочется задушить ее. Маленькая сучка. Как она посмела любить ребенка, а не меня?

— Кто это тут у нас? — тихо спрашиваю я, заходя в ванную.

Я вглядываюсь в большие, голубые глаза ребенка, действительно любопытные в своем бесстрашии, и вдруг во мне возникает нереальное ощущение, которое я не чувствовал, пока не заглянул в глаза этого ребенка. Мой мозг не спросил: «Кто ты?» — он спросил: «Кто я?» Я чувствую себя подобно одной из тех черепах в Азии, которым перерезали горло, и они истекали кровь, находясь еще живыми, и совершалось это исключительно для чокнутых людишек, которые делали коктейли из их крови.

Что-то было не так с ребенком, на которого я смотрел. Мои мысли проносились с бешенной скоростью. Малыш беззубо широко улыбнулся, и в это мгновение я все понял. Разрез на моем горле затягивается. Постоянное чувство пусты и потери отступает.

В моей ванне был мой сын, и рядом с ним стояла моя женщина.

Какую-то долю секунды я чувствую вспышку опасности. ОН, как невидимая тень, находится в этой комнате. Поэтому, когда я поворачиваюсь, чтобы взглянуть на нее, мои глаза совершенно нейтральны, ничего не выражающие. Мы молча смотрим друг на друга.

Я вижу страх, но также и любовь в ее глазах. Как я мог упустить это? Я чувствую бешенство, убийственную ярость на то, что она сделала с нами, но также и дикий скачок радости, что она любит меня. Что она непорочна и поступила, как настоящая мать сохранив ребенка. Исключительно, как мать. Я захотел схватить ее и расцеловать.

— Он много плачет? – наконец спрашиваю я, мой голос мой звучит вполне нормально, даже несмотря на то, что я так впечатлен.

— Нет. Большую часть ночи он спит.

На ее лице отражается облегчение, и я восхищаюсь им. Она, наверное, считает меня дураком, хорошо, потому что это сработает в моих интересах.

— Хорошо, — отвечаю я, кивнув, и потеряв всякий интерес к происходящему, и выхожу из ванной.

Мои ноги несут меня в гостиную, где я прислоняюсь к закрытой двери и прикрываю глаза. Когда я открываю глаза снова, я точно знаю, что должен делать. Я и раньше знал, что эта квартира больше не была безопасной для моей семьи, но, если я попробую их перевезти, то это моментально приведет ЕГО в состояние «боевой готовности». Единственное, что будет способствовать осуществлению моих интересов это тайные действия. До тех пор, пока ОН будет думать, что я не в курсе происходящего, я смогу осуществить свои планы. В противном случае, ОН одержит победу, потому что ЕМУ нечего терять, а я потеряю все. Я звоню деловому партнеру и разговариваю с ним о делах. Двенадцать минут и за это время мой голос ничем себя не выдал.

Я открываю портфель, достаю какие-то бумаги, внимательно просматриваю их, делая пометки, оставляю сообщения для Лауры на утро. Но все это время, лучшая и самая эффективная часть моего мозга, которая совершенно хладнокровна, тщательно планирует будущее. Несколько часов спустя, я вхожу в спальню. Я знаю, что ОН прослушивает и ведет видео съемку. Пусть слушает и дай ЕМУ возможность посмотреть. Все равно ничего особенного ОН не услышит и не увидит. Я тихонько прикрываю дверь. Она уже в постели, и по звуку ровного дыхания, я понимаю, что спит.

Я тихо захожу в соседнюю комнату, детскую, дверь которой осталась приоткрытой. Луч света пробивается из-под двери, ведущей в коридор. Я подхожу к кроватке, наклоняюсь над ним и удивляюсь тому приливу гордости, пробежавшему по моему телу при виде этого маленького спящего комочка. Я продолжаю стоять в полной темноте, сражаясь сам с собой, от сильного желания дотронуться до него, но стискиваю кулаки, не позволяя себе пошевелиться.

Скоро, скоро я признаю его, как моего собственного, но не сейчас.

Завтра, когда это не будет «выглядеть, как нечто странное» я хотел бы прикоснуться к нему. Я прислушиваюсь к своему телу, шепчущему отчетливую фразу, которую я никогда не испытывал – «Любить, не ожидая ничего взамен». И с этим приходит потребность, любой ценой защитить свое. Я не позволю им сделать то, что они сделали со мной и Маркусом. И не оборачиваясь больше на малыша, я покидаю комнату также тихо, как и вошел.