Екатерина Мурашова - Земля королевы Мод Страница 60

Ну вот, опять закрутилась пластинка…

– Гибель любви и есть та трещина, которая останавливает биологические часы личности, – тихо сказал Вадим мне в волосы. – Спасения нет: сам мир обездушен, жить невозможно. Тем более невозможно действовать.

«Ну и ни черта же себе!» – радостно подумала я.

Невидимая рука, протянувшаяся из вечности, поменяла пластинку на вселенском граммофоне. Стало тепло и тихо. Как в белом свете спрятаны все цвета спектра, так и в тишине спрятаны все звуки и мелодии на свете.

Глава 11. О пользе иронических детективов

Никаких предчувствий и интуиций у меня сроду не бывало. Для человека с таким стопроцентно рациональным мышлением, как у меня, это никого, естественно, не удивляло. Утром я с аппетитом позавтракала, почистила свинячью клетку, собралась на работу, в коридоре ответила на два вопроса специально дожидавшегося меня Братка: «Авантюра – это что?» «Медичи – это кто?». Леша, как и все насельники нашей квартиры, читает книги из коридорных шкафов, и довольно часто спрашивает у меня значение каких-нибудь слов. Отсутствие у него обычной информированности могло бы поразить меня до глубины души, если бы я не знала, в каких условиях он рос и формировался как личность. «Надо будет узнать, когда у Братка день рождения, и подарить ему „толковый словарь“» – подумала я в этот раз.

По дороге с работы я купила сливочный творожный крем, хлеб и сок, решив, что готовить обед сегодня не буду, а доем вчерашние макароны.

Лиговка была полна зимне-гриппозной бодростью, практически неотличимой от лихорадки. Я медленно шла и размышляла о том, что все дело, как всегда, в несовпадении внешнего и внутреннего. Снаружи Лиговка стала пестро-буржуазной. Но ее внутренняя жизнь по-прежнему написана в две краски, как плакаты «Окон РОСТа» с подписями Маяковского. Красный и черный. Желтый и серый. Скрытая до времени сила рыцарских романов и гражданских войн. Жители Лиговки часто видят все это во сне. Я – и наяву легко различаю боковым зрением полустертые силуэты, мелькающие между аквариумными витринами бутиков и скрывающиеся в подворотнях.

Уже на подходе к дому в голове возникла какая-то изящная мысль. Промелькнула, вспыхнула как свеча, оплыла и развоплотилась…

И прямо на лестнице как будто набросили сверху пыльную ткань, щедро посыпанную стиральным порошком. Сразу запершило в глазах, в носу и в горле и одновременно заложило уши. Я остановилась между вторым и третьим этажом, крепко вцепившись пальцами в перила. Перемоглась и двинулась дальше. Но уже знала о том, что мир разбился на множество осколков.

В коридоре было натоптано и накурено, где-то (казалось, что везде и нигде одновременно) шершавились наждачные мужские голоса.

Откуда-то из сгустившейся пелены вынырнуло знакомое молодое лицо.

– Анжелика Андреевна, здравствуйте! Пройдите. Вы с работы? Во сколько вы ушли? А что вы делали сегодня утром?

– Полола баобабы, – сквозь обморочную дурь ответила я, еще на что-то надеясь.

– Простите, вы о чем?

– А вы о чем?

Откуда-то сбоку просунулась Наталья, серая, как застиранная простыня.

– Анджа, ужас-то какой! Зою убили! – шепотом прокричала она.

По одному звонку (Ленке) подруги приехали все, почти одновременно, не переваливая по обычаю друг на друга. Вроде бы Светка заехала за Любашей, которая жила довольно далеко от метро. Кажется, всем хотелось сбиться в кучку в углу, залезть поперек друг на друга, как делают мои морские свинки в холодные зимние дни. Сбиваются и сидят, спрятав тупые мордочки в где-то в районе чужого, но теплого и жирного крупа. Видимо, из каких-то биологически параллельных соображений Светка приволокла с собой чертову кучу всякой еды и выпивки, и теперь точными непрерывными движениями наливала сок и вино в приготовленные мной стаканы и сооружала огромные многослойные бутерброды из всякой нарезки. И тут же, не медля, поглощала все приготовленное. На бутербродах вперемешку встречались красная рыба, колбаса, оливки, сыр с плесенью, паштет, икра и прочие, мало совместимые между собой вещи.

Иногда Ирка отбирала у Светки из пальцев ее чудовищный бутерброд, приблизительно разбирала его на составные части, делала маленькие сэндвичи и скармливала их Кире, которая сидела у нее на коленях и тыкала пальцем в книжку, которую Ирка взяла у меня на этажерке и вот уже второй час читала вслух ребенку. Кажется, это была книжка по истории товарищества передвижников. Но, по крайней мере, в ней было много картинок. Кире же, по всей видимости, было все равно, что слушать.

Ленка сидела на телефоне и, используя свои старые связи среди инспекторов по делам несовершеннолетних, пыталась прояснить что-нибудь относительно дальнейшей судьбы Кирилла. Подросток убежал из дома еще позавчера, сразу после того, как от оперативников узнал об убийстве матери, и с тех пор нигде не проявлялся.

Я вышла в коридор и на всякий случай заглянула к Дашке. Дашка и Машка сидели, склонившись над столом и, кажется, что-то вместе ели или мастерили. Услышали стук открывающейся двери и взглянули на меня в четыре одинаково больных глаза. Как будто бы смотрело одно существо. Четырехглазое, фантастическое, жвачное, несчастное. Я не выдержала и опустила глаза. Спросила про Кирилла. Не появлялся. На обратном пути мой взгляд задержался на шкафах с детективами. Вот тут, на этих полках, рассказы о том, как поубивали много десятков, если не сотен людей. И все это так одинаково и обыденно, скучно, по большей части малохудожественно… А часть этих рассказов о чужих смертях вообще называется ироническими детективами! Ироническими! У Зои был розовый атласный халатик, который давно стал ей мал, но она считала его шикарным и никак не хотела с ним расставаться. Тогда она спорола с него карманы, и сделала из них клинья, которые вшила под мышками и на талии. И еще она жарила тыквенные оладьи. А Федор выдувал радужные пузыри на всю Лиговку… Можно ли убить никому не нужную старуху-процентщицу? Что скажут нам эти шкафы?… Жуткая злость внезапно перехватила мне горло, запретила дышать. «Не переваливай с больной головы на здоровую!» – велела я себе, насильно отрывая взгляд от пестрых корешков и сознательным усилием переставляя ноги в сторону своей комнаты и стараясь не вспоминать О.Хаксли и его «дивный, новый мир». (Анжелика вспоминает эпизод из популярного фантастического романа Олдоса Хаксли «О, этот новый, дивный мир!», в котором группы клонированных детей приучают к зрелищу реальной смерти, чтобы они впоследствии воспринимали смерть человека, как нечто естественное, лишенное тайны и трагичности. – прим. авт.).

– Если Бога нет, то все позволено, – деловито сказала Ирка, взглядом встретив меня на пороге.