Стефани Майер - Солнце полуночи Страница 65

— Но животных недостаточно?

Я искал подходящее сравнение для объяснений, — Я, конечно, не могу говорить с абсолютной уверенностью, но, наверно, это похоже на замену мяса на тофу и соевое молоко. Мы в шутку называем себя вегетарианцами. Это не полостью удовлетворяет голод, или в нашем случае — жажду, но этого достаточно, чтобы мы могли устоять перед соблазном. В большинстве случаев, — мой голос стал тише. Я стыдился, того, что подвергал ее такой опасности, что продолжаю подвергать, — Иногда сдерживаться особенно сложно.

— И сейчас сложно?

Я вздохнул. Конечно, она задала именно тот вопрос, на который я не хотел отвечать.

— Да, — признал я.

На этот раз я знал, какой ожидать реакции: ее дыхание было спокойным, ее сердце билось спокойно. Я ожидал этого, но не понимал. Почему она не боится?

— Но ты не голоден сейчас, — сказала она, абсолютно уверенная в своей правоте.

— Откуда такая уверенность?

— Твои глаза, — безапелляционно заявила она, — Я тебе говорила, что у меня есть теория. Я заметила, что люди, особенно мужчины, становятся раздражительнее от голода.

Я усмехнулся на ее описание: «раздражительный». Это было явным преуменьшением, но она была абсолютно права, как обычно.

— А ты наблюдательна, — засмеялся я снова.

Она немного улыбнулась, но тут же снова нахмурилась, задумавшись о чем-то.

— Ты ведь охотился в эти выходные? С Эмметтом? — спросила она, когда мой смех затих. То, как спокойно она это говорила, пленило и обескураживало одновременно. Неужели она действительно могла воспринимать все настолько спокойно? Я был гораздо ближе к шоку, чем она.

— Да, — ответил я, и потом, когда я собрался было на этом слове поставить точку, я вновь почувствовал то же, что чувствовал в ресторане — необходимость того, чтобы она узнала меня, — Я не хотел уезжать, — продолжил я медленно, — но это было необходимо. Мне легче быть рядом с тобой, когда я не испытываю жажды.

— Почему ты не хотел уезжать?

Я глубоко вздохнул и потом повернулся, чтобы взглянуть ей в глаза. Эта разновидность откровенности давалась мне не легко, но уже совсем по другой причине.

— Мне очень неспокойно, — я подумал, что это слово подойдет, хотя оно не соответствовало силе моих переживаний, — когда ты далеко от меня. Я не шутил, когда в прошлый четверг просил тебя не упасть в океан и не попасть под машину. Все выходные я места себе не находил, беспокоясь о тебе. После того, что случилось сегодня, я удивлен, что ты пережила те выходные без повреждений, — тут я вспомнил виденные мною царапины, — ну, почти без повреждений, — уточнил я.

— Что? — удивилась она.

— Твои руки, — напомнил я.

— Я упала, — вздохнула она, поморщившись.

Я так и думал.

— Вот об этом я и говорю, — я не удержался от улыбки, — Я так думаю, что, если говорить о тебе, все могло быть гораздо хуже — и эта вероятность мучила меня все время, пока я был далеко. Это были очень долгие три дня. Я порядком потрепал нервы Эмметту.

Честно говоря, употребление прошедшего времени было не уместно, потому что я продолжал раздражать Эмметта и всю остальную свою семью. За исключением Элис…

— Три дня? — ее голос внезапно стал резким, — Разве ты вернулся не сегодня?

Я не понял резкости в ее голосе, — Нет, мы вернулись в воскресенье.

— Тогда почему тебя не было в школе? — спросила она. Ее нервозность смутила меня. Похоже, она не понимала, что этот вопрос был одним из тех, что касался мифологии.

— Ну, солнце действительно не причиняет мне вреда, — сказал я, — но я не могу выйти на солнечный свет, по крайней мере, не там, где кто-то может меня увидеть.

Это отвлекло ее от непонятного мне раздражения.

— Почему? — спросила она, наклонив голову.

Я сомневался, что смогу найти подходящую аналогию, поэтому просто сказал, — Когда-нибудь сама увидишь.

А потом подумал, не станет ли это обещанием одним из тех, что мне придется нарушить. Увижусь ли я с ней еще раз после сегодняшнего вечера? Хватит ли моей любви, чтобы вынести разлуку?

— Ты мог бы позвонить мне, — сказала она.

Какое странное умозаключение, — Но я же знал, что с тобой все в порядке.

— Но я не знала, где ты. Я… — она замолчала и уставилась на свои руки.

— Что?

— Мне так плохо, — сказала она, застеснявшись, ее щеки порозовели, — Когда я не вижу тебя. Я ведь тоже беспокоюсь.

Ну, теперь ты счастлив? Спросил я сам себя. Вот и награда всем моим надеждам.

Меня переполняли смущение, ликование и ужас — большей частью ужас — оттого, что все мои безрассудные мечты были так близки к реальности. Так вот почему для нее не имело значения то, что я монстр. И именно поэтому для меня больше не было никаких правил. Поэтому «правильно» и «неправильно» не оказывали больше на меня своего неодолимого воздействия. По этой причине все мои приоритеты отошли на задний план, превыше всего стала эта девушка.

Белла тоже переживала за меня.

Я знал, что в сравнении с моей любовью к ней, это было ничем. Но этого было достаточно для того, чтобы она сидела рядом со мной, рискуя своей жизнью. Делая это с такой радостью.

Этого было достаточно, чтобы причинить ей боль, если я поступлю правильно и оставлю ее.

Было ли хоть что-нибудь, что я мог бы сделать, не причинив ей боли? Хоть что-нибудь?

Я должен держаться от нее подальше. Я должен навсегда уехать из Форкса. Я не причиню ей ничего кроме боли. Только остановит ли это меня сейчас? Смогу ли я уйти и не сделать все еще хуже?

Нет. Ничто меня не остановит.

— Нет, — простонал я, — Это так неправильно.

— Что я такого сказала? — спросила она, тут же взяв всю вину на себя.

— Разве ты не видишь, Белла? Одно дело — мучиться самому, совсем другое — впутывать в это тебя. Я не хочу слышать, что ты чувствуешь что-то ко мне.

Это было правдой, это было ложью. Наиболее эгоистичная часть меня парила от осознания того, что я был нужен ей, также как она мне.

— Это не правильно. Это не безопасно. Я опасен, Белла. Пожалуйста, пойми это.

— Нет, — она с обидой надула губы.

— Я не шучу, — я изо всех сил боролся сам с собой — отчаянно желая, чтобы она поняла, и также отчаянно желая не произносить больше никаких предупреждений — слова вырывались сквозь мои зубы с рычанием.

— Я тоже, — настаивала она, — Я тебе уже сказала, мне все равно, кто ты есть. Слишком поздно.

Слишком поздно? Мир внезапно на одну бесконечную секунду утратил краски, я видел, как в моих воспоминаниях, тени ползут к Белле, спящей на солнечной лужайке. Неотвратимые, неумолимые. Они наплывают на нее, и Белла погружается в темноту.