Анастасия Соловьева - Полюбить Джоконду Страница 7

Где-то в это время буду я?..

Вчера Карташов так объяснил мне ситуацию:

— Новое задание — дело совсем другого уровня! И деньги тут другие… И вообще, — добавил он, немного подумав, — справишься — больше не буду трогать тебя.

— Как это?

— Очень просто. Получишь свободу!

Я не поверила. Я давно привыкла не верить ему. Если верить — от пустых надежд сойдешь с ума. Но все же сердце у меня тогда екнуло то ли радостно, то ли тревожно…

Мы стояли в тихом заснеженном палисаднике какого-то старинного дома. В белом фонарном свете порхали снежинки. Карташов, нервно глянув на часы, с досадой бросил недокуренную сигарету.

— Пошли!

Дом поразил меня пространством и пустотой. Предводимые высоким породистым господином (в хорошем светло-сером костюме, в золотых очках, с неуловимым акцентом — немецкий профессор, решила я), мы прошли анфиладу полутемных, пахнущих ремонтом залов и оказались в небольшой, как попало меблированной комнате. Хозяин уселся к письменному столу, нам с Карташовым достались колченогие стулья.

— Это она? — Немец кивнул в мою сторону.

— Она самая. — Карташов напрягся.

Хозяин был недоволен. Карташов оправдывался. Дескать, если меня нормально причесать и одеть… Действительно, в вязаной шапке, надвинутой на глаза, бесформенном китайском пуховике и подростковых ботинках на десятисантиметровой подошве вид я имела не самый привлекательный.

— Ты не понял, что от тебя требуется? — В тоне хозяина прозвучала угроза.

Его акцент, неожиданно сообразила я, вовсе не немецкий, а старорусский; так говорили эмигранты первой волны, так говорила и Марина Влади.

Карташов опять затараторил. Хозяин небрежно махнул рукой и перешел к главному. Нужно войти в доверие к одному человеку. Художнику. Он будет писать мой портрет. За время сеансов я должна стать ему очень близкой, необходимой.

— Что вы хотите этим сказать? — спросила я.

Он, не глядя, безразлично кинул:

— То, что сказал.

Дальше пошла конкретика: завтра первый сеанс. Мне позвонят и объяснят, куда ехать. Всю информацию передавать Карташову. Это как обычно. И вот еще что. Портрет будет в полный рост и в иконописном стиле. То есть одета и накрашена я должна быть соответственно.

Теперь, дожидаясь ухода мужа, я думала о том, что надеть. Ничего подходящего у меня не было: каждый день я таскала джинсы, свитера и футболки, купленные на вьетнамском рынке. В шкафу болтался невостребованный офисный костюм, маленькое черное платье… Ни то ни другое с иконописным стилем не вяжется.

Можно, правда, порыться в Ленкиных вещах. В последнее время свекровь усиленно дарит ей одежду, каждый раз указывая на воспитательное значение подарка:

— Ты уже девушка, Лена. И вещи должна носить подобающие!

Но Ленка запихивает подобающие вещи в дальний угол шкафа, сохраняя верность джинсово-спортивному стилю…

Едва за мужем захлопнулась дверь, я со всех ног бросилась в детскую.

Ого! Да со свекровиных подарков можно открыть собственный магазин! В шкафу я обнаружила нежно-голубой льняной сарафан, несколько блузок, симпатичных, но, увы, абсолютно неподходящих. Замыкала коллекцию бабушкиных моделей бархатная юбка шоколадного цвета. Сразу заметно — фирменная штучка. На плотной подкладке, шовчики все аккуратненькие, ни одна ниточка не торчит, а размер-то — европейский сороковой! Это на мою худенькую, узкокостную Ленку?

Я примерила юбку и поняла, что справилась с проблемой. Строгая, но нарядная и даже торжественная вещь — это как раз то, что нужно для моего портрета. К юбке можно надеть белую шелковую блузку или бежевато-розовый джемпер. Он, правда, куплен на вьетнамском рынке, но пока новый, незастиранный, смотрится неплохо… Немного повертевшись перед зеркалом, я отдала предпочтение джемперу. В блузке вид холодный. Тетка из инстанции!.. А в джемпере, наоборот, простой, домашний, милый — такая скорее понравится художнику.

Интересно только, до какой степени я должна ему нравиться? Чего они хотят? Чтоб он изливал передо мной душу? Рассказывал о прошлом? Делился замыслами на будущее? Или беседами тут не отделаешься? Одно ясно: если я не справлюсь с заданием хозяина особняка — немецкого профессора, он за ценой не постоит. Видно, что этот человек привык проводить в жизнь свои планы. И если он споткнется об мою неумелость…

Но ведь я действительно не знаю, как стать ему близкой. Да Карташов мне в жизни таких заданий не давал! Одно дело за кем-то таскаться по Москве или собирать документы. Но кружить голову незнакомым мужикам… Нет таких средств у меня в арсенале!

Зазвонил телефон. Равнодушный мужской голос спросил Елизавету Дмитриевну.

— Слушаю вас, — так же тускло отозвалась я.

Его фамилия Аретов, представляет фирму, какой-то там эксклюзив… Ох, и насмотрелась я на этот эксклюзив за долгие годы! Сразу бы говорил: из профессорской команды! Коротко и ясно.

— Я, собственно, звоню по поводу парсуны.

— Простите?

— Насчет парсуны вам звоню.

— Что это?

— А вы не знаете?!

— А что вас так удивляет?

— Просто мне сказали: вы мечтаете иметь свой портрет в иконописном стиле.

— Ах, портрет?! — фальшиво воскликнула я. — Действительно — мечтаю! Просто не знала, что он так называется.

— Сегодня первый сеанс. Вы как, готовы?

— Конечно.

— Работать придется в Бутове. Далековато, зато условия прекрасные… Вы откуда поедете?

— С «Пролетарки».

— Хотите, я заеду за вами?

— Буду вам очень признательна, — совершенно искренне ответила я.

Кофточки-юбочки нашлись сами собой, но вот красивые зимние сапоги — это для меня непозволительная роскошь! Недавно видела одни неплохие в Таганском торговом центре — четыре тысячи девятьсот рублей. Мне за такие деньги полгода у Карташова работать!

На сеанс я собралась ехать в демисезонных ботинках, почти туфельках. Выглядят они, конечно, очень изящно. Но узкий мыс, тонкая шпилька — настоящее мучение ковылять в такой обуви по обледенелым декабрьским улицам. Предложение Аретова необычайно обрадовало меня.

— Тогда диктуйте адрес.

Мы договорились встретиться в шесть у моего подъезда. В оставшееся время надо было успеть приготовить обед, сделать лицо и прическу.

…Меню сегодня включало суп из замороженных овощей, картофельную запеканку с мясным фаршем, кисель из пакетиков… И охота Лешке есть эту приютскую пищу?! Мог бы давать побольше денег… Или вообще ничего не давать. Питаться на стороне. Зачем ему это жалкое подобие семейного очага?

Хотя почему жалкое? Как уютно они сегодня завтракали с Еленой! И ужинать будут так же. Дочка подогреет запеканку, поставит сметану на стол. Дальше воображение дорисовало против моей воли: в разгар их приятного ужина на кухне появляюсь я. Лена достает из шкафа еще одну тарелку, Лешка спрашивает, почему у меня такой усталый вид…