Враг мой - дневной свет (СИ) - Лисина Страница 8

Во-вторых, если мужчинам нравится тискать женщин, то, следовательно, женщинам, раз они не сопротивляются, нравится, когда их тискают. Бог с ними, с остальными; его волнует только мама. А что, если кто-то захочет забрать ее себе?! Вдруг ее кто-нибудь полюбит и начнет отговаривать от привычной жизни?! Как он, Дмитрий, сидя в четырех стенах, узнает, что именно такое чувство вошло в жизнь мамы, и грозит поломать их слаженный, уединенный мир?!

Он сел в кресло и закрыл глаза ладонями. Из воспоминаний о далеком детстве он знал, что его мама не всегда жила отшельницей. Она каждый день водила его гулять, постоянно ходила в кино и театр, любила гостей и вечно пускала в дом каких-то людей и поила их чаем, а он крутился рядом и выпрашивал конфеты. Неужели это он такой законченный псих, а не она с ее неуемным желанием общаться?! Где же ответ?

========== Часть 7 ==========

7.

Этот вторник она ждала с особым нетерпением не потому, что у нее закончились запасы сахара и кураги. Всю неделю она не находила себе места от смутного беспокойства, порой казавшегося ей предчувствием скорой беды. Она решила поговорить с доктором Ерохиным наедине, без сына, и попытаться прояснить тревожную ситуацию.

Старик-агроном, чудом не переломавший ноги под соседскими яблонями, отделался легким испугом, но при этом посеял в ней такие сомнения, что ее просьба о прощении застряла в горле. Он сказал ей:

— Поберегись сама, дочка, а то с маньяком живешь под одной крышей, как бы не убил кого!

Она хотела что-то возразить, вроде: «Он не маньяк, он просто свет не любит, и людей», но вовремя сообразила, что прозвучит это скорее как подтверждение, а не возражение. А потом пришел животный страх. Конечно, никакой надежды на излечение сына у нее давно не осталось. Ей теперь просто хотелось понять, может ли она хоть как-то жить, хоть немножко поддерживать отношения с людьми и с мужчинами в частности, и что ей сделать, чтобы слушать музыку, не приглушая звук до отметки «мин».

Старый врач Ерохин Федор Иванович вряд ли знал ответы на эти вопросы, но он, по крайней мере, знал Дмитрия, и довольно долгое время наблюдал его. Вдруг чудо все-таки произойдет! С этой мыслью Галина и вошла в светлый кабинет, предварительно постучав в белую толстую дверь.

Но за столом сидел совсем другой мужчина. Он был моложе Ерохина как минимум лет на двадцать, и от его улыбки можно было сразу выздороветь.

— Проходите, присаживайтесь, — он приветливо кивнул и указал на креслице у стола.

— А где Федор Иванович? — Галина с несчастным видом огляделась.

— А чем вас не устраивает Анатолий Константинович? — он улыбнулся.

— Я…мне…мне нужен Ерохин, — она уже собралась уходить и очень невежливо повернулась к новому доктору спиной.

— Погодите. Вы его прежняя пациентка, или сегодня впервые?

— Я по поводу сына, — она обернулась через плечо. — Ерохин лечил моего сына.

— Введите меня в курс дела, и я попробую помочь, — столько тепла было в его голосе, и улыбка эта проклятая мешала соображать. Галина вздохнула. Бог с ним. Вдруг поможет.

Она вернулась к столу и села, крепко сжав сумочку руками. От волнения все слова повылетали из головы, и стало трудно дышать. Она давно не рассказывала о Димке, и сейчас просто не понимала, с чего следует начинать.

— Скажите, как вас зовут?

Она подняла на него взгляд медленно-медленно. Сначала увидела его халат, белый, как снег, потом, в вырезе халата, голубую сорочку, застегнутую на все пуговицы. Дальше — подбородок, четко очерченный рот, аккуратный тонкий нос, карие глаза, высокий лоб…. Время шло, а она все смотрела на него и молчала.

— Так как же?

— Простите, — она откашлялась. — Галина.

— Отлично. А сына?

— Сына? Дмитрий.

— Итак? Что же с ним, с вашим Дмитрием? — их глаза встретились, и она, наконец, поняла, что может рассказать ему все. Все, даже о том чувстве тошноты, когда рядом с ней на пол плюхнулся вырванный зубами ее сына кусок чужого мяса.

Карие глаза смотрели так доброжелательно, а она так давно ни с кем не делилась своей болью. Галина сглотнула, сделав паузу в своем долгом повествовании, и застыла, поняв вдруг, что сейчас расскажет о проблеме, никак не связанной непосредственно с сыном: о своей любви к музыке.

— Почему вы остановились? — прямые брови чуточку сдвинулись; взгляд выражал нетерпение и заинтересованность.

— Боже! — она схватилась руками за щеки, не зная, куда деваться от стыда. Подумать только, она выболтала ему все: и про покусанного продавца белья, и про агронома, допивающего курс успокоительных препаратов, и про одиночество — свое, от которого хочется лечь в постель с каждым случайным гостем.

— Перестаньте, Галина! Вы же умная женщина. Зачем вы, так здорово начав, все портите, ударившись в раскаяние и ложный стыд?! Я имею богатый опыт общения с людьми, которые, подобно вам, несут на плечах тяжкое, а порой и неподъемное бремя, ухаживая за неизлечимо больным…

— Димка не выздоровеет?! — вскричала она, отнимая руки от лица. Господи, неужели она пришла сюда только чтобы услышать этот страшный приговор?

— Вынужден это повторить, — Анатолий Константинович выглядел неподдельно огорченным. — Кроме того, простите великодушно, мне думается, вы и сами не хуже меня это знаете. Только цепляетесь за напрасную надежду, которую вам подал Ерохин, так? Или нет?

Она молчала, склонив на грудь свою всклокоченную темноволосую голову. Молодой врач был прав: она знала все, что касалось сына, но боялась верить. И Ерохин ей здорово навредил, пообещав курс уколов, который якобы снимет напряженность и вернет адекватные реакции. Что ей делать? Встать и уйти, послав все к черту, и вернуться в свой загородный ад продолжать бессмысленный бег по кругу? Да какой там бег?! Она уже не в силах бегать, так, тащится, как старая лошадь, привыкшая к своей дребезжащей повозке, чтобы однажды ткнуться носом в опилки и сдохнуть от жажды.

— Галя? — славный голос человека, ни разу не притронувшегося к сигарете, окликнул ее. — Галина, я хочу кое-что сказать вам. Выслушайте, пожалуйста.

— Да, — она кивнула и заставила себя посмотреть на него. — Скажите мне все, что думаете. Я это заслужила.

— Хорошо, — он взял со стола карандаш и повертел его. Собраться с мыслями тоже было нелегко. — Я не могу помочь вашему мальчику поправиться, но я могу научить вас с ним ладить.