Арфеев - Даниил Юлианов Страница 8

всё, успокойся. Не надо нюни распускать, — он освободился из-под объятий и легонько сжал её плечи. — Возьми себя в руки. Вытри слёзы и соберись. Мы пришли сюда не для того, чтобы проиграть. Мы пришли сюда за победой, и ты её вырвешь зубами. Главное веди себя уверенно. Психологически доминируй. — Рома взглянул на часы и слегка поджал губы. — Так, времени вообще нет. Вот-вот случится то, чего ты так долго ждала, и я буду рядом, так что не волнуйся. Готова?

— Готова. — Настя вытерла слёзы и убрала упавшие на лицо волосы. — Вышибем на хрен эту дверь!

Рома улыбнулся и поцеловал её в кончик носа.

— Точно, точно. Улыбнёмся и представимся. — И, повернувшись к лестнице, он крикнул: — Встречайте новую звезду Голливуда!

3

— А ты говорил, мы опаздываем.

Они сидели в небольшом коридоре, освещённые флуоресцентными лампами. Голубые стены равнодушно взирали на них, но тем не менее этот мягкий тон успокаивал и расслаблял. Рома отметил это и проникся уважением к тем, кто принимал здесь желающих стать артистами. Они понимали, что в этом коридоре сердца у юношей и дам бьются сильнее, поэтому и выбрали мягкую голубизну стен, что ментально говорила тебе: «Эй! Всё будет хорошо! Не переживай, дружище!» Психология цвета работала здесь как нельзя отлично, и даже самые нервные чувствовали себя здесь спокойнее, чем перед той проклятой дверью.

Перед той дверью, которую Настя вышибла ногой и стыдливо засмеялась.

— Ты будешь импровизировать, так ведь? — Все стулья были пусты, и только на двух из них сидели Рома и Настя, ждущие, когда же из кабинета выйдет та молоденькая блондинка — либо в слезах, либо с сияющей на лице улыбкой. По-другому с актёрских прослушиваний не уходят.

— Я не знаю, буду ли я импровизировать или опять отыграю Мэрилин Монро. Они же командуют парадом, не я. Что скажут, то и сделаю. — Белые зубы показались из-под широкой улыбки, расплывшейся на её лице. Но сделаю это так феерично, что у них отвиснет челюсть.

— Ты всегда была такой чертовкой. Даже в школе. Я поначалу вообще тебя боялся.

— Да ладно?

— Серьёзно, честное слово. Когда мы встречались между этажами, я несколько раз перекрещивался, чтобы пройти мимо тебя. Там такие слухи о тебе ходили, ух! Можно было бы детей ночью пугать.

— Правда? И какие же это были слухи?

— Ну, что ты периодически избиваешь мальчиков и вообще психопатка, у которой не всё в порядке с головой. Ещё ты любишь разбивать парнишкам яйца, и удар у тебя не хуже, чем у Майка Тайсона. Многие думали, что ты лесбиянка. Любительница поиграться с чужими сисечками.

— Господи, ну и придурки! — Её глаза широко раскрылись, но уже через секунду удивление в них сменилось на озорное веселье. — Это из-за того, что я вдарила между ног одному негодяю? А не хрен было меня за задницу лапать! Я её не для него качала и не для его постоянно жирных скользких рук! Ну а по поводу лесбиянки… Пару раз я целовалась со своей подругой, и то в детстве. Мы были совсем девочками и только познавали…ну, знаешь, возможности своего тела.

— А ты…

— Нет, секса с девушкой у меня не было. Максимум — поцелуи в губы. Мне кажется, все девчонки в таком возрасте пробуют это со своими подругами. Из чистого любопытства и чтобы потом не опозориться перед парнем.

— Не знаю, мы в садике только письками мерились. — Настя взорвалась смехом, резко выпустив его наружу. Он разнёсся по всему коридору и отразился от голубых стен — такой приятный, греющий душу настоящим теплом. — У меня, кстати, была самая большая.

— Да знаю я, что ты мне рассказываешь? — Её грудь всю сотрясало от смеха, а ладони прикрывали слишком широко раскрытый рот. Многие мужчины привыкли к тому, что девушки должны смеяться эстетично, чуть похихикивать и игриво улыбаться, но никак не ржать подобно самим мужчинам, когда те сидят в кругу своих. Увы, но суровые реалии другие: Если тебя разбирает настоящий смех, ты именно ржёшь, и абсолютно плевать на выражение своего лица. Потому что так смеяться мы можем только рядом с теми, перед кем мы не боимся быть настоящими. И красота для этих людей заключается вовсе не в аккуратной улыбке во время смеха, а в его искренности и чистоте. — Божечки, ну ты и сказал! Письками мерились! Я, похоже, сейчас помр…

Слева от них распахнулась дверь, и из-за неё вылетела та самая блондинка — вся в слезах и с гримасой истинной ненависти на лице. Она промчалась мимо, не обратив никакого внимания ни на Рому, ни на Настю. Стук шпилек удалялся по коридору и полностью исчез, как только хлопнула входная дверь.

— Ром, ты видел её глаза? — Из голоса Насти пропало всё веселье, и теперь с лёгкостью могло показаться, что он чуть подрагивает.

— Видел, но тебе не надо об этом думать. Вставай, — он подал ей руку, и они вместе поднялись, после чего медленно пошли к распахнутой двери. — Давай, Рапунцель. Я в тебя верю.

— Ты будешь рядом?

— Буду.

— Хорошо. — Настя расправила плечи и, улыбнувшись, зашла в кабинет.

4

Он был совсем небольшим. Можно даже сказать — маленьким. Не больше обычной кладовой, только здесь из мебели стояли лишь чёрный стол и два стула, один из которых в гордом одиночестве грустил в углу. Роме не понравилось, что комната для прослушиваний была такой маленькой. Если стены нежного голубого цвета и вызвали в нём какое-то уважение, то эта клетка сразу же вернула всё на свои места. Да, именно клетка. Люди заходили в неё показать своё талант в надежде, что их возьмут на роль, и если они чертовски волновались, то тогда замечали, как вдруг начинают сдвигаться стены. Эта комната давила и, казалось, играла с нервами выступающих, заставляя их всё чаще заикаться и заливаться краской.

Рома чуть напрягся, но на его лице продолжала играть счастливая, ни капли не фальшивая улыбка. После того, как при входе поздоровалась Настя, поздоровался и он, закрыв за собой дверь.

Она податливо щёлкнула, отгородив клетку от остального мира.

За столом сидела женщина лет пятидесяти, которой явно не помешало бы сбросить пару десятков килограммов. Слегка небрежное каре доходило лишь до того места, где должны были быть скулы. Цвет волос никак не мог определиться с собой и остановился на чём-то, отдалённо напоминающим блонд, хоть кое-где и просматривались полосы тёмного каштана. На лице застыло выражений как-же-я-хочу-домой, а в глазах читалось полное безразличие ко всему происходящему. Даже толстые линзы очков