Стюарт Льюис - У вас семь новых сообщений Страница 8

Когда я спускаюсь, такси все еще стоит. Теперь, когда у меня накрашены губы, он смотрит на меня еще более странно.

Пока мы едем обратно на Манхэттен, пытаюсь понять, что же я на самом деле знала о своей матери? Я знала ее запах и знала, что она редко готовит. Я помню ее большие глаза, ее ангельский смех, ее тонкие руки. Как она могла в мгновение ока из веселой стать серьезной и как мне не удавалось ничего от нее скрыть. Я пристегиваюсь и открываю окно, чтобы мое лицо охладил свежий ветер. Я закрываю глаза, вспоминаю, что сегодня вечером Оливер должен играть, и легкая дрожь проходит по моему телу.

Глава 8

План атаки

Оказавшись под защитой своей комнаты, я улыбаюсь. Он играет гаммы. Они не так хороши, как то, что он исполняет обычно, но мне все равно нравится.

Несколько раз он резко прерывает игру, и я представляю, что в эти моменты он прислушивается, стараясь почувствовать меня. Мне хочется построить мостик между нашими окнами.

Когда он заканчивает, я проверяю почту и обнаруживаю там письмо от Дарии – девушки из квартиры Бенджамина.

Привет!

Бенджамин убежал, и я не смогла передать ему твой адрес. Вот что, если хочешь, давай пройдемся по магазинам в субботу. Встретимся у «Строберри-филдс» в Центральном парке в два?

Чао,

Отец, не постучав, заглядывает в комнату, я тут же раздражаюсь. На нем пушистый серый халат.

– Эй, Лунная Дорожка, что делаешь?

Я быстро сворачиваю окно, чтобы он не смог прочитать письмо.

– Да ничего, так, порнуху ищу.

Он улыбается, но тут же его прямо-таки перекашивает, я понимаю, что до сих пор не стерла помаду, и пытаюсь быстренько придумать что-нибудь убедительное.

– Я маялась дурью в «Сефоре».

Он садится на пол и начинает теребить шарф, который висит у меня на двери.

– Элиза тут, – говорит он.

Я к этому не готова.

– Быстро вы, – замечаю я.

– Да. Я сам толком не знаю, правильно ли делаю, но мне бы хотелось… мне бы хотелось убедиться, что ты нормально к этому относишься.

И что мне на это ответить? Сказать: «Да, все нормально, пускай эта хиппи переезжает к нам?»

– Все нормально, пока тебя это устраивает.

Он поднимается и начинает ходить по комнате, его руки все еще обмотаны шарфом.

– Понимаешь, каждый раз, когда я думаю, что надо идти дальше и становиться нормальным человеком, я вижу тебя.

Он останавливается и проводит пальцем по моей щеке, рисуя невидимую запятую. Я отворачиваюсь и стираю салфеткой помаду.

– У тебя ее глаза, ее улыбка, ее острый ум. В тебе все, что было в ней хорошего.

Я едва сдерживаюсь, чтобы не заплакать.

– А было что-то не настолько хорошее?

Отец вешает шарф мне на шею.

– Ну, у нее были стороны, которых я никогда не видел. Думаю, у каждого такое есть.

Он возвращает шарф на место и поворачивается ко мне:

– Скажи, у тебя есть мысли и чувства, которые ты никому не показываешь? Только твои, личные?

Я вспоминаю Оливера и его виолончель, и мамин телефон, спрятанный под матрасом.

– Да.

– Понимаешь, мне кажется, что Элиза, как раскрытая книга. Ей действительно нечего скрывать. С одной стороны, это неплохо, но с другой… Не знаю, в ней нет загадки.

Мне нечего на это ответить, поэтому просто смотрю на него. Он становится прежним – выглядит более уверенным. Мне хочется расспросить его о дне, когда умерла мама, и сказать, что я нашла запонку, но понимаю, пока не время.

– Если встретишь ее утром, будь дружелюбна, ладно?

– Ладно. Ты сказал Тайлу?

– Нет. Я решил, будет лучше, если ты поговоришь с ним. Он тебя слушает.

– Хорошо.

Отец целует меня в лоб и выходит из комнаты. Я перечитываю письмо и пытаюсь понять, зачем Дария решила встретиться со мной. Неужели у нее нет знакомых ровесников, с кем она могла бы пройтись по магазинам?

Встретив утром Элизу, я замечаю, что она тоже выглядит по-другому – расслабилась. Странно видеть ее на нашей кухне, смотреть, как она рассыпает сахар. Элиза улыбается из-за своей кофейной чашки, и кажется, что папина подруга видит меня насквозь.

– Так что, ты переезжаешь?

Она смеется и встряхивает головой, убирая волосы с глаз:

– Фургон с мебелью стоит перед домом.

«Хорошо, – думаю я, – у нее есть чувство юмора». Тайл вбегает в кухню, хватает тост, который я ему поджарила, и запрыгивает на стул. Накануне я предупредила его о присутствии Элизы, но он, кажется, ее едва заметил.

Когда женщина уходит, я вытираю рассыпанный сахар и тщательно отмываю ее кружку. Тайл с любопытством наблюдает за мной.

– Получается, это новая девушка папы?

– Похоже на то. Она тебе нравится?

Немного подумав, он отвечает:

– Мы вчера пекли печеньки.

– Хорошо. Я думаю, папе не повредит новый друг.

– Сколько раз в день ты вспоминаешь маму? – Тайл посерьезнел. Мне жутко в такие моменты – он становится похож на взрослого, и в глазах у него тлеет горькая правда. Брат выглядит таким уязвимым.

– Пять, может быть, больше. Смотря что за день. А ты?

– Тысячу, – отвечает он просто, как будто это очень маленькое число.

– Знаешь, я уверена, что, где бы мама ни была, каждый раз, когда ты о ней думаешь, она это чувствует.

– Ничего она не чувствует. Она мертвая.

Опять эти взрослые глаза. Я чувствую, как рушится мой самоконтроль, и вот-вот заплачу. Я рада, что снова могу что-то чувствовать, но насколько проще было без этого. Я обнимаю Тайла. Он сжимает меня в ответ, от него пахнет чистотой, и я думаю: «С ним все будет хорошо. Со всеми нами все будет хорошо».

Мы с Дарией встречаемся в парке. На ней короткая черная юбка и другой тонкий свитер – на этот раз цвета крови, в тон ее помады. Она садится рядом со мной на скамейку и вздыхает:

– Ты живешь где-то тут, да?

– Очень близко.

Дария кладет руку мне на бедро и говорит:

– Ну, пошли.

Мы с ней идем в «Виктория сикрет», и она покупает мне бюстгальтер «для начинающих». Почему-то я совсем не стесняюсь. Она ведет себя так, будто все это совершенно нормально и естественно. Потом мы идем в «Эйч энд Эм», и она покупает мне розовую кофту с капюшоном. Я обычно не ношу розовое, но рядом с Дарией хочется попробовать что-то новое. Она даже ест крендельки, которыми торгуют на улице. Мы покупаем два, рисуем на них горчицей тонкие полоски и садимся на автобусной остановке. Она спрашивает меня о мальчиках, и я принимаюсь рассказывать об Оливере: о его кудрявых волосах, о его музыке и о том, как он посмотрел на меня тогда в химчистке.

– Тебе нужно разработать план атаки, – говорит она, вытирая горчицу, оставшуюся в уголке губ.

– Атаки?

– Ну, план, понимаешь.