Сергей Морозов - Офицер. Сильные впечатления Страница 8

Рита приметила Машу сразу же. Решительно приблизившись к ней, она сказала:

— Когда я вспоминаю, что все это мне влетит в копеечку, я тоже начинаю рыдать!

Взглянув на нее, Маша сразу заметила у нее на пальце обручальное кольцо и, словно встретив родственную душу, испытала что-то вроде облегчения: блеск золота, символизирующий узы Гименея, говорил о том, что и у нее есть муж, а значит, как женщина, она тоже несет свой крест.

— Я хочу сказать, — поправилась Рита, видя, что Маша хранит молчание, — нет лучшего способа утешиться, как купить себе что-нибудь подороже.

— Это точно… — кивнула Маша с улыбкой.

— Ничто не может так поднять настроение замужней женщине, как хороший лифчик или трусы… — продолжала Рита, и Маша снова улыбнулась.

— Как вам этот? — спросила она.

— Ну, этот вам пойдет, если только вы собрались в монастырь!

— Пожалуй, — кивнула Маша. — Слишком скучный.

— А как насчет этого?

— В этом я бы и в монастырь согласилась!

— Еще бы!

Тут они обе засмеялись и принялись вместе бродить по магазину и перебирать вещи. Потом они направились к выходу, решив где-нибудь посидеть и вспрыснуть знакомство. Отыскав маленькое открытое кафе в тени каштанов, они устроились поудобнее и повели более обстоятельный разговор.

— В Одессу — отдыхать? — поинтересовалась Рита.

— В свадебное путешествие. Мы только что прилетели из Киева. Мы с мужем… — проговорила Маша и смущенно умолкла, не решаясь поведать о том, какого рода развлекательную программу запланировал Эдик на медовый месяц.

— Вы плакали из-за него? Или просто объелись шоколада?

— Как вы угадали? — удивилась Маша. — Так и есть. Я плакала потому, что оказалась совершенно не готова к семейной жизни… Теперь мне кажется, что от меня не останется ничего, кроме надписи…

— Какой надписи? — в свою очередь удивилась Рита.

— Да на моей могилке.

Кажется, Рита поняла ее. По крайней мере, она больше ни о чем не спрашивала.

— А я в этих краях, можно сказать, в командировке, — сказала Рита, помешивая соломинкой коктейль. — Я работаю на телевидении, и мы делаем передачу о военных базах Черноморского флота и вообще о проблеме разделения вооруженных сил. Нас предупреждали, что у нас будут большие проблемы с местными военными властями…

Маше стало любопытно. Еще никогда она не встречала женщину, которая, кроме того, что носила обручальное кольцо, занималась бы такими серьезными делами.

— Ну и пришлось мне натерпеться! — продолжала Рита. — Когда я приехала из Киева, ухитрившись выбить официальное разрешение, и вся группа уже вылетела из Москвы, одна местная сволочь мужского пола начала ставить нам палки в колеса.

— Не понимаю, — сказала Маша.

— Политика, — усмехнулась Рита. — То есть это он так думает.

— Но почему же он так уперся?

— Да потому, — нетерпеливо сказала она, — что женщинам в этом мире отведено лишь получать оплеухи. А тем, кто связал себя с политикой или, упаси Бог, с телевидением — тем более…

Так они мило беседовали, и Маша даже не заметила, когда они перешли на «ты».

— Ну а ты что поделываешь? — спросила ее Рита.

— Вот, вышла замуж…

— Это я уже знаю, — мягко улыбнулась Рита. — Видела, как ты орошала слезами бюстгальтеры и трусы… Я спрашиваю о том, чем ты занимаешься и вообще есть у тебя какие планы.

— Сначала были, а теперь не знаю…

— А вот это просто глупо. Замужество, как бы это сказать, вещь сомнительная во многих отношениях. Особенно, если ты в нем не очень счастлива. Заметь, прошло только две недели, как ты замужем, а уже недоумеваешь по поводу того, что с тобой происходит.

— Не знаю…

— В любом случае тебе стоит поразмыслить о том, чем заняться. Ведь что-то тебя, наверное, интересует?

Сначала робко, а потом смелее Маша принялась рассказывать о своей заветной мечте.

— Мне кажется, я бы хотела стать журналисткой… Я подала документы на журфак. Я бы хотела заниматься чем-то настоящим. Чтобы много ездить, много видеть… Там, где происходит самое главное… Может быть, даже делать репортажи о войне.

Рита с удивлением взглянула на эту девчонку, которая выскочила замуж, когда у нее еще молоко на губах не обсохло, но слушала с искренним вниманием и заговорила только тогда, когда фонтан Машиного красноречия иссяк.

— Короче, ты бы хотела работать на телевидении? — спросила она. — В эфире?

Эти слова, произнесенные так запросто и вслух, повергли Машу в замешательство, которое тут же сменилось глубоким унынием. Мечта показалось ей совершенно нереальной. Первый раз в жизни завела об этом речь с посторонним человеком. Ничего глупее, наверное, нельзя было придумать.

— Да, на телевидении, — сказала она почти со злостью и вспыхнула. — Да, в эфире!

В конце концов, почему она должна стыдиться своей мечты?!

— Ас чего ты взяла, что у тебя это получится? Не такое простое это дело.

— Я просто знаю, — твердо ответила Маша, словно уже боролась за свое место под солнцем на телевидении. — И если бы кто-то дал мне шанс, я бы это доказала.

Рита опять улыбнулась.

— Это весьма жестокий мир. И грязный. Наверное, нигде нет столько грязи, как на телевидении. Другой такой работы, пожалуй, и не сыскать. Можешь мне поверить. Мне ох сколько пришлось нахлебаться…

Маша только пожала плечами. У нее на лице по-прежнему была написана твердая решимость. Про себя же она удивлялась, до чего они могли договориться, едва познакомившись.

— Мне пора, — вдруг спохватилась она. — Я обещала встретиться с Эдиком в пять, а сейчас уже без пятнадцати!

Маша умолчала о том, что Эдик Светлов бывает весьма недоволен, когда его заставляют ждать. Она была достаточно умна и понимала, что в качестве супружницы одаривает его ласками более чем скромно — а он многого и не требует, — а потому, по крайней мере, нужно иметь совесть и стараться не доставлять ему слишком много хлопот вне постели. Так она решила для себя с первых же дней их совместной жизни.

— Ничего, подождет, — небрежно сказала Рита. — Подождет и пять минут, и даже пятнадцать. Ничего с ним не случится. Я обещаю.

Они допили коктейль, и Маша бережно спрятала в сумочку визитную карточку с телефоном, которую ей протянула Рита.

— Обязательно позвони, — сказала Рита.

— Как только приедем в Москву, — пообещала Маша.

Она возвращалась к Эдику с легким сердцем. Словно впервые в жизни почувствовала себя самостоятельным человеком. Вообще, человеком. Так, вероятно, ощущали себя целые народы, когда катапультировались из состава Союза. Неплохое сравнение, подумалось ей, журналистское. Надо бы записать. Впрочем, в действительности дело, может быть, обстояло куда серьезнее. Маша сделала свой жизненный выбор, и еще неизвестно, к чему этот выбор мог ее привести.