Любовь на уме (ЛП) - Али Хейзелвуд Страница 12

Все неправильно.

Я хмурюсь, присматриваясь к узору из отверстий во внутренней оболочке. — Это для вывода нейростимуляции?

Инженер, работающий на станции шлема, бросает на меня растерянный взгляд. — Это доктор Кенигсвассер, Ламар, — объясняет Гай. — Нейробиолог из NIH.

— Та, которая упала в обморок?

Я знала, что это будет преследовать меня, потому что это всегда так. В школе у меня было прозвище «Би с пахучими солями». Черт бы побрал мою бесполезную вегетативную нервную систему. — Единственная и неповторимая. — Я улыбаюсь. — Это окончательное расположение выходных отверстий?

— Должно быть. А что?

Я наклоняюсь ближе. — Это не сработает. — Наступает короткое молчание, и я изучаю остальную часть решетки.

— Почему вы так говорите? — спрашивает Гай.

— Они слишком близко — отверстия, я имею в виду. Похоже, вы использовали систему International 10–20, которая отлично подходит для записи данных о мозге, но для нейростимуляции… — Я прикусила губу. — Вот, например. Эта область будет стимулировать угловую извилину, так?

— Может быть? Дай-ка я проверю… — Ламар пытается заглянуть в схему, но мне не нужно подтверждение. Мозг — единственное место, где я никогда не теряюсь. — Верхняя часть — стимуляция на нужной частоте приведет к повышению осознанности. А это именно то, чего мы хотим, верно? Но стимуляция нижней части может вызвать галлюцинации. Люди ощущают, что за ними следует тень, чувствуют, что находятся в двух местах одновременно, и тому подобное. Подумайте о последствиях, если кто-то окажется в космосе, когда это произойдет. — Я постукиваю ногтем по внутренней оболочке. — Выходы должны быть дальше друг от друга.

— Но… — Ламар звучит серьезно расстроенным. — Это конструкция доктора Уорда.

— Да, я уверена, что доктор Уорд ничего не знает об угловой извилине, — рассеянно пробормотала я.

Последовавшее молчание, вероятно, должно меня насторожить. По крайней мере, я должна заметить внезапный сдвиг в атмосфере лаборатории. Но я не замечаю и продолжаю смотреть на шлем, переписывая в голове возможные модификации и обходные пути, пока где-то в глубине комнаты не раздается горловой голос. Тогда я поднимаю глаза и вижу его.

Леви.

Стоит на входе.

Смотрит на меня.

Просто смотрит на меня. Высокая, суровая, увенчанная снегом гора. С его выражением лица, как много лет назад, молчаливым и неулыбчивым. Настоящая гора Фудзи презрения.

Черт.

Мои щеки горят. Конечно. Ну, конечно, он только что поймал меня на том, что я, как полная идиотка, разглагольствовала о его навыках нейроанатомии перед его командой. Это моя жизнь, в конце концов: пылающий шар палящей, несвоевременной неловкости.

— Мы с Борисом в конференц-зале. Вы готовы к встрече? — спрашивает он, его голос — глубокий, суровый баритон. У меня замирает сердце. Я ломаю голову, что сказать в ответ.

Затем говорит Гай, и я понимаю, что Леви даже не обращается ко мне. На самом деле, он полностью игнорирует меня и то, что я только что сказала. — Ага. Мы как раз собирались туда отправиться. Отвлеклись.

Леви кивает один раз и поворачивается, безмолвный, но четкий приказ следовать за ним, которому, кажется, все охотно подчиняются. Он и в аспирантуре был таким. Прирожденный лидер. Властное присутствие. Тот, на чьей плохой стороне вы бы не хотели оказаться.

А вот и я. Гордая жительница его плохой стороны в течение нескольких лет, которая только что продлила свое разрешение на жилье, сказав несколько простых слов.

— Это доктор Уорд? — шепчет Росио, когда мы входим в конференц-зал.

— Да.

— Отлично. Это было очень вовремя, босс.

Я поморщилась. — Какова вероятность того, что он меня не услышал?

— Я не знаю. Каковы шансы, что его личная гигиена очень плохая и у него огромные восковые шарики в ушном канале?

В комнате уже полно народу. Я вздыхаю и сажусь на первое попавшееся свободное место, только чтобы понять, что оно напротив Леви. Уровень неловкости: ядерный. Сегодня я выбираю все лучше и лучше. Когда кто-то ставит две большие коробки пончиков в центр стола — сотрудники NASA явно в восторге от бесплатной еды, как и обычные ученые, — раздаются аплодисменты. Люди начинают выклянчивать и толкать друг друга локтями, и Гай кричит сквозь хаос: — Тот, что в углу, с голубой глазурью, — веганский. — Я благодарно улыбаюсь ему, и он подмигивает мне. Он такой хороший парень, мой почти со-руководитель.

Пока я жду, пока толпа разойдется, оцениваю обстановку в комнате. Команда Леви выглядит как материал для WurstFest™. Хорошо известная «Мясная волна». Dicksplosion в Testosteroven. Старый добрый Бродео. Кроме нас с Росио, есть одна единственная женщина, молодая блондинка, которая сейчас смотрит в свой телефон. Мой взгляд завораживают ее идеальные пляжные волны и розовый блеск ее ногтей. Мне приходится заставлять себя отвести взгляд.

Эх. WurstFest™ — это плохо, но это хотя бы небольшой шаг вперед по сравнению с Cockcluster™, так мы с Энни называли академические собрания с одной женщиной в комнате. Я была в ситуациях Cockcluster™ бесчисленное количество раз в аспирантуре, и они варьировались от неприятной изоляции до дикого ужаса. Мы с Энни обычно координировали свои действия, чтобы посещать собрания вместе — не так уж сложно, поскольку мы все равно были симбиотами.

К сожалению, никто из моей мужской когорты так и не понял, насколько ужасны WurstFest™ и Cockcluster™ для женщин. — Аспирантура — это стресс для всех, — говорил Тим, когда я жаловалась на мой полностью мужской консультативный комитет. — Ты все время твердишь о Мари Кюри — она была единственной женщиной во всей науке в то время, и она получила две Нобелевские премии.

Конечно, доктор Кюри не была единственной женщиной-ученым в то время. Доктор Лиза Мейтнер, доктор Эмми Ноэтер, Элис Болл, доктор Нетти Стивенс, Генриетта Ливитт и бесчисленное множество других были активны, делая лучшую науку кончиками своих маленьких пальцев, чем Тим когда-либо сможет сделать со своей жалкой задницей. Но Тим этого не знал. Потому что, как я теперь знаю, был тупым.

— Мы готовы начать. — Лысеющий рыжеволосый мужчина во главе стола хлопает