Со смертью нас разделяют слезы - Ао Морита Страница 14

Однако вскоре снова пришло уведомление. На этот раз писала Хосино:

«На следующей неделе заседание, так что приходи к Момоке-тян. В форме! Информацию о точной дате ожидайте позднее».

Она и не знала, какие чувства обуревают меня в эту самую минуту. Думала, что продолжает выжимать из меня слезу, но на самом деле теперь и я вступаю в ту же игру. Пусть роли несколько переменились, но, в сущности, все осталось как прежде.

«Принято», – коротко отписался я, после чего спрятал телефон в карман.

⁂

До конца каникул оставалось три дня.

Сегодня мы с Хосино договорились встретиться. Она сказала, что очень хочет показать мне один фильм, пока каникулы не закончились, и я согласился. Но перед встречей снова заглянул к Момоке. Она написала вчера вечером, что надо кое-что обсудить, и утром это можно сделать без проблем.

– Сэяма-кун, заранее прости, если я ошибаюсь. Но у тебя, случайно, не адакрия? – огорошила она меня прямо с порога.

Я застыл в дверях. Вот уж какого вопроса я не ожидал…

– Как ты догадалась?..

– Ой, так это правда? Я все думала и думала о тех словах, которые Судзуна сказала, когда мы в первый раз тут все вместе собрались.

Я перешерстил воспоминания. А что она такого тогда сказала? Хосино ведь не знала о моей болезни, так как же тогда вообще мог всплыть мой диагноз? Дело было месяц назад, и я уже подзабыл детали.

– Ты ведь ей говорил, что у тебя болезнь, при которой умирают от слез? Я тоже сначала решила, будто ты так пошутил, но потом подумала: а вдруг?

Оказалось, про адакрию писали в одном из романов, которые Момока читала в последнее время. Так сэмпай и узнала, что подобная болезнь и правда существует. Вспомнила, как ей представила меня подруга, сопоставила все факты и решила уточнить.

– Почему же ты с таким диагнозом согласился вступить в кружок?

Логичный вопрос. Кто в здравом уме запишется в ряды любителей поплакать, если слезы могут его убить? В здравом уме – никто.

Смирившись, я рассказал Момоке о глодавших меня демонах. О планах умереть в течение года умолчал, но честно признался, что мне осточертело жить без слез, и я решил хоть немножко их пролить.

– Вот оно что… Не плакать – тяжело.

– Еще как. Умоляю, не рассказывай Хосино. И не давай ей эту книжку.

– Да я-то не дам, но ведь ты же умрешь, если расплачешься? Уверен, что хочешь остаться в кружке?

– Уверен. И ты уже сама убедилась, что меня ничем не проймешь. Так что за меня не бойся.

Впрочем, встретив печальный взгляд Момоки, я пожалел, что доверил ей свою тайну. Она и так переживала за подругу, а я только прибавил ей новых забот.

– Кстати, о чем этот роман?

– Ну, я пока не добралась до финала, но в целом… – Она взяла книгу со столика. На обложке я прочитал: «Крохотная слезинка». – Там о молодом человеке с адакрией, который влюбился в неизлечимо больную девушку.

Я промолчал. Краткая аннотация красноречиво давала понять, чем все закончится. Пожалуй, я не хочу читать такую книгу.

Приближалось время встречи с Хосино, поэтому я собрался на выход. Однако стоило мне шагнуть прочь, Момока вдруг бросила вслед:

– Сэяма-кун, ты ведь влюбился в Судзуну?

Вопрос застал меня врасплох, и я поспешно обернулся.

– Нет… Ничего такого.

– Просто подумала. Если что, передо мной можешь не таиться!

– Нет, правда ничего такого.

– Но ты покраснел.

Я тут же отвернулся. Только мельком позволил себе взглянуть в сторону Момоки, и она, как обычно, смеялась, изящно прикрыв рот ладошкой. Если честно, я и сам себя не понимал.

– Мне просто хочется, чтобы у Судзуны появился парень или еще кто-нибудь близкий. Может быть, ради любимого ей захочется жить, – пробормотала сэмпай как будто сама себе.

Я решил сделать вид, что ничего не услышал, и сбежал из палаты.

В автобусе до станции мне написала Момока: «Вот канал Юдзуны». К коротенькому сообщению она прикрепила ссылку на видео, на которую я и нажал. Открылось окошко, озаглавленное: «Фортепиано Юдзуны Хосино». Я тут же обратил внимание, что у нее без малого три тысячи подписчиков, и включил видео «Играю „Маленькую собачку“ Шопена».

Камера стояла позади пианистки, чтобы зрители хорошо видели ее руки, а потому в кадр не попадало лицо, но передо мной сидела девочка с хвостиком. Вскоре она начала играть. Я был поражен, до чего ловко порхали ее пальчики по черно-белым клавишам. Девочка раскачивалась в такт музыке, и из-под ее рук лилась чудесная мелодия. Кто, интересно, оператор: не Хосино ли? Изображение чуть дрожало, то есть явно кто-то держал камеру на весу.

Видео загрузили за месяц до гибели Юдзуны. Слушая прекрасные переливы, я невольно задумался: с какими чувствами она тогда играла?

⁂

Я не рассчитал время и в итоге опоздал на пятнадцать минут. Хосино, как обычно, в кофточке с длинными рукавами ждала меня у нашего привычного сферического арт-объекта.

– О, ну наконец-то! К сеансу опаздываем, так что бежим.

– Прости, что так задержался. С меня угощение.

– Тогда мне попкорн!

Я кивнул, и Хосино просияла. С тех пор как Момока рассказала мне об обстоятельствах ее жизни, мы встречались уже не в первый раз, и все же теперь я невольно подозревал в ее улыбках фальшь. Но, может, я просто привык верить в худшее?

Через несколько минут мы добрались до кинотеатра. Сегодня я во второй раз в жизни выбирался смотреть фильм на большом экране.

Первый был в седьмом классе. В тот самый день, когда мы пошли компанией из пяти человек на слезливую мелодраму и меня окрестили бессердечным сухарем. И вот сегодня Хосино захотела посмотреть какое-то стремительно набирающее популярность аниме.

Мы распечатали билеты и отправились в третий зал искать свои места.

– На большом экране эмоции намного ярче, чем на маленьком, – тихо поделилась со мной Хосино, когда мы сели в кресла. Пожалуй, и правда: я чувствовал себя иначе, чем перед пятнадцатидюймовым монитором.

Полотно экрана простиралось, насколько хватало глаз. Уже этого было достаточно, чтобы меня, будто маленького мальчика, охватило волнение. Хосино, тоже в прекраснейшем расположении духа, уплетала оплаченный из моего кошелька попкорн. Ведро мы взяли большое, потому что она предложила съесть его пополам.

Отыграла реклама киноновинок, и сеанс начался. Свет, разумеется, погасили, и мне при всем желании, кроме экрана, смотреть было некуда. Да уж, и сравнивать нечего, насколько сильнее меня поглотила история здесь, чем дома или в кабинете кружка! Так, глядишь, и расплакаться недолго…

Однако даже в новом окружении мои глаза не обожгли горючие капли. Соседи, как обычно, уже всхлипывали и шмыгали носами.

Почему же я один не в состоянии расплакаться? Я не чувствовал себя из-за этого ущербным, но до чего все-таки странно, что я, в прошлом такой чувствительный ребенок, разучился плакать даже над самыми трогательными фильмами. Вот что приводило меня в отчаяние: я чувствовал эмоции, но почему-то слезные железы отказывались на них отзываться. Казалось бы: идеально для больного с адакрией. Но я хотел спастись от этой бесслезной жизни.

В средней школе меня уже исключили из общего круга общения за то, что я не выплакал себе глаза после фильма. Я честно сказал, что он мне понравился, но одноклассников волновало лишь одно – пролиты слезы или нет.

От человека ожидают, что его душа откликается на то, что он видит и слышит. Я понимал, чего от меня пытаются добиться друзья. Но я вел себя как робот. Для робота чувства под запретом, и машины обязаны всегда оставаться бесстрастными. Даже нет: я хуже робота, потому что от них хотя бы была польза.

От мысли, что я больше никогда в жизни не пророню ни слезы, смерть казалась более заманчивым вариантом. Я не видел смысла в этом беспросветном отчаянии.

Вдруг я заметил, что на экране под эмоциональную музыку уже бегут финальные титры. Хосино тихо всхлипывала и дрожала, прижав к лицу платок. В общем, задачу довести ее до слез я опять выполнил не напрягаясь.

Потом в зале включили свет. Зрители потянулись к выходу, но вот мою соседку, кажется, ноги не держали.

– Какие эмоции… Какие эмоции!.. – всхлипывала она, и я усмехнулся.

Сел на место и принялся ждать, когда она придет в себя.

– Ну все. Идем? – спросила Хосино через несколько минут.

Теперь она уже лучилась довольством. Я много лет не чувствовал облегчения, которое охватывает душу после того, как хорошенько проплачешься, и завидовал ей от всего сердца.

Из кинотеатра мы переместились в ближайшую