Обманный бросок - Лиз Томфорд Страница 2

На мгновение воцаряется тишина, и как будто разговор окончен, но затем я слышу, как доктор Фредрик говорит:

– Мисс… Кей, если вы решите к нам присоединиться, я предупреждаю вас в первый и последний раз: если между вами и одним из игроков возникнет хотя бы намек на какие-нибудь глупости, вы будете уволены. Есть причина, по которой я не беру на работу женщин. Вы будете находиться рядом с ними в раздевалках, самолетах и отелях. Надеюсь, вы позаботитесь о том, чтобы не стать отвлекающим фактором.

«Есть причина, по которой я не беру на работу женщин». Чертов козел!

– Не сочтите за дерзость, доктор Фредрик, но последние два года я была одним из трех врачей, отвечавших за всю спортивную программу Университета Коннектикута. В моей биографии нет ничего, что заставило бы вас усомниться в моем профессионализме.

– То были дети, а это мужчины, – парирует он. – Думаю, вы прекрасно понимаете, что я имею в виду.

Девушка кашляет, и я понимаю, что она действительно профессионал, потому что на ее месте я бы, наверное, прописал ему хук правой в челюсть. В этом смысле я немного импульсивен.

– Я отвечу вам к полудню, – говорит она, заканчивая разговор.

Вдалеке раздаются шаги, и с каждым шагом их звук становится громче: Фредрик направляется в мою сторону. Я не могу уйти, не попавшись на подслушивании, и, хотя я твердо намерен донести эту информацию до Монти, нашего полевого менеджера [2], я не собираюсь заранее посвящать в это доктора Фредрика. Поэтому на всякий случай снова ныряю в женский туалет до того момента, пока не удостоверюсь, что он уже далеко.

Я и так был не в восторге от нашего главного врача. Если хотите знать мое мнение, он подхалим, вечно заискивает перед парнями из команды, Но то, как он разговаривал с этой женщиной – будто он лучше ее, – вызывает у меня желание рассказать всем в «Воинах», какой он сексист.

– Сексистский кусок дерьма! – вторит моим мыслям женский голос совсем рядом.

Та незнакомка врывается в туалет, которым никто не пользуется, и я едва успеваю спрятаться за дверцей кабинки. Я не сажусь, а стою, как последний придурок, потому что понятия не имею, как оказался в такой ситуации.

Наблюдая за девушкой в дверной просвет, я вижу в зеркале ее отражение. Упершись руками в раковину, она низко опустила голову, и мне не видно лица.

Она смеется и спрашивает саму себя:

– Что это, черт возьми, было?

Затем делает глубокий вдох, наконец выпрямляется, в упор смотрит на себя в зеркало и… и мучительное, выворачивающее наизнанку горе, которое я испытывал сегодня, меркнет, потому что сейчас я совершенно сбит с толку.

Эта миниатюрная женщина с цветом волос, который я затрудняюсь определить, и интонацией в голосе, которая заставила бы яйца любого мужчины сжаться от страха, чертовски сногсшибательна.

Веснушки усеивают каждый сантиметр раскрасневшейся, сияющей кожи. Глаза, скорее всего, карие, поскольку очень похожи на мои. И губы… которые она поджала, чтобы не заплакать, потому что явно хочет злиться, а не рыдать.

Считайте это шестым чувством, но ее улыбка, не будь она спрятана за недовольством, зажгла бы во мне искру.

Девушка смотрит на свое отражение в зеркале, и на ее глаза набегают слезы.

– Нет, – умоляет она. – Не здесь. Возьми себя в руки, Кеннеди.

Кеннеди.

Сделав глубокий вдох, она качает головой.

– И перестань, мать твою, разговаривать сама с собой, чудачка.

И вот так в самый худший день в году я чувствую, как мои губы расплываются в улыбке.

Я напряженно наблюдаю, как она достает телефон и звонит кому-то по громкой связи, расхаживая по туалету. Наверное, мне следует объявить о своем присутствии. Не то чтобы это было вторжением в частную жизнь, но я понятия не имею, как объяснить сложившуюся ситуацию. «Привет! Я просто люблю посидеть в женском туалете. Не беспокойтесь за меня. Я быстренько помою руки. Вы не могли бы подвинуться? Я подслушал ваш разговор с нашим главным врачом. Если хотите, я могу сходить с вами в отдел кадров. И еще вы очень симпатичная».

– Привет! Как дела? – произносит мужской голос на другом конце провода. Я сразу же начинаю его ненавидеть.

– Ты сейчас можешь говорить? – спрашивает она. – Мне вроде как нужно выговориться.

– Прямо сейчас у нас командное фото, и я следующий. Ты в порядке?

Она на мгновение прикрывает глаза, собираясь с духом.

– Да, конечно. Просто хотела поздороваться со сводным братом.

Сводный брат. Запомним.

– Ну, привет. Я соскучился. Твой первый день проходит хорошо?

Она в упор смотрит на себя в зеркало и лжет:

– Все идет отлично.

– Ну и славно! Эй, мне пора идти: нужно фотографироваться. Набери меня позже, договоримся о встрече.

Она натягивает на лицо улыбку, которая даже мне, совершенно незнакомому человеку, кажется фальшивой.

– Договорились. – Кеннеди вешает трубку и опускает голову с тихим «черт».

Я ничего не знаю об этой девушке, но уверен, что ей нужен тот, кто заставит ее улыбнуться, а это – моя фишка. Еще я немного верю в судьбу, и, хотя сегодня – моя самая нелюбимая дата в календаре, я склонен в этот день находить смысл в происходящем.

Может быть, я должен был подслушать этот разговор.

Может быть, я застрял в женском туалете, потому что ей нужно хоть с кем-то поговорить.

Может быть, это моя мама направляет меня сегодня.

При этой мысли я закрываю глаза и начинаю говорить еще до того, как успеваю полностью все обдумать:

– Если тебе нужно обсудить с кем-то это предложение о работе, я готов помочь.

«Боже, как стремно звучит!»

Открыв глаза, я наблюдаю, как она шарит взглядом по зеркалу и находит отражение моих ног.

– Что ты делаешь в женском туалете?

– Меня выдал сорок шестой размер?

– Ты следишь за мной?

– Ну, технически я оказался здесь первым.

Она щурится, оглядывает дверь и смотрит мне в глаза через узкую щель.

– Ты будешь отвечать на мои вопросы или продолжишь задавать свои?

У меня вырывается смешок. Мне это нравится.

– Я прячусь в женском туалете, потому что у меня паршивый день. И, судя по тому, что я услышал, у тебя – тоже.

Ее плечи, которые были приподняты до ушей, опускаются на место.

– О…

Я распахиваю дверь, и вижу свою собеседницу с ног до головы. Черные легинсы облегают каждый сантиметр ее стройных ног. Рукава темно-серой олимпийки закатаны до локтей, на ногах – ослепительно чистые белые кроссовки. Предплечья и лодыжки усеяны веснушками, словно кто-то нарисовал их на ее