Со смертью нас разделяют слезы - Ао Морита Страница 25

– Так это же… сегодня! – с ужасом осознал я.

Конечно, я не верил толком ни в какого Зензенманна, но разве может быть совпадением, что он назвал именно годовщину смерти сестры незнакомой ему девушки с фотографии? Я не настолько оптимист.

Я тут же набрал Хосино, но мне ответил механический голос: «Аппарат вызываемого абонента выключен или находится…»

От досады я сбросил вызов и сунул телефон обратно в карман. Я больше не мог сидеть на месте и хотел уже сорваться с места, как вдруг меня окликнули:

– Ой! Сэяма-кун? А Судзуна мимо не проходила?

За моей спиной, взмыленная и перепуганная, отчаянно переводила дух мама подруги. Судя по грязи на пальто, по дороге она где-то упала.

– Я как раз хотел ее искать. Но думал, она с вами…

– Мы с ней ездили на могилу старшей дочери, но только я отвернулась на секундочку… Сэяма-кун, что же делать? Куда делась Судзуна? – Женщина вцепилась в меня и совершенно растерянно просила о помощи.

Кажется, страх настолько застилал ей глаза, что она меня толком и не видела.

– Пожалуйста, успокойтесь. Может, она просто вернулась домой. Ступайте и ждите ее там. Если я ее найду, то отведу к вам.

С этими словами я убежал со станции.

Дождь, который накрапывал с утра, уже прекратился, но над головой нависали мрачные тучи, готовые пролиться в любой миг. На бегу я открыл телефон и обнаружил, что Момока уже несколько раз мне писала, пытаясь понять, что происходит. Если бы не болезнь, она бы сегодня тоже отправилась на могилу Юдзуны и не спускала глаз с подруги. Сэмпай, видимо, через экран почувствовав мое состояние, писала: «Только без паники».

Я обежал все места, которые пришли в голову, но все впустую. Вдруг на глаза попалась девушка с хвостиком, и я отчаянно окликнул:

– Хосино!

– Простите?..

– Извините… Обознался.

Я и правда не в себе, раз уже людей путаю. Незнакомая девушка не понимала, что за демоны меня терзают, и в ее взгляде читалось удивление, но я уже бросился прочь. Как раз тут зазвонил телефон.

Я прочитал на экране: «Момока-сэмпай». Неужели Хосино у нее?!

Подпрыгнув как ужаленный, я принял вызов.

– Алло!

– Сэяма-кун? Мне только что звонила тетя Хосино, сказала, Судзуны дома нет…

Значит, не у нее. Минус еще одна ниточка.

– Я как раз везде ее ищу. Пока никак…

– У меня есть мысль. Проверь там, пожалуйста… – Она назвала адрес.

– Хорошо. Я мигом.

Едва повесив трубку, я открыл навигатор и бросился по его указаниям. Вот уже и солнце село, все вокруг укутали сумерки. Холодный ветер пронизывал пропотевшее тело до костей, но я не обращал внимания на колотившую меня дрожь. Если я отыщу Хосино и уверюсь, что с ней все хорошо, мне уже никакой холод будет не страшен.

Искомого места я достиг всего за несколько минут. Сколько ни мучил кнопку вызова лифта, он все не шел. Плюнув на все, я взлетел по лестнице и, задыхаясь, распахнул железную дверь.

– Вот ты где…

Я нашел Хосино на крыше двенадцатиэтажного дома. За низкими перилами мерцали огни делового квартала.

Схватившись за оградку, подруга задумчиво глядела вниз.

«Дом, с которого спрыгнула Юдзуна, – объяснила Момока. – Может быть, она там».

– Вот ты где, Хосино.

Она медленно обернулась. Длинные волосы намокли и липли к лицу.

– Ты чего там делаешь? Простынешь же. Пошли домой.

– Иди, а я останусь. Не простудись, главное, сам, – отозвалась она, снова отворачиваясь к краю крыши.

Взгляд ее блуждал по земле, как будто она искала там сестру.

– Нет уж, Момока-сэмпай поручила мне о тебе позаботиться, и я так просто не уйду.

– А, так это она тебя сюда прислала. Наверное, и в любви признаться тоже она уговорила…

– Нет, – решительно возразил я. Уже жалел, что вообще вспомнил сэмпая. – Всего полгода назад я вообще понятия не имел, как нормально общаться с людьми. Мне очень сложно объяснять свои чувства, потому что у меня опыта практически никакого нет.

Я чувствовал, как это жалко звучит. Но я хотел, чтобы она меня поняла, и не пытался казаться лучше, чем я есть. Главное, чтобы Хосино бросила мысли о смерти, а что она обо мне подумает – не так уж и важно.

– Да, Момока-сэмпай велела мне тебя беречь, но я тебя искренне люблю, правда. Когда я просил тебя не умирать и признавался в любви, я говорил от всего сердца. Сюда я тоже поднялся по собственной воле. Я здесь, потому что хочу, чтобы ты жила.

В груди нарастал ком, глаза жгло. Ох, если бы только я сейчас пролил слезы! Но я мечтал о них не потому, что жаждал смерти, а потому, что тогда бы Хосино мне поверила. Увы, и сегодня ничего не вышло.

– Но я не хочу больше жить. Из-за меня погибла сестра, мама заболела, папа ушел из дома. У нас была такая счастливая семья, а я все сломала… – У Хосино задрожали губы и намокли ресницы.

Никогда прежде на моей памяти она не лила таких горьких слез.

Я не нашелся что ей сказать и молчал. Дождь уже закончился, но щеки девушки по-прежнему не просыхали.

– Знаю, что смертью ничего не исправишь, но я так больше не могу. Хочу упасть и исчезнуть. Лучше бы я тогда погибла вместо Юдзуны…

– Если умрешь ты, то я за тобой следом.

– Зачем? Не понимаю. – Хосино, рыдая, повисла на ограждении и уперлась в него лбом.

– Понимаешь… Понимаешь, ты меня изменила. Благодаря тебе ко мне вернулись чувства. Плакать я пока не могу, но рядом с тобой мне своих слез больше и не нужно. Да я всю жизнь готов ни слезинки не пролить, лишь бы только ты осталась жива…

Я больше сам не понимал, что несу, и слова сами срывались с языка прежде, чем я успевал их обдумать. В конце концов я бросил даже попытки вернуть над собой контроль и только в упор смотрел на Хосино.

В глазах как будто что-то кипело, так их жгло. Видимо, в железах начали скапливаться слезы, но они не проливались.

Девушка тоже глядела на меня с зареванным и покрасневшим лицом. Она словно молила о помощи, и сердце сжималось.

– Если ты не веришь, что я тебя люблю, то я прямо сейчас спрыгну с крыши. Ценой жизни докажу, что Момока-сэмпай тут ни при чем.

– Стой! Ты чего?

– Я вообще жить не хотел. Изначально я с тобой познакомился, чтобы умереть. Мечтал погибнуть от слез, но это уже неважно…

– Я ничего не понимаю! Тебе-то зачем?.. – вскрикнула она, заливаясь плачем.

Ветер оборвал ее голос на полуслове.

– У меня адакрия. Это болезнь, при которой умирают от слез, – ответил я намного четче, чем даже хотел: ветер вдруг утих, и мои слова прозвучали ясно и громко.

– Хватит уже. Сплошные выдумки…

– Не выдумки. Я ни разу тебе не лгал. И если ты погибнешь, я точно не выдержу, расплачусь. Твоя смерть – это и моя смерть тоже, – выпалил я на одном дыхании.

Хосино ничего не ответила. Знаю, нельзя такое сразу вываливать: никто бы не поверил. И все же я отчаянно искал слова, которые бы ее убедили.

– Адакрия – это такая болезнь, при которой больной умирает, если выплачет примерно чайную ложку слез. Мне всю жизнь приходилось сдерживать чувства, чтобы не заплакать, и мне так надело, что я решил умереть, а ты просто дала мне удобную возможность. – На этом месте мне пришлось перевести дух, но тут же, молясь, чтобы она меня услышала, я продолжил: – Но теперь все не так. Теперь я хочу, чтобы мы жили дальше вместе. До тебя никто настолько не западал мне в душу, и я впервые в жизни с кем-то вместе радуюсь и грущу. Я полюбил нашу жизнь! Никогда и ни для кого мне раньше не хотелось жить. Ради… Ради тебя – захотелось. И я прошу тебя: живи!

Все это я сказал ей, не отводя взгляда. Она смотрела в ответ заплаканными глазами, но не произносила ни слова.

Если и теперь не поверит, тогда и правда придется доказывать действием и прыгать. Прямо как на фестивале…

Тишина все длилась, снова подул холодный ветер. Хосино, видимо, сомневаясь в моих словах, опустила глаза и закусила губу, как будто в душе у нее боролись разные чувства.

Значит, словами ее не убедишь. Я решительно шагнул к ограде, глянул вниз… Голова закружилась. Двенадцать этажей. Верная смерть. Но это неважно…

Однако тут, будто останавливая меня, Хосино спросила:

– Это… правда? Ты правда умрешь, если заплачешь?

Я отпустил ограду и обернулся к подруге.

– Правда. Но я больше не буду выдавливать из себя слезы. Мне главное, чтобы ты жила. Давай вместе смеяться и плакать на наших заседаниях… Правда,