Кристина - Кэтрин Куксон Страница 4

На следующий день я дождалась, когда в школе окончатся занятия, взяла Сэма за руку и повела домой. Когда мы преодолели половину подъема на холм, нас окликнул Дон. Мы остановились и подождали его. Когда я отказалась бежать с ним наперегонки вниз к реке, он пошел сзади и стал распевать песню-дразнилку:

Сэм, Сэм, ты — грязнуля,

Искупался в кастрюле,

Обезьяньим хвостом причесался,

После пяткой почесался!

Держа Сэма за руку, я чувствовала, как он все больше напрягается. Потом вдруг, вырвавшись, он круто повернулся и бросился на брата.

Даже в этом возрасте Дон был крупным и плотным мальчишкой. Бедный маленький Сэм просто отскочил от него, как мячик, и шлепнулся посреди дороги. Когда я поспешила к нему, он сначала стал яростно отбиваться от моей помощи, а потом вскочил на ноги и побежал прочь. Но не к дому, а в сторону холмов. Я уже хотела было последовать за ним, но Дон схватил меня и крепко прижал спиной к своей груди. Все еще продолжая смеяться, он проговорил:

— Если ты пойдешь со мной на реку, я его не трону, когда приду домой. Если нет — выпорю ремнем.

И я пошла с ним. Когда мы пришли на реку, он решил побродить по воде и велел мне снять башмаки и чулки.

Мне не стоило больших трудов выполнить его команду, потому что я тоже любила ходить босиком по воде. Однако для этого у нас было на реке специальное место, а сейчас мы оказались там, где река делала изгиб и где было много камней. Изловчившись, передвигаться можно было, прыгая с камня на камень. Но вода за ними и впереди сразу же начинала завихряться и пениться, да и глубина в том месте была немалая — Ронни по плечи. И когда Дон потащил меня на камни за руку, я закричала:

— Ой! Нет, Дон… туда не надо! Там слишком глубоко.

Хотя я и играла на реке с тех самых пор, как вообще себя помню, плавать так и не научилась. Это объяснялось просто: мать разрешала мне только плескаться возле берега. Когда мальчики плавали, я стояла на берегу, кричала и смеялась, глядя на то, как они резвятся, ныряют и проказничают на глубине. Даже шестилетний Сэм мог плавать, надевая вместо плавок маленькие белые трусики, которые постоянно сваливались. Иногда их, как бы шутя, нарочно сдергивал с брата Дон.

Мать строго-настрого запретила мне залезать в воду вместе с мальчишками, а если они отправлялись на Поллардский ручей, то я вообще не должна была идти с ними.

Я знала — это потому, что многие мальчишки, собиравшиеся на уик-энды на ручье, купались нагишом. А сейчас Дон тащил меня на глубину.

Я пронзительно кричала, чтобы он отстал. Подол моего платья и трусики уже намокли, а струи кипящей между камнями воды булавками кололи ноги.

Ухватившись за него обеими руками, я заплакала.

— Дон! Дон! Отпусти меня!

Он застыл в полной неподвижности и, глядя на меня сверху вниз, ответил:

— Ну, а если отпущу, обещаешь, что никогда не будешь больше ждать нашего Сэма?

— Да… да, обещаю, Дон, — я готова была пообещать что угодно, лишь бы выбраться из этого жуткого водоворота.

— Поклянись.

— Клянусь, Дон.

— Перекрестись.

Я подняла дрожащую руку и перекрестилась где-то возле ключицы. Но даже получив клятвенное и крестное заверение, Дон не спешил отпускать меня на берег. С жестким выражением лица он спросил:

— Ты слышала, как вчера ругались мои родители, верно?

Я взглянула на него и кивнула.

— Так вот: это тебя не касается, — он грубо схватил меня за плечо.

— Да, Дон, — согласилась я. — Не касается.

— Я хотел бы застрелить своего отца… повесить его.

— Дон! — ужас и изумление заставили меня позабыть на миг страх, и я выдохнула — Мне нравится твой отец, он хороший.

— Ты!

Оцепенев от испуга, я почувствовала, как он толкает меня в грудь на глубину, и уже снова хотела пронзительно закричать, как в этот момент с берега послышался голос Ронни:

— Что ты делаешь, отпусти ее.

От неожиданности Дон разжал пальцы, я потеряла равновесие и с громкими воплями упала.

Уйти под воду с головой я не успела, Дон схватил меня обеими руками и потащил к берегу. Ронни, который уже зашел в воду, сердито спросил:

— Что это ты вытворяешь, а? Перепугал ее!

— Я не пугал, мы играли.

— Играли! Чего же она плачет?

Я не стала признаваться, что мне было страшно. Просто сказала:

— Мама меня накажет… посмотрите на мой фартучек!

Но ни один из них не стал смотреть на фартучек. Они стояли друг против друга и сердито сопели. Оба были примерно одинакового роста, только Дон раза в два плотнее моего брата. В одно мгновение они сцепились, покатились по земле, молотя друг друга кулаками, целясь коленями в живот.

— Перестаньте! Перестаньте! Прекратите же! — закричала я.

Но они продолжали драться, а я повернулась и побежала прочь, не останавливаясь до самого дома. Влетев на кухню, я заорала, что Дон и наш Ронни дерутся.

Мать не обратила на мой крик никакого внимания, зато сразу заметила мое мокрое платье. Раздевая меня, она сказала:

— За это ляжешь спать без вечернего чая.

Но скоро и река, и драка, и даже наказание матери были забыты, потому что с работы вернулся отец. По его лицу мать, видимо, сразу поняла, что он собирается сказать.

Она стояла по одну сторону кухонного стола, он — по другую. Медленно опустив на стол жестяную коробку для еды, он произнес:

— Не знаю, понадобишься ли ты мне еще когда-нибудь.

Мать дважды сглотнула, потом спросила:

— Сколько?

— Больше сотни.

Взгляд матери скользнул по столу и задержался на жестянке, на которой все еще лежала рука отца. Потом, подняв голову и поправив завязки своего миленького передника, который она смастерила из летнего платья и надевала на чаепитие в пятницу, не снимая до воскресного вечера, воскликнула:

— Ну что ж, по крайней мере есть ясность. Будем что-то предпринимать.

Она занялась своими делами и, наливая воду в большую жестяную ванну, стоявшую у печи, заговорила о планах на будущее, будто она уже давно все решила для себя.

— Попросишь выделить участок возле леса. Будем выращивать овощи.

Она скрылась в подсобке для мытья посуды, и я услышала, как загремело ведро, опускаемое в моечный чан. Вернувшись