Лед и пламя - Франсуаза Бурден Страница 50

Подняв глаза на юношу, Дэвид пристально посмотрел на него, прежде чем добавить:

– Я был, что называется, отпетым парнем! Оглядываясь назад, могу сказать, что я неплохо повеселился в жизни, только, как говорится, сколь веревочке ни виться… Вот она в конце концов и оборвалась. Но, к счастью, был Ангус, и я благодарен ему за то, что он протянул мне руку помощи, когда я уже был почти на дне ямы. Теперь, конечно, я – старый мудрец, и мне это подходит.

Словно сожалея, что он слишком много наговорил, Дэвид поспешно встал, сказав, что еще должен приготовить в столовой тарт фламбе[25]. Джордж следил за ним глазами, светившимися любопытством.

– Он был кем-то вроде бандита, что ли? – не удержавшись, спросил он Мойру.

– Я предпочла бы слово «бунтарь», – поправила его она.

Повернувшись к мальчику, она слегка обняла его, затем отодвинула котелок на угол чугунной плиты и села с ним рядом.

– Он не любит вспоминать прошлое, бесполезно его расспрашивать. Мать умерла при его рождении. У отца была небольшая туристическая компания, которая обанкротилась в начале восьмидесятых. Бедняга не выдержал этого и покончил с собой. Так что в девятнадцать лет Дэвид оказался один и без гроша в кармане. Он не мог учиться и начал потихоньку спиваться… Связался с дурной компанией, несколько раз его задерживала полиция. Но так как он все-таки носил имя Джиллеспи – его отец и наш были двоюродными братьями, – Ангус чувствовал себя обязанным ему помочь. Ну ты знаешь Ангуса, он довольно властный, поэтому он потребовал, чтобы Дэвид не прикасался к спиртному в течение трех лет. Тысячу дней Дэвид не пил ничего, кроме чая и воды, в противном случае он оказался бы снова на улице. После окончания испытательного срока Ангус снял с него наказание и позволил Дэвиду жить так, как он хочет, при условии, что он больше не сорвется. Что он и делает до сих пор.

– А женщины у него были?

– Не знаю.

Поджав губы, Мойра все же добавила пренебрежительным тоном:

– В годы вдовства Ангус иногда отлучался, чтобы провести вечерок-другой в Глазго… Ну ты меня понимаешь… И брал иногда с собой Дэвида. Теперь, конечно, Дэвид ходит туда без него, но не так, чтобы часто, надо сказать. Мне кажется, это не слишком его заботит.

Она встала и снова занялась супом, распространявшим по кухне густой аромат.

– Скоро будет готов, – объявила она, – и ты сможешь отнести тарелочку матери. А пока скажи-ка мне, почему это ты так интересуешься Дэвидом? До сих пор никто из вас троих даже и не взглянул в его сторону!

– Не преувеличивай. И потом, мне бы не хотелось, чтобы меня всегда считали в одной корзине с Джоном и Филипом.

Бросив взгляд через плечо, она ему хитро улыбнулась.

– Ладно. Приму во внимание.

И вдруг с некоторым изумлением Джордж понял, что он начал испытывать привязанность к этой женщине и желал взамен и ее расположения. Разве мог он себе представить такое еще несколько лет назад, когда только приехал в Джиллеспи? Неужели он сумел вписаться в эту семью, которую поначалу отвергал как нечто абсолютно невозможное? Если это действительно так, Джон этого ему никогда не простит.

7

Ангус не поскупился, пригласив Скотта в «Рогано», старейший ресторан Глазго, который бережно хранил свою особую атмосферу тридцатых годов прошлого столетия. Подальше от барной стойки, где подавали устрицы, он выбрал столик в глубине зала и заказал официанту лоток с морепродуктами на двоих.

– Надеюсь, я не заставил тебя ждать? – спросил подошедший к нему сын.

– Нет, не очень. Садись. Хочешь шампанского?

– Если ты сначала расскажешь, что мы празднуем.

– Ничего.

– Правда? Тогда ладно. А то я испугался бы, что новость мне не понравится.

– Не начинай. Я здесь, чтобы помириться, мне уже надоело быть с тобой в ссоре, и я хочу, чтобы ты тоже прекратил на меня дуться. И надо же, все из-за какой-то несчастной пощечины!

– «Несчастная» – это правильное слово. Но я не дуюсь, я просто очень занят делами.

– Кстати, как-то я зашел на винокурню, в мой старый офис, и обнаружил, что ты там ничего не изменил.

– Я бы тебя предупредил, если бы сделал это.

Тон Скотта оставался холодным, и Ангус почувствовал, что сын очень напряжен.

– А знаешь что, Скотт…

Подняв фужер, который только что поставили перед ним, он впился взглядом в сына.

– Давай забудем об этом.

– Все уже забыто.

– Нет, не забыто! Я вижу это по твоему лицу. По твоей упрямой башке, оловянной твоей, бараньей башке! У нас одинаковый характер, я тебя знаю. Ты ведь не извиняешься передо мной за все те ужасы, что мне наговорил, вот и я не собираюсь извиняться за пощечину. Мы не должны были делать с тобой ни то, ни другое. Хоть с этим ты согласен?

Скотт впервые сдержанно улыбнулся, слегка принужденно, затем тоже поднял фужер.

– Так за что же или за кого мы пьем с тобой, папа? За ребенка, которого ты ждешь?

Ангус почувствовал, что бледнеет. Он еще не объявил этого сыну, но, очевидно, кто-то уже сделал это за него. Кто же? Мойра? Во время поездки из Джиллеспи в Глазго он даже подготовил краткую речь, которой, пожалуй, даже гордился, но которая отныне была без надобности.

– Мне хотелось сообщить тебе об этом самому, – только и сказал он.

– Так поздно?

– Мне приходится обходиться с тобой, как с гранатой со взведенной чекой, когда речь идет об Амели.

– Ей, наверное, тоже, когда дело касается меня.

– Примерно так. И ты согласишься со мной, что это для всех не слишком удобно.

– Без сомнения. Итак, скоро ты у нас снова станешь отцом. Скажи, ты счастлив?

Тон Скотта оставался холодным, почти насмешливым.

– Я не ожидал и, кажется, даже вовсе не желал бы этого. Но теперь… Да, радуюсь. Для мужчины моего возраста – это невероятно.

– А желанно ли?

– Будет еще одним Джиллеспи больше. Ты ведь знаешь, как я забочусь о своем потомстве, нашем имени, а до сих пор все замыкалось только на тебе.

– А ты не предполагаешь, что может родиться девочка?

– Если она окажется такой же симпатичной, как Кейт, то встретит самый радушный прием.

Их разговор был прерван официантом, принесшим поднос с морепродуктами. Окинув их взглядом, Ангус убедился, что среди них был омар – любимое ракообразное Скотта.

– Скажи, сынок, ты расстроен?

– Пожалуй.

– Ты полагаешь, что тебя чего-то… лишат, нанесут тебе ущерб?

– Нет, мне все равно. Мне хотелось бы иметь братьев и сестер, и было бы нормально, если между нами все было разделено поровну. Неужели ты действительно думаешь, что я настолько заинтересован в этом материально? У тебя обо мне плохое мнение…

– Нет. Но что тогда тебя беспокоит?

– Видеть, что тобой хотят воспользоваться, а ты вроде бы сам одобряешь эту роль своей жены. Тебе за шестьдесят, и мне почему-то кажется,