Опасности и правда - Алекс Мирез Страница 58

Он махнул рукой, словно требовал ответа. Сейчас он как никогда был похож на Ригана, который тоже, видимо, любил подобные жесты. В другое время я бы не отреагировала, но сейчас хотела понять, куда он клонит.

– Чувства… – сказала я.

– Вот именно, – кивнул он и щелкнул пальцами. – У меня не было чувств, поэтому отношения с девушками всегда протекали без проблем.

– Проблем не было только у тебя, – возразила я. – А у них были.

Он безразлично пожал плечами.

– К сожалению, я не могу контролировать, насколько другая сторона соблюдает технику безопасности, хотя она более чем очевидна, – вздохнул он. – Это то же самое, как если тебе говорят: «Не лезь в эту реку, она отравлена», а ты все равно лезешь, а потом умираешь от отравления. Виновата здесь только ты и больше никто, потому что тебя предупредили, а ты не послушала.

Он развалился поудобнее и изобразил улыбку, давая понять: «Я свою точку зрения высказал». Я улыбнулась в ответ, не разжимая губ. Не знаю, ждал ли он от меня аплодисментов или чтобы я засияла от восхищения. Но я лишь ответила:

– Это как в романах, когда автор пытается оправдать недостойное поведение героя, причиняющего боль женщинам, тем, что его, видите ли, обижали в детстве, и хочет вызвать к нему симпатию читателей, привлекая внимание к его трагической судьбе и описывая его как чрезвычайно привлекательного мужчину. Иными словами, дерьмовое оправдание для дерьмового типа. Но я спрашиваю не об этом, я лишь хочу знать, был ли ты влюблен. Назови хотя бы ее имя.

Он замолчал. У меня создалось впечатление, что он хочет сменить тему, но он вдруг ответил.

– Эли, – безрадостно произнес он. – Ее звали Эли.

– И что же случилось? – заинтригованно спросила я.

– Она меня не любила.

Надо сказать, его ответ меня поразил. Оказывается, была девушка, которая не любила Эгана, и это не я. Просто удивительно! А еще удивительнее, что он в этом признался. А всего удивительнее было видеть выражение муки на его лице, когда он в этом признавался. Неужели он до сих пор сохнет по ней?

– Трудно поверить, – призналась я.

– Мы не всегда получаем, что хотим, Джуд, – произнес он неожиданно серьезно. Затем перевернул третью карту от центра, и на его лице отразилось воодушевление. – Планеты мне сегодня благоволят!

Я презрительно скривилась, меня покоробило его хвастовство. Его лицо просияло от чувства превосходства. Меня это вконец разозлило. Захотелось увидеть его испуганным, неуверенным, уязвимым и наконец нанести удар, который убьет его вернее пули.

– Ну почему ты такой? – не сдержалась я.

Он продолжал дьявольски улыбаться.

– Какой? Такой привлекательный и такой безупречный?

– Такой глупый и злой.

Эти два слова я произнесла с презрением и отвращением, но на Эгана это, похоже, совершенно не подействовало. Он лишь покривил губы и слегка пожал плечами. Его любимый жест: дескать, меня не волнует, что поступаю плохо, мне важно показать свою власть.

– Это твое субъективное мнение, – равнодушно заметил он. – Зато у тебя имеется выбор на любой вкус. Вот, скажем, если я тебе не нравлюсь – к твоим услугам Адрик. Разонравится Адрик – есть еще Александр. Ну, так ты ходишь или нет?

Вот же козел…

Я стиснула зубы, чтобы не наговорить кучу грубостей, пришедших на ум, и посмотрела на карты в центре стола. Только две еще лежали рубашкой вниз. Эган сделал большую ставку, показывая, что совершенно уверен в победе. Мне теперь предстояло решить, уравнять ли ставку. В обоих случаях я рисковала; даже если у меня останется немного жетонов, мне была ненавистна сама мысль о проигрыше, особенно после того, как этот идиот меня разозлил. Однако я не собиралась отвечать ему ни словами, ни взрывом ярости. Я приготовила для него кое-что получше.

Я подвинула фишки, уравнивая ставку.

– Покажи карты, Кэш, – потребовала я.

Эган легким движением бросил карты на стол. Две были очень хорошие. Если среди карт, лежащих в центре стола, нет восьмерки, он выиграет. Я точно не знала, каковы шансы, но, судя по его расслабленной позе и написанному на лице самодовольству, как у короля, восседающего на троне среди рабов, безропотно исполняющих все его приказы, можно было подумать, что восьмерка есть.

Как я уже говорила, мухлеж – ключ ко всему.

Медленным движением я показала свои карты. Эган на миг уставился на них, как будто надеялся, что они ненастоящие. Но они были настоящими, и даже если он откроет остальные карты, даже если выпадет дурацкая восьмерка, моя комбинация все равно лучше.

Я выиграла.

Я выиграла, мать твою!

Широкая победная улыбка растянула мои губы, и я добавила последний удар: хлопнула ладонью по столу, немного наклонилась вперед и преувеличенно веселым шепотом, каким он частенько говорил со мной, произнесла:

– Чтобы ты знал, Адрик не перестанет мне нравиться.

Я снова развалилась на стуле, глядя, как напряглась его безупречная челюсть. Несомненно, сказанное его явно задело, но он сумел это скрыть, моментально овладев собой, и весело рассмеялся, словно только что услышал какую-то бессмысленную глупость.

– Хочешь сделать ставку и на это? – спросил Эган весело и испытующе. Он протянул руку, чтобы собрать карты, перетасовал их и снова раздал.

– Я ставлю только на то, что готова потерять, – ответила я, все еще с торжествующим выражением на лице. – Но, зная тебя, могу сказать – если ты поймешь, что проигрываешь, то постараешься выиграть даже ценой мухлежа и ложной информации.

Губы Эгана сложились в лукавую загадочную улыбку, как у человека, с языка которого готов сорваться какой-то секрет с эффектом атомной бомбы, разрушившей Хиросиму. И через долю секунды я забеспокоилась, поняв, что Хиросима – это я, и мне придется только ждать той минуты, когда он меня уничтожит, причем я в силах даже представить масштабы бедствия.

Однако Эган ничего не сказал. Если он что и знал, то молчал, и мне осталось лишь ломать голову над его словами.

– Я ничего не выдумываю, – спокойно пояснил он. – Я лишь выдаю те сведения, которые люди хотят считать ложью. Горькая правда – так, я полагаю, это называется.

Я покачала головой.

– Когда кого-то ненавидишь, ничему не веришь, – напомнила я. – Ты как… чистая вода, из которой вся грязь оседает на дно. Но стоит ее взболтать, и все всплывает на поверхность: все