Валерий Шемякин - Чердаклы Страница 19

Ворота распахиваются автоматически. Он долго гонит машину на предельной скорости, рассчитывая, что охрана хоть и хватится сразу, но не сразу догонит. Он мчится через горы мусора, через треск, скрип, хлопки и всхлипывания, в лобовое стекло бьют мятые банки и коробки, его сопровождают резиновые чудовища, целлофановые стяги, скачущие баллоны, канистры, ведра, футляры…

Ему надо побыть одному. Одному. Чтобы никого не видеть, и чтоб его никто не видел. Он не стал выезжать на виадук, перед железнодорожным переездом поворачивает в сторону и сбавляет скорость, катит по старой дороге. Здесь почти нет пластикового мусора, он слегка успокаивается. Думает при этом, надо бы остановиться и повернуть назад, но не останавливается и назад не поворачивает. Затем выезжает на дорогу, покрытую шелушащимся асфальтом, огибая бесчисленные ямы и трещины, мчится, не разбирая дороги. Мимо полигона химических захоронений, дышащего ядовитыми испарениями, через плотину с грехом пополам работающей еще гидроэлектростанции. Гиблые места, думает механически, когда-то тут город утопили вместе с церквами…

Не доезжая Ставрополя-Тольятти, сворачивает в сторону, едет мимо избушек и монументальных коттеджей, стоящих впритык друг к другу, пока не утыкается в высоченный вал, настоящую неприступную гору, вытянувшуюся вдоль дачных поселков и турбаз.

Выезжает к какому-то озеру и останавливается. Найдут – никуда не денутся. Хотя, конечно, конфуз – бросил все и скрылся. Там ведь главы государств. Первые лица. Он типа плюнул на них. Ну, там Фридрих, пусть крутится, никаких, конечно, мин нет, кому-то что-то померещилось, не в первый раз. Неужели шоу с минированием устроил Гучков? С него станется, способен на любую подлость. И этот сюрприз с гамбургерами – тоже его рук дело. Несомненно. Мелкий пакостник. Пытается выбить почву из-под ног…

Вылезает из машины, и тучи комаров сразу же набрасываются на него. Им не мешает статусность объекта. Неприятно, черт возьми, но терпимо, в машину лезть сразу не хочется, шагает куда-то вверх по тропинке, к домикам, разбросанным под высокой горой, хотя это даже не гора, а длинный крутой вал, неизвестно кем сделанный – человеком или госпожой природой. Скорее, да, это естественная какая-то круча, хотя по верху погромыхивает тепловоз с несколькими вагонами.

Он поднимается к подножью и тут вдруг ощущает беспокойство. Он ведь один. Его ищут. Есть ли у него связь? Нет, никакой связи у него нет, он никогда не таскает с собой никаких дурочек, предоставляя заботу об этом помощникам, которые практически не отлипают от него во время поездок. А сейчас рядом никого – ни помощников, ни связи, ни охраны. Черт возьми, надо возвращаться. Как бы не заблудиться – он не старался запоминать дорогу, а проехал, наверное… ну, часа полтора ехал, точно. Где же это я, в какой глухомани. Стоп, в машине, конечно, есть связь, только знать бы, чья эта машина и сможет ли он определить, что там надо сделать – он давным-давно самостоятельно ни на одну кнопку не нажимал.

Он опять залезает в машину, осматривает внимательно панель, заглядывает под щиток, во все возможные углы. Э-э, черт с ним, надо ехать, доберусь как-нибудь. Поворачивает ключ – машина отзывается недовольным фырканьем, глухим ворчанием и не заводится. Еще одна попытка. То же самое. Приехали, говорит сам себе Бут, скорее всего, бензин кончился, а где я его здесь возьму – на сто верст наверняка ни одной заправки. А если бы была – у меня есть деньги? Надо идти стучаться к кому-то в дом, просить о помощи. И что я им скажу? Здравствуйте, я президент России, вот, мол, бензин у меня в машине кончился или там аккумулятор сел. Чудовищно!

И тут он спохватывается: а где же его дорогая Рита? Затаилась! Он обшаривает карманы и залезает рукой чуть не в трусы. Принцессы нет. И это его окончательно сражает. Он опять вылезает из машины, идет, покачиваясь, нервно срывая с веток листья, мнет их в руках и бросает под ноги.

Иногда ему кажется, кто-то главный и единственный, тот, кто только и имеет право ему указывать, пристально наблюдает за ним. Нет, это не Корпорация, и ничего сверхъестественного, а какой-то сторонний смотритель, самый главный над всем, существо чуть выше круга Корпорации, которое он никогда не увидит, но которое есть, и с этим нужно считаться, надзирающий за ним и не вмешивающийся до поры. До какой поры? Не настала ли она? Может, уже завтра раздастся грозное марш отсюда! И он вынужден будет подчиниться – встанет и уйдет. Но вот куда? Он готов делать что угодно, так ему кажется, выполнять самую грязную работу, лишь бы никто не знал, кем он был до того. А семья? Окружение? Эти люди, которые… Да пошли они все… Никого у него нет. Он один. Совсем один. Корпорации, сделавшей его монстром, больше нет. И это теперь реальность. Как он попал! По глупости? Нет, все сложилось как-то неожиданно гладко, будто было подстроено…

Где-то далеко за озером слышны пьяные крики и монотонная музыка. Дыг-дыг-дыг! Бам-бам! Долго бродит вокруг озера, по улочкам темного поселка, взбирается на гору. Идеальные склоны для горных лыж. Над дачами, среди кустов зияет черный провал, из которого на него в упор смотрят горящие ненавистью глаза.

Он не был жадным. У себя в спальне он хранил вещи, которые никогда никому не показывал. Трость с тяжелым литым набалдашником. Золотистый шелковый цилиндр. Но он не мог позволить себе… Лишь иногда, когда удавалось избавиться… встав перед зеркалом… играл самого себя… Чем выше он поднимался, тем больше было страха и унижений. Какими паскудными кличками его только не обзывали, какие извращенные гадости о нем не писали, и он ничего не мог с этим поделать. Он мог только растоптать. Растоптать. И при этом показать свою униженность. Он мог… Но отчего-то все, кто его окружал, отличались редкостной жадностью. И он не мог с этим ничего поделать. Терпел. А где было брать других? Те, кто не жаден, практически неуправляем. К тому же эти, жадные, способны были быстро решать, когда сам он решать не хотел. Не хотел новых унижений. Уходил. Прятался. Сваливал на других. Но молча, молча, никогда публично никого не обличая, хотя, конечно, понимал, кто его окружает. Подхалимы. Жалкие личности. Все до одного. Начиная с Павлова. Зачем он приблизил к себе Павлова? Умник. Болтун. Псевдолиберал. В практическом плане – ноль. Не способный даже предать…

Именно тогда, когда ему лично для себя уже ничего не было нужно, появились все эти дворцы, роскошные салоны в поездах и авиалайнерах, очаровательные спортсменки-гимнастки, какие-то невыносимо большие яхты, которые он все никак не мог до конца осмотреть. Это и есть власть. Ему достаточно молчать, ничего не делать, лишь иногда показывать свое недовольство или одобрение. Собственно, и показывать не надо, они чувствуют все его желания, даже не видя его. Что это? Рок? Судьба? Проявление высшей воли, предназначение? Ведь он ничего не делал, чтобы сохранить власть. Он просто принимал ее. А если бы потерял?.. А если потеряю, думает он, ситуация дикая. Потеряю – что тогда? На что я гожусь? Как буду переносить это состояние… неполноты?

Он бродит с такими мыслями по ухабистой пыльной дороге вдоль пруда, слышит собачий лай, поворачивает, возвращается к машине, долго сидит в ней, не смыкая глаз и вспоминая, в каком кармане он оставил принцессу, затем снова вылезает и снова бродит… И так всю ночь…

Глава XI. 5 августа т.г

.. … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … голова кошачья:

Больше всего в мире ценится икра белуги-альбиноса «Алмас». Эта рыба водится в Каспийском море у берегов Ирана. Икринки имеют разные оттенки: от бледно-серого до белого. Чем икра светлее, тем она дороже. Икра «Алмас» экспортируется из Ирана и фасуется в баночки из чистого золота. 100 граммов такой икры стоят $2 тыс. Этот деликатес очень быстро портится, поэтому употреблять его нужно сразу после покупки.

… … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … …

Миша Павлов

На следующий день прямо с утра звонит Гучков:

– Ты представляешь, Гриша опять залупается. Достал. Под асфальт пусть провалится! Ты слышишь меня? – Его темное, почти коричневое лицо в дурке подергивается от злости.

– Где? – спрашивает Павлов.

– Что где?

– Где он должен провалиться?

– Откуда я знаю. Где асфальт, там пусть и провалиться.

– Ясно, – говорит Миша, – только он уже куда-то провалился. Со вчерашнего вечера не можем найти.

– Да-а? Ну, раз его нет – значит, ты, Миша, президент! Действуй!

Павлов цепенеет, сжимается от страха, но тут же начинает действовать.

На Федином экране кремлевский кабинет Бута (все то же – карты, гербы, сплошной плазмоз, чучело филина с выпученными глазами). Павлов яростно размахивает руками перед группой довольно упитанных чинов.