Андрей Добрынин - Китаб аль-Иттихад, или В поисках пентаграммы Страница 27

Похороны Айше задержали нас ненадолго. Низариты всего за одну ночь построили для нее на своем подворье мраморный мавзолей, в который поместили тело. Они же по моей просьбе помогли нам закупить все необходимое для путешествия. Когда облаченное в саван тело Айше исчезло в прохладном сумраке мавзолея, я вдруг понял, что желание быть

похороненным вместе с любимои — это вовсе не выдумка сентиментальных писак, а совершенно естественное чувство, простое продолжение той близости, которая существовала в жизни, — если, конечно, человек не ценит слишком высоко свою жалкую жизнь саму по себе. Я назначил отправление на следующее утро после похорон и, собрав в кулак все душевные силы, пошел проверить припасы. Удовлетворенный результатами проверки, я отыскал знакомый саквояж с деньгами и достал оттуда две бутылки виски, захваченные в баре казино. Одну из них я тут же открыл и основательно хлебнул из горлышка. До темноты я просидел с друзьями, беседуя о посторонних предметах и прихлебывая виски, пока, незаметно для себя, не впал в забытье. Меня отнесли в спальню, заботливо раздели и укрыли покрывалом.

Наутро похмельная одурь и суета сборов заставили меня отвлечься от свершившегося накануне. Наконец мы погрузились на слона. «Аллах да благословит вас», — крикнул я гостеприимным низаритам, и те склонились в прощальном поклоне. Громко трубя, слон вышел из ворот на улицу. «Держи на северо–запад!» — велел ему я. Слон, искушенный в мореплавании, знал все курсы и уверенно двинулся в заданном направлении. Выйдя из города, он направился вверх по течению Хугли, правого рукава Ганга. Затем наш путь прошел по правому берегу Ганга вдоль всей речной долины. Когда перед нами возникал очередной приток священной реки, слон, не замедляя хода, с берега обрушивался в воду, поднимая тучи брызг. Он двигался даже ночью, превосходно ориентируясь в темноте. Покачиваясь в паланкине, мы негромко беседовали. Друзья старались отвлечь меня от мрачных мыслей. Петя Кока и Лентяй рассказывали о зверствах молдавского режима, маркиз описывал чудачества своих титулованных родственников, рассеянных по всему земному шару; Виктор, Дмитрий и я читали стихи либо излагали захватывающие сюжеты своих романов и пьес; Вадим Цимбал наигрывал на губной гармонике бесчисленные мелодии либо пел под аккомпанемент слона, который негромко трубил наподобие саксофона. Между прочим Дмитрий наконец рассказал нам историю своего исчезновения.

Низаритский шейх не зря сомневался в том, что Дмитрия и вправду похитили. Не в силах совладать со своей страстью к игре, Быков, оказавшись в Бейруте, скоро проторил дорожку в тайные игорные притоны припортовой части города. Он был прекрасным игроком и имел от карт немалый доход, но в один прекрасный день его постоянный партнер, на честность которого он полностью полагался, стакнулся с двумя шулерами, и втроем они обыграли Дмитрия на огромную сумму. Чтобы погасить долг, Дмитрий использовал казенные деньги, данные ему в посольстве для приобретения киноаппаратуры, а также доверенную ему на хранение общую кассу бейрутского клуба журналистов. Стремясь поскорее отыграться, Дмитрий бросился в легальное казино, где играли в рулетку, хотя давным–давно дал себе слово не вверяться этой игре, основанной лишь на слепой прихоти судьбы. Развязка оказалась скорой — в тот же вечер он проигрался дочиста. Вернувшись к себе в отель, Дмитрий постарался спокойно обдумать ситуацию. Три выхода были перед ним: или позор и тюрьма, или самоубийство, или исчезновение. «Я выбрал третье, — сказал Дмитрий с достоинством. — Остальное стало уже делом техники». «И совершенно правильно, — поддержал его маркиз. — Не хватало только, чтобы из–за каких–то жалких денег такой человек, как вы, пустил себе пулю в лоб или сидел в одной камере со всяким сбродом». «Это не жалкие деньги, — возразил Дмитрий, задетый за живое. — Недостача составляла около пятисот тысяч франков». Маркиз усмехнулся: «Мой дедушка за одну осень в Париже спустил три миллиона, а тогда деньги стоили куда дороже, чем сейчас. Но дедушка и не подумал стреляться, а изменил внешность и бежал в Южную Африку. И что вы думаете? На участках, которые он застолбил, нашли золото, он вернулся в Париж, помирился с кредиторами и зажил еще роскошнее, чем раньше. Если бы его вскоре не хватил апоплексический удар в объятиях неких двух знатных дам, он, конечно, прокутил бы и эти деньги. Лишь благодаря его внезапной смерти они остались в нашем роду».

Коротая время за разговорами, мы миновали долину Ганга и двинулись вдоль строившейся англичанами железной дороги через Сахаранпур и Джалландар в направлении Лахора. В Лахоре мы пополнили запасы провизии и виски. Далее наш путь пролегал через Пешавар и Хайберский проход на Кабул, а из Кабула по старому караванному пути мы добрались до Герата. Там я не смог отказать себе в удовольствии посетить знаменитую мечеть. Кроме того, по моему совету мы осмотрели расположенные невдалеке от города великолепные дворцы Мусаллы. Из Герата также по оживленному караванному пути через Мешхед, Шахруд и Тегеран мы прибыли в Казвин. Курс прокладывал я, знакомый с географией этих мест. Я хотел добраться до Аламута, печально знаменитой крепости, издавна являвшейся оплотом низаритов и резиденцией их таинственного главы, носящего титул Ага–хана. На всем протяжении нашего пути мы постоянно видели в отдалении то появляющиеся, то вновь исчезающие группы всадников в белом. Я догадался, что это охрана, предоставленная нам благосклонными низаритами. В Казвине мы заночевали в убогом караван–сарае на окраине города. Как я ни старался, даже среди самых отпетых подонков, обитавших в окраинных лачугах, мне не удалось найти ни одного проводника: при одном слове «Аламут» каждый бледнел, лишался дара речи и норовил обратиться в бегство. Наутро мы погрузились на слона и двинулись по пыльной дороге по направлению к горам, громоздившимся на горизонте. Я надеялся выведать что–нибудь у жителей горных селений, а если говорить прямо — просто положился на удачу. Когда мы отъехали от города примерно на два фарсаха, из расщелины в скале справа от дороги не спеша выехали десятка полтора всадников, до глаз закутанных в белое, и преградили нам дорогу. Петя Кока потянулся к пулемету, но я остановил его. «Это друзья», — промолвил я. Один из всадников, видимо предводитель, отделился от отряда и подъехал вплотную к слону. Мне показалось сначала, будто его сопровождает, держась у стремени, рослая овчарка, но когда он приблизился, я с удивлением разглядел, что это не собака, а огромный волк. «Я слышал, вы ищете дорогу в Аламут», — заявил предводитель. «Вы не ошиблись, — ответил я. — Мое имя — Али Мансур, я должен говорить с Ага–ханом». «Следуйте за мной. Он ждет вас», — сказал низарит, повернул коня и поскакал вперед, а за ним и все его воины. Слон двинулся за ними. Волк замыкал кавалькаду, следуя по пятам за слоном. С широкой дороги, по которой ходили караваны, мы свернули на более узкую, но также довольно наезженную. Затем последовали еще и еще повороты, так что в конце концов я перестал их считать и доверился нашим провожатым. Дорога между тем поднималась все выше в горы. Теперь уже по правую руку от меня была отвесная базальтовая стена, по левую — пропасть, где плыли облака. Под ними, где–то в чудовищной глубине, шумела невидимая река. Когда наметанным глазом я стал все чаще замечать в скальных расселинах и нишах над дорогой сторожевые посты, я понял, что крепость близко. И действительно, за очередным поворотом дороги нашим глазам предстало величественное зрелище. Ущелье как бы раздваивалось, два его рукава охватывали то ли колоссальную скалу, то ли небольшое плато, целиком занятое строениями крепости. Дорога вначале круто спускалась на дно ущелья, по которому, по

белой каменной россыпи, бежала чистая шумная речка. Спуск был трудным, так что не только лошади, но даже слон порой пугливо припадал на задние ноги. Однако подъем оказался еще трудней. Дорога лентой обвивала гору, и два всадника вряд ли смогли бы разъехаться на ней. Поэтому слон двигался медленно и осторожно, как по бревну, опасаясь потерять равновесие и свалиться в пропасть. Когда мы поднялись наверх, то обнаружили на правом боку славного животного кровавые ссадины от трения о скалу. Наконец дорога оборвалась, и пропасть разверзлась уже не только слева от нас, но и перед нами. Пути назад не было, мы просто не смогли бы развернуться. Впереди, ярдах в двадцати, из толщи скальных пород выдавался утес, на котором стояла надвратная башня с бойницами, въездной аркой и поднятым на цепях подъемным мостом. Внезапно цепи залязгали, и мост опустился перед нами, соединив над пропастью оборвавшуюся дорогу и крепостные ворота, защищенные кованой железной решеткой. Решетка поднялась, створки ворот распахнулись, и наш маленький караван стал втягиваться в крепость. Не буду подробно излагать план этого знаменитого сооружения, в котором ни до, ни после нас не удалось побывать ни одному европейцу. Скажу лишь, что и снаружи, и изнутри Аламут, выстроенный из темного камня, производил мрачное и зловещее впечатление. Так же угрюмо выглядели и помещения крепости, целиком высеченные в материнских скальных породах. Стены Аламута стояли у самой кромки обрыва и казались его продолжением, словно и обрывы плато, и стены крепости вытесал один колоссальный топор. Ущелья, охватывавшие плато со всех сторон, то и дело заволакивались облаками, порой облака закрывали бойницы и заполняли весь внутренний двор, неся с собой сырость и недомогания. Могущество низаритов меня никогда не удивляло, но я не мог разрешить вопроса, как же такое количество огромных тесаных каменных блоков удалось поднять в поднебесную высоту. Если же их высекали на месте, то откуда взялось в заоблачных горах столько строителей, кто были эти люди, кто снабжал их инструментом и продовольствием? Казалось, Аламут и возник как зримое свидетельство ограниченности человеческого знания.