Владимир Карпов - За годом год Страница 35

Алешка расхохотался уже злобно.

— Да не слушай ты его, шалапута, Валечка, — опять просветлела в улыбке старушка. — Он у меня хороший.

— Мама!!

— Ему же, Валечка, все это еще немецким сдавадось. Думалось — после того, что пережили, все можно. А ту овечку, что притянул тогда, он же раздал всю… Половину — Прибытковым. У них уж вельми голодно было, да и Змитрочиха как раз захворала. Немного соседке отнес. Мы в землянке тогда еще жили и соседей имели. А когда меня хвороба свалила, стал выход искать…

— Мама! Я запрещаю!..

Алешка — он стоял у окна — рванулся к вешалке, сорвал шапку, поддевку и, не надевая их, выбежал из комнаты.

Для приличия Валя еще немного посидела, но потом сделала вид, что вспомнила о неотложных делах, и поднялась.

Утром навернулся туман. Он оставил после себя волглую свежесть. И, отправившись назавтра к Зимчуку, Валя все время куталась в свое пальтишко, подбитое ветром.

Без стука, озябшей рукою она открыла дверь и вошла в знакомую переднюю. Тут Валя не была со дня своего "бегства" и с досадой поняла — ей придется не только разговаривать с Зимчуком, но и знакомиться с его женою. "Ничего, выдержу", — отогнала она неприятную мысль и нарочно сильно зашаркала ногами о половичок. Но ее никто не окликнул, и Вале внезапно захотелось, как когда-то, посмотреть на себя в зеркало. Она подо" шла к трюмо и взглянула в него. И тут же, в зеркале, заметила — из-за полы пальто, висевшего на вешалке, за нею следят детские глаза. Чтобы не испугать девочку, Валя сделала вид, что рассматривает себя. Когда же взгляд ее встретился со взглядом блеснувших глазок, она кивнула в зеркало головою и сказала:

— Здравствуй, Олечка! Ты не узнала меня?

— Потом я узнала вас, тетя Валя.

— Чего же ты тут прячешься?

— Я играю.

Они разговаривали, глядя друг на друга в зеркало, и это занимало Олечку, хотя лицо ее оставалось грустным. Наконец Валя не выдержала и подбежала к девочке.

— Иван Матвеевич дома? — спросила она, присев на корточки и тормоша ее. — Ну, чего ты такая? Тимка приходит к тебе?

Олечка испуганно заморгала.

— Пойдемте в комнату, тетя Валя, дома никого нет, кроме бабушки, — вместо ответа сказала она, с опасением поглядывая в сторону кухни.

Валя хотела было отказаться, но потянуло посмотреть на свою бывшую комнату, побыть с Олечкой, и она, не раздеваясь, пошла за нею.

В столовой все было незнакомо — старомодный буфетик, накрытый клеенкой стол, пальма, старенький диван, этажерка в углу с альбомом и черепом на верхней полке. На бумаге стояли две фотографии в рамках — ее, Валина, и строгой, коротко подстриженной девушки, похожей на Ивана Матвеевича. "А я чего здесь?" — удивилась Валя. В ее прежней комнате теперь была спальня, и дальше двери Валя не пошла. Неловко было заходить и в кабинет. И, вернувшись к буфету, она стала рассматривать фотографии.

— А Тимка пропал, — неожиданно сообщила Олечка и шмыгнула носом. — Что мне делать, тетя Валя? Ну что?

Нет, не принесла счастья этой девочке милость Зимчука, как не принесла его давняя опека радости и ей, Вале. Неизвестно еще, чем обернется Зимчуково заступничество и для Урбановичей. А Алешка?..

— Ждать надо, — чувствуя, что не может сейчас быть справедливой, ответила Валя. — Тимка у тебя молодчина, он не бросит. Покипит, покипит и одумается.

— Раз, бабушка говорила, он приходил. Под окном стоял.

В передней зазвенел звонок.

— Иван Матвеевич, вероятно, — уже не желая этой встречи, вздрогнула Валя.

— Не-ет, чужой кто-то, — оживилась Олечка. — Дядя Ваня не так звонит.

Она побежала в переднюю, и вскоре Валя услышала ее разочарованный голос: "Его нет дома. Проходите, пожалуйста". Валя подумала, что одной оставаться тут неловко, и тоже вышла из столовой.

В передней, наклонившись над Олечкой, стоял немного озадаченный Юркевич. Из кухонной двери, не вступая в разговор, выглядывала домработница.

Увидев Валю, единственную здесь знакомую, Василий Петрович объяснил:

— Не везет, как всегда. Первый раз по соседству зашел побеседовать и, понятно, не застал…

Он неловко пожал ей руку и дальше уже не знал, что делать с собою.

— Давайте, коль так, вместе подождем. Нынче же выходной…

— У меня, например, сегодня тоже занятия.

— Может, те, по новой специальности? — улыбнулся Василий Петрович, прижмурив глаза, чтобы скрыть светившуюся в них приязнь.

Валя натянула платок, который раньше только сдвинула на затылок, и стала поправлять волосы.

— Вы не шутите этим. Я уже немало узнала. Честное комсомольское. Знаю, например, какие бывают растворы, когда ими пользуются. Какие есть системы перевязок кладки. Вы вот архитектор, а знаете это?

— Я-то, может быть, да, но зачем, если не секрет, это вам?

— Как зачем? — даже растерялась она. — Вы снова шутите, а я серьезно. Если б позволяло время, я научилась бы всему-всему.

— Для чего?

— Чтобы быть где нужно.

— О-о-о!..

Домработница, стоявшая все время у двери, взялась рукой за косяк и вздохнула.

— Катерина Борисовна предупредила, они не скоро вернутся, — сказала она, давая понять, что ждать бесполезно.

Валя вышла от Зимчуков смущенной. Ей показалось, домработница только притворилась, будто не узнала ее, и сейчас отчитывает Олечку за ненужное гостеприимство. И хотя в доме она увидела свою фотографию, тут вообще не очень ее помнят. Жалко было Олечку — она так ожидает брата, жалко Тимку, который, наверное, стал беспризорным. Раздражало, что в квартире царил порядок, и то, что к Зимчуку приходил Юркевич. Она уж решилась спросить его, не ищет ли он поддержки Зимчука, как сама почувствовала зыбкость своих подозрении… Понятно, виной всему была одежда, в которой старуха никогда не видела Валю. Да и старуха была какая-то странная, словно сама не своя. И разве может Иван Матвеевич отвечать за судьбу каждого взбалмошного парнишки? Пусть каждый делает для других столько, сколько Зимчук! И что удивительного, что главный архитектор заходил к заместителю председателя горсовета? А если говорить об Алешке, то Иван Матвеевич просто ошибается. Верит всякой всячине и не может понять… Для него вообще почему-то не существуют люди, которых он, как изгоев, исключает из остальных… Но раздражение не проходило, и Валя шла, терзаясь — бунтуя и зная, что все равно не порвет с Зимчуком. Он нужен ей, как нужны надежда и близкие люди. Человек чувствует себя лучше, если прислонился к чему-то спиной…

Рядом шагал Василий Петрович и полушутливо развивал мысль о прозорливцах-архитекторах.

Валя почти не слушала его. Думалось, что иначе чувствовала бы себя, будь обок Костусь. Не было б так повадно, не ощущалась бы такая легкая свобода, но зато на сердце наплывало бы страшноватое и радостное. Вон он какой, оказывается! Не только сам не хочет оправдываться, но и матери не дает, хоть каждому видно — напраслина.

Почему же она избегает его? Почему ищет предлога для споров?

— Помните, у Маяковского? — спрашивал Василий Петрович, заглядывая в безучастные Валины глаза и этим желая привлечь ее внимание. — "Я вижу — где сор сегодня гниет, где только земля простая…" Это специально о нас. О нашей преданности делу…

— По-вашему, получается, и миром должны править архитекторы, — все-таки заставила себя Валя поддержать разговор.

Но сразу же забыла о сказанном. Мысли об Алешке опять полонили ее.

— А еще опаснее, — ладил свое Василий Петрович, — люди, которые, как скворцы, поют с чужого голоса. О, эти конъюнктурщики!..

"Как скворцы, — дошло только до сознания Вали. — Скворцы, скворцы…"

Ей представилось весеннее синее утро и скворцы на почерневшей липе, которая когда-то стояла у ворот их, Верасовых, хаты. Пахло растаявшим снегом и мокрой липовой корою. Острый неистребимый запах аж щекотал ноздри. Скворцы чистили влажные перышки и, казалось, переговаривались. А вокруг сиял родной, ведомый с детства мир. "Наступит весна, и скворцы прилетят даже сюда, на руины, — подумала Валя, — и тогда будь что будет… Я не Иван Матвеевич, только за себя отвечаю. Мне все можно… Костуся хоть так поддержать надо…"

Совсем не по-зимнему ласково светило солнце. Небо отливало нежным отблеском голубоватого шелка, и воздух, казалось, сиял. На покрытый ноздреватою коркой снег от Вали и Василия Петровича ложились синие тени. Наст тоже искрился, и Василий Петрович с удовольствием щурился и без конца говорил.

Нет, Валя все же была легкомысленной. Дойдя до гостиницы, где жил теперь Василий Петрович, и попрощавшись с ним, она перестала думать и про Алешку. Трудно сказать, что было виной. Теплый ли, с весенними повевами день? Студент-однокурсник, приветствовавший ее с другой стороны улицы высоко поднятой фуражкой? А может быть, забияка мальчишка, который только что вышел из "баталии" и стряхивал с себя снег, бросив перевязанные ремнем книжки на тротуар? Но Валей овладели другие заботы. Нашлось множество неотложных дел, и, как выяснилось, все они требовали внимания. Надо было подготовить и поставить на заседании комсомольского комитета вопрос о помощи отстающим, организовать поход за чистоту в общежитиях; нужно было взять свои конспекты у подруг с исторического факультета и обязательно отнести в заливку галоши. Вспомнилось, что после занятии кружка придется бежать в столовую или заранее просить кого-нибудь занять место. Столовая небольшая, и, если не захватишь стул, будешь ждать около получаса, а то и больше.