Хидыр Дерьяев - Судьба (книга первая) Страница 37

— Пир мой, сын ваш. сбился с пути праведного! Бороду и усы он сбрил… стал посмешищем для всех людей… И в метджид не ходит на молебен. С тех пор, как вам нездоровилось, ни разу не ходил. Люди недоумевают: «Ишан Черкез сбрил бороду, бога забыл — почему отец его никаких мер не принимает? Может, он поощряет сына?». Я стараюсь избегать людей, а они всё равно меня спрашивают: «Знает ли пир об этом позоре? Что он сказал сыну?»

Ишан затрясся, в горле у него забулькало,

— Вай, киямат, конец света! — закричала Энекути. Вскочив на ноги, она схватилась за рукав ишана и, поддерживая друг друга, они заходили по келье, то и дело восклицая: «Конец света!.. Пришёл конец света!..» Лицо ишана посерело, будто он увидел гуля или рогожу, на которой выносят мертвеца. Энекути, цепляясь за него, всхлипывала, болезненно кривила шею, трясла головой. Наконец, обессилев, ишан опустился на кошму. Бледный, он застыл в неподвижности, и трудно было понять, жив он или нет, дышит или уже переселился в страну блаженных.

Энекути, обеими руками держась за его рукав, стала на колени рядом с ишаном. Трясясь и покачиваясь, она то закатывала глаза, как издыхающий осёл, то в ужасе оглядывалась по сторонам, словно ожидала в самом деле увидеть страшного демона теджала, который должен появиться перед концом света. Её чёрное грязное лицо искажалось такими отвратительными, неестественными гримасами, что ишан, взглянув на неё, перепугался не на шутку и даже забыл о своих переживаниях.

— Успокойтесь немного, — торопливо сказал он. — Успокойтесь…

— Ай, пир мой… — завыла Энекути. — Как я могу успокоиться, когда на моего дорогого наставника такая беда свалилась!.. Ай, сердце моё лопнет сейчас… Дайте ему успокоение! Ай, умираю-у-у!.

— О аллах, успокой её! — Ишан испуганно поднял вверх руки. — Внеси равновесие в душу моей дорогой сопи!.. Не терзайте себя, дорогая. Мы знаем ваше рвение и вашу преданность. Вы самый близкий нам человек и всегда останетесь им. Мы знаем, что вы всегда едины душой со своим пиром. Успокойтесь… Идите в метджид, скажите им, пусть приступают к службе без меня. У меня сил нет, чтобы на ногах стоять. Скажите, плохо, мол, пиру, неможется ему… А после молебна пусть придёт ко мне гость Бекмурад-бай и ещё пригласите… — Ишан назвал, несколько наиболее богатых и уважаемых людей села. — Черкезу тоже передайте, чтобы пришёл!

— Слушаюсь, мой пир! — Энекути побежала выполнять приказания ишана.

Через некоторое время приглашённые собрались в келье Сеидахмеда. Оглядев гостей, ишан опустил глаза, встретившись взглядом с Черкезом, который сидел в дальнем полутёмном углу, перебирая янтарные чётки, заговорил старческим, нарочито расслабленным голосом:

— Люди, вы пришли по моей просьбе. Вы немала пожили на свете и умеете отличить хорошее от плохого. Я призвал вас, как людей, заботящихся о своей чести, берегущих её пуще глаза своего. Вы пользуетесь уважением в народе, в селе, в своей семье. Вы не прячете лицо перед ровесниками, потому что ничего постыдного не совершили; вы учите правилам жизни молодых, потому что сами праведно прожили жизнь и имеете право учить — совесть ваша чиста… Каждый человек старается оставить после себя потомство, каждый хочет вырастить сына, наследника своего хозяйства и своего духовного богатства. «О господи, подари мне наследника!» — так сказано в пятом стихе двенадцатой суры корана. И отец с матерью радуются, когда аллах исполняет просьбу. Они учат его наукам, с гордостью следят, как он растёт и крепнет. И вот сын уже вырос, как могучее дерево, и родители чувствуют, что тень птицы Хумай пала им на голову — они счастливы. Правильно я говорю, люди?

Собравшиеся не очень ясно уразумели смысл пространных рассуждений ишана. но согласно закивали бородами. Искоса метнув взгляд в сторону Черкеза, ишан продолжал:

— Ля Илляха Иллялах… Нет бога, кроме бога… Всё на земле в его воле. «Воистину аллах властен над своей волей», — как сказано в писании. Но я, люди, опозорен перед богом и перед вами, и хочу поделиться своим горем… Аллах подарил мне сына. Я дал ему, знания. Но в коране сказано: «Даруют мудрость тому, кто её желает…» Мой сын получил знания, однако он не пожелал мудрости, и знания погубили его, сломали лишённого подпорок веры! Вон он сидит позади вас! Взгляните, а я не могу смотреть на его обезображенное лицо… Аллах властен над своей волей, но дьявол постоянно искушает рабов божьих и одного из них уловил в свои сети… Вы, люди, хорошо различаете, где белое, а где чёрное, где хорошее, а где плохое. Сын мой осрамил меня перед народом, растоптал мой авторитет, покрыл прахом позора мои седины. Я лучше предпочту умереть сегодня же, чем слушать, как люди смеются, указывая пальцем: «Вот идёт отец ишана Черкеза, который сбился с праведного пути, бороду сбрил…» Скажите мне, что я должен делать, как переживу позор?..

В келье воцарилась тишина, только тяжело вздыхал ишан Сеидахмед, да в тон ему сочувственно вздыхали некоторые из собравшихся. Наконец один аксакал откашлялся, поёрзал на своём месте и сказал:

— Люди, ишан-ага обращается к нам за советом, ждёт нашей помощи. Что мы скажем ему?.. Вот сидит ишан Черкез. Никто не скажет, что он глупый человек, но он совершил неосмотрительный поступок, ославил не только себя, но и своего святого отца. Ишан Черкез не тугодум какой-нибудь, он понимает всё сказанное здесь и понимает горе, которое он причинил всем нам, ибо мы разделяем горе нашего пира. Я думаю, он и сам не рад, что поставил святого пира в такое неудобное положение. Но говорят: «Заблудившийся найдёт свою дорогу». По-моему, ишан Черкез не так уж сбился с пути. Ревностным служением аллаху и послушанием он может загладить свой грех и снять позор со своего отца. Дело это поправимое. Я так думаю, люди, а вы что скажете?

Все заговорили разом. Одни стыдили Черкеза, другие ругали, находя поступок его недостойным не только для духовного лица, но и вообще для мусульманина; третьи, наиболее снисходительные, давали различные советы.

Черкез долго молчал. Потом поднял голову и попросил разрешения высказаться. Ему охотно разрешили — люди любят чувствовать себя правомочными в чужой жизни и сознавать своё великодушие, прощая кому-то его незначительный поступок, если это им ничего не стоит.

— Отец говорит, что он учил меня — это верно, — сказал Черкез. — Я учился. Окончил медресе. Что дальше хочет отец? Чтобы я обмотал голову чалмой и сидел в келье, как затворник. Он хочет, чтобы я писал людям эти… талисманы. Или чтобы я поехал в Бухару, получил там звание ахуна и вернулся обучать здесь таких же, как я. Вот чего хочет отец. А я этого не хочу. В народе говорят: «Кому люб статный, а кому — горбатый». Я горбатых не люблю и не намерен, согнувшись над книгами, просидеть всю свою жизнь. Я хочу ходить прямо и дышать полной грудью, мне душно в келье! Отец говорит: «Не езди в город», а я люблю город, потому что жизнь там красивее и полнее, чем здесь. Я хочу жить так, как мне хочется!..

— Люди могут хотеть только того, чего хочет бог! — выкрикнул ишан Сеидахмед.

— Знаю, — сказал Черкез. — Двадцать девятый стих восемьдесят первой суры. Но откуда мы можем знать, чего хочет аллах? В шестой суре сказано: «Взоры не постигают его, но он постигает взоры». А стих семнадцатый четырнадцатой суры говорит: «Он пьёт глотками, не может легко глотать, и к нему приходит смерть…» Я не могу пить всю эту учёную премудрость, я хочу просто жить…

— Вот именно! — снова перебил сына ишан Сеидахмед. — Учение погубило тебя! Многознайство погубило!

— Разве желание жить губит человека? — притворно удивился Черкез.

— Не прикидывайся безумным, — ты хорошо знаешь, о чём я говорю. Зачем ты срезал бороду?!

— На это у меня была причина, — неожиданно улыбнулся Черкез и, посерьёзнев, повторил — Причина была, и говорить о ней я не собираюсь… У каждого человека есть причины, скрываемые им от посторонних. Верно, борода и усы были для меня не столь уж большим грузом. Но я их сбрил. Отец говорит, что под каждым волоском бороды живёт ангел. Сбривая бороду, человек убивает ангелов. Я брился очень осторожно, даже не оцарапал ни одного ангела… А вот как некоторые святые, подправляя бороду, выдёргивают волосы щипчиками? Берут щипчики в руки и выдёргивают волоски с корнем. Они же и ангелов под ноги выбрасывают, топчут их! Разве это не грех? Я думаю, что большой вины в моём поступке нет. Если б в бороде была сила, козёл бы пророком стал.

— Не кощунствуй, богохульник! — Ишан в благочестивом испуге поплевал через левое плечо; некоторые из присутствующих сделали то же; Бекмурад-бай с интересом присматривался к Черкезу. — Не богохульствуй! Для таких, как ты, сказано в писании: «Будет питием кипяток и лютая мука»…

— Четвёртый стих десятой суры, — хладнокровно уточнил Черкез. — Но это для капыров сказано, а я — правоверный. Между прочим, в тридцать восьмой суре говорится, что «кара за зло — то же самое зло»… Аллах меня не станет карать, тем более, что я перед ним не погрешил ничем.