Михаил Первухин - Пугачев-победитель. Страница 39

— Ну, как тебе это все нравится? — обратился Петр Иванович Курганов у своему приятелю Володе Осколкову.

Оба сидели под столетнею липой на ворохе мокрых листьев, стараясь укрыться от дождя.

— Хорошо, да не очень! — признался Осколков с недовольной миной. — Право же, я начинаю бояться, что все-таки простужусь. Бедная мама! Воображаю, как она сейчас за меня беспокоится!

— Первый блин — комом, — угрюмо вымолвил Курганов. — И надо же было пойти этому дурацкому дождю! Две недели подряд держалась чудеснейшая погода, а стоило нам выступить в поход — извольте радоваться!

Подошедший к разговаривавшим дружинник — уже не первой молодости мелкий помещик Коптев, хрипло засмеялся и сказал:

— Для хлебов хорошо. Засуха губила урожай. Для нас же — маленькая неприятность. Но надо полагать, все кончится хорошо. Дождь ведь не может идти долго, не осень, слава богу. Пойдет еще часок-другой, а там и перестанет. Ну, и пойдем вперед.

— Земля раскисла.

— Так это ненадолго, князюшка! Земля, как губка, она влагу вот как впитывает. Завтра утром сами посмотрите: ни одной лужицы не будет.

— Значит, заночуем здесь? — спросил Осколков.

— Отчего бы нет? Разве место плохое?

— Место как место. Да ведь мы же отошли от Казани не больше, как на двадцать верст.

— И двадцати не будет, князюшка!

— А рассчитывали без передышки отмахать верст сорок, переночевать да и опять...

— Молода, в Саксонии не была! — засмеялся снисходительно Коптев. — Война — такое дело. Тут больше, чем где-либо, человек предполагает, а бог располагает. От погоды многое зависит, батюшка мой. Сам король прусский, вояка не из последних, как изволите знать, не раз небу кулак со злости показывал в дни войны: он, Фридрих, составит план действий, а дождь или мороз вмешаются, и вся его диспозиция прахом идет. Это уж так!

— Но ведь драться-то можно и в проливной дождь! — заявил задорно Осколков.

— На кулачках, сударь мой, отлично можно и в дождь, хотя бы и проливной, — заметил Коптев наставительно, — и даже лучше, не так упаришься, ежели тебя сверху дождичком поливает. Но маршировать под дождем — иное дело. Сами изволили видеть. По регламенту покойного императора нашего Петра Алексеевича в походе полагается пешему проходить в час от пяти до шести верст, а кавалерии от десяти и до двенадцати на легкой рыси. А вы сами изволили видеть, как мы плелись последние два часа. Еле-еле ноги от земли отрывали.

— Курганов и Осколков! Вас командир требует! — крикнул какой-то дружинник издали.

Князь и Осколков отправились на опушку, где между двух лип под косо натянутым войлоком пребывал командовавший дворянской дружиной Бор-Раменский.

— Ну-ка, вы, адъютанты! — обратился Бор-Раменский к салютовавшим ему по-военному молодым людям. — Слетайте-ка вы, молодцы лихие, к генералу, доложите, что у нас тут тишь, да гладь, да божья благодать. Мертвецы из могил на кладбище еще не вылазят, боясь, должно быть, простудиться. Неприятеля, сиречь, емелькиной сволочи, — и духом не пахнет. Значит, все обстоит благополучно, но весьма скучно.

— Слушаюсь! — ответил Курганов.

— А затем, друг вы мой любезный, извольте спросить у генерала, каковы будут его намерения по отношению к моему храброму ополчению? Неужто же придется нам, в самом деле, ночевать в сей роще?

Сопровождавший Курганова его любимый дворовый Филька подал барину коня. Курганов и Осколков поехали ленивой рысцой из рощи через село к барскому дому, чуть видневшемуся сквозь мглу рано пришедших сумерек.

Генерал Потемкин занимал в помещичьем доме большой и угрюмый кабинет хозяина, где на стенах висели в дубовых рамках, сработанных руками домашнего столяра, английские гравюры с изображением сцен из охотничьей жизни. В этом кабинете генерал радушно принял посланцев Бор-Раменского.

— Промокли, господа? — осведомился он. — Ну, ничего! Бог вымочил — бог и высушит. А с чем пожаловали?

Курганов, как старший, сделал доклад, не преминув повторить и слова Бор-Раменского о мертвецах, которые, боясь простудиться, не вылезают из своих могил.

— Узнаю моего милейшего Павла Петровича! — засмеялся генерал. — Довольно и одного покойничка, который совсем уж некстати вылез из своей могилы.

На розовом юношеском лице Осколкова появилось выражение полного недоумения.

— Не поняли, юноша? — улыбнулся Потемкин. — А кто же сей «маркиз де Пугачефф», как его называет друг нашей государыни, французский филозоф и острослов, господин Аруэт, именующий себя Вольтером? Кто же, как не гнилой труп покойного императора Петра III, чьим-то злым колдовством на горе русскому народу вызванный из могилы и бродящий по России, сея крутом умственную заразу, которая хуже всякой восточной чумы.

Осколков, вспоминая речи Бор-Раменского и других членов дворянской дружины, поторопился сказать:

— Доблестные и непобедимые войска нашей великой государыни не замедлят загнать сей живой труп снова в могилу. А вы, ваше превосходительство, наш любимый вождь, загоните в спину сего зловредного упыря осиновый кол, дабы больше не имел он возможности выходить из могилы и тревожить покой государства российского, на венные времена.

— С божьей помощью! — отозвался учтиво Потемкин. — Постараемся честно исполнить наш долг перед государыней и нашим отечеством!

— Мы все горим нетерпением сразиться с ордой мятежника! — вставил Курганов.

— Надеемся, что сия оказия представится верным сынам отечества не позже, как через два дня. К сожалению, из-за дурной погоды наше наступление несколько замедляется...

— Что же прикажете сказать нашему командиру? — спросил Курганов.

— Вашему командиру? Ах, да! Скажите ему... Впрочем, нет! Я пошлю к нему кого-нибудь из моих офицеров. Вам же, господа, предлагаю на эту ночь воспользоваться моим гостеприимством. Думаю, в этом доме вы найдете некоторые удобства, которых нет в липовой роще. А перед Бор-Раменским я уж сам извинюсь за то, что осмелился отнять вас у него. Идите, обсушитесь, а через час покорнейше прошу ко мне: выпьем по стаканчику пунша...

В кабинет вошел высокий плечистый офицер в полковничьем мундире. Это был Архаров, родственник Потемкина.

— Новости? — небрежно спросил Потемкин.

— Никаких. Дождь усиливается. Единственная новость.

Курганов и Осколков вышли из кабинета генерала, и у двери до них донесся резкий голос Потемкина:

— Надо благодарить Фон-Брандта! Из-за этого старого колпака мы на три дня опоздали с выступлением. Была такая благоприятная для исполнения намеченной операции погода, а теперь...

Дверь захлопнулась, и наши знакомцы уже не слышали, что еще говорил Потемкин.

Вечером в апартаментах дома Свиньиных при свете сальных свечек шла небольшая офицерская попойка, в которой приняли участие и Потемкин с Архаровым.

Кто-то из молодых офицеров зарайского полка довольно искусно бренчал на хозяйских клавикордах, другой сыграл несколько пьесок на флейте. Пили чай из огромного пузатого самовара, начадившего на весь дом, пили пунш. Бывавшие раньше в походах офицеры вспоминали боевые случаи. Старый усач майор Гребешков, выслужившийся из сдаточных при Минихе, громко говорил:

— С русским солдатом можно завоевать весь свет. Ему надо только приказать, и он все сделает. Я сам тянул солдатскую лямку. Я знаю солдата. Вы можете мне верить. За умелым и храбрым командиром русский солдат к черту на рога полезет!

Кто-то предложил выпить за генерала Потемкина, но Потемкин тоном легкого упрека сказал:

— Первый тост — здравие ее императорского величества, великой государыни нашей Екатерины Алексеевны! Виват!

Остальные нестройным хором откликнулись:

— Виват!

Петр Иванович Курганов, выпив два стакана горячего пунша, почувствовал, что его разморило. Покинув зал, в котором сидели другие офицеры, он отыскал в одной из комнат лежавший прямо на полу сафьяновый тюфячок, на котором раньше, должно быть, спала какая-нибудь из дворовых девушек. Он стащил этот тюфячок в угол, вместо подушки подложил под конец тюфячка несколько толстых книг, прилег, закрыв голову снятым с себя камзолом, и почти тотчас заснул.

Сколько времени спал он — потом не мог сказать. Проснулся, потому что кто-то, крепко схватив его за плечо, кричал у него над ухом:

— Вставай, Петя! Проснись же, ради всех святых!

— Что, что такое? — с трудом раскрывая глаза, пробормотал Курганов й приподнялся на своем тюфячке.

— Пугачевцы! Понимаешь? Сейчас начинается сражение! — кричал ему в лицо бледный Володя Осколков.

— Шутишь, что ли? — сердито ответил Курганов. — Или тебе с пьяных глаз приснились пугачевцы?

— Ах, господи! Да очнись же ты! Говорят тебе, сражение начинается! Счастье еще наше, что ротмистр Левшин с несколькими своими людьми успел проскочить сюда и предупредить генерала. Иначе здесь бог знает что вышло бы. Эти мерзавцы каким-то образом ухитрились зайти к нам в тыл. Не понимаю, как наша дружина прозевала?