Ульмас Умарбеков - Зеленая звезда (Человеком быть, это трудно) Страница 4

Бабушка Ходжар-буви души не чаяла в своем внуке. Когда он приходил с улицы после возни с кишлачной детворой и она замечала на нем царапину, то поднимала на ноги весь кишлак, устраивала шумный скандал. У нее самой было двое детей. Дочь Шаходат и сын Абид — дядя Абдуллы. Бабушка жила вместе с этим сыном. Иногда приезжала она к дочери в город, но больше двух дней прожить там не могла: ей досаждали городской шум и хлопоты, она чувствовала себя не в своей тарелке.

Бабушка Ходжар-буви, несмотря на свою старость, все еще держалась независимо, самостоятельно. Сама ведала хозяйством, частенько покрикивала на сына, исправляла его недоделки. Молясь, говорила: «Чтобы один человек нуждался в другом человеке, о аллах, не допусти этого!»

В кишлаке ее называли «Атын-биби» или же «Завод-ая». Абдулла знал, почему бабушку зовут Атын-биби. Она была начитанной женщиной, знала на память много дастанов — поэм. В молодости в подражание Анбаратын она написала даже несколько газелей. А вот почему бабушку зовут Завод-ая, об этом Абдулла узнал сравнительно недавно.

Когда Ходжар-буви исполнилось восемнадцать лет, на руках у нее уже была маленькая Шаходат. И вот вдруг мужчин стали забирать в мардикеры — поденщики. Ее муж Мирхалик работал в Мингбулаке на хлопковом заводе, принадлежавшем известному кокандскому богачу Дусимбая. Мирхалик был парень ладный, высокого роста, плечистый, крепкий. После того как забрали из кишлака в мардикеры человек двадцать, попал в список и Мирхалик. С тех пор он помрачнел, словно держал по ком-нибудь траур. Три дня не выходил из дому, на четвертый рано утром поцеловал в лоб спящую Шаходат, погладил жену по голове, засунул за голенище кинжал и ушел куда-то. Этот кинжал с костяной рукояткой подарил ему товарищ — участник улака — козлодрании на свадьбе. Ходжар-буви поняла по виду мужа, что может произойти какое-то несчастье, однако не остановила его. Разве можно преградить дорогу мужчине, когда он на что-то решился?! В тот день Мирхалик вернулся домой в полночь, сказал жене: «Постели постель», вытянулся во всю длину возле хантахты и заснул. Ходжар-буви поутру чистила ему одежду и на правом сапоге увидела свежее кровяное пятно. Ближе к полудню кто-то принес весть: «Убили мингбаши[1] труп нашли в коровнике Дусимбая!» Ходжар-буви внимательно посмотрела на мужа, который работал кетменем в винограднике. Однако Мирхалик не выпрямился, не вздрогнул, он вел себя так, словно не имел никакого отношения к этому делу. Через два дня власти схватили восьмерых кишлачных парней, в том числе и Мирхалика. Куда их повели, что с ними сделали, никто об этом ничего не мог сказать. Месяца через два в овраге, под горой Шахимардан, нашли пятнадцать трупов. Вот где и отыскались пропавшие без вести семеро конвойных стражников и восемь джигитов из кишлака Мингбулак.

Второго ребенка Ходжар-буви родила уже после смерти Мирхалика. Мальчик сильно походил на отца, у него был такой же выпуклый лоб, такой же длинный разрез глаз. И вот, чтобы всегда помнить о добрых днях, прожитых с мужем, Ходжар-буви дала сыну имя Абид — «Память». Уже спустя неделю после рождения Абида она пошла работать на завод — сушить, очищать хлопок вместо своего мужа.

Однажды по всему кишлаку пронесся слух, что на завод прибывает хозяин, сам Дусимбай-ата. Заводскую территорию подмели, полили водой. Бай подъехал в красивом фаэтоне, его подхватили под руки, помогли сойти на землю. Обходя свой завод, Дусимбай заметил Ходжар, которая с ребенком за спиной очищала хлопок. Ему объяснили, кто она такая. Бай, уставившись на Ходжар, произнес:

— Этой бедняге и так живется несладко, такая черная работа ей не подобает.

Ходжар приходилось слышать о том, что баи — грубые, жестокие люди, и теперь она в смущении наклонила голову, увидев перед собой любезного, улыбающегося, незлого на вид человека лет сорока пяти, одетого в парчовый халат. Уходя из цеха, бай снова почтил Ходжар своим вниманием:

— Дайте ей легкую работу. Дочь моя, особенно не утруждайте себя…

Бай не поехал в Коканд, ночевать он остался в селении, в своем кишлачном доме. На следующий день, только показавшись на заводе, он сразу вызвал к себе в кабинет Ходжар.

— Ваш муж очень сильно провинился, — сказал бай, не глядя на молодую женщину, которая стояла перед ним на коленях. — Однако есть на свете справедливость. Вот аллах и покарал его. Вы еще молоды, дочь моя, я слышал, у вас двое детей. Вам нужно хорошо их воспитать. С этого дня я сам буду справляться о том, как вы живете. Да поможет вам аллах! А меня можете считать за отца. Что скажете?

— Спасибо, бай-ата, — произнесла Ходжар, у которой от жалости к себе катились по лицу слезы.

— А плакать не надо. Возьмите вот это. Золото возвышает человека, облегчает ему жизнь. — И бай вытащил из кармана пятирублевую золотую монету. — Берите, дочь моя. А людям скажете, что деньги дал ваш бай-ата. Берите.

Ходжар робко протянула руку из-под чадры и взяла монету. В жизни она не видела таких денег. Ходжар не знала, что и сказать. Дусимбай пристально смотрел на нее.

— А теперь я вас попрошу заварить чаю и принести сюда. Хорошо? Я люблю крепкий чай.

Ходжар поднялась с коленей и вышла во двор. «Нет, этот бай не такой, как о нем говорят, — думала она. — Он помогает бедным, значит, хороший человек».

Когда Ходжар с чайником в руках вошла в кабинет, Дусимбай сидел на постели-курпаче и длинным складным ножиком затачивал карандаш.

— Уже готово? Вот хорошо. Ну-ка подойдите поближе, налейте своей рукой! А то, если я сам налью, боюсь, невкусно будет. Тогда и пить незачем.

Ходжар осторожно присела возле хантахты. Два раза немного отлила из чайника в китайскую пиалу и вылила обратно. Потом снова наполнила тонкую посуду дымящимся душистым напитком и с поклоном протянула Дусимбая). С каким-то странным выражением в глазах он наблюдал за каждым ее движением.

— Что вы так стесняетесь, дочь моя?..

С этими словами он неожиданно притянул Ходжар к себе и обнял ее. Чай выплеснулся на халат и курпачу. Ходжар опешила, растерялась. Бай сорвал с нее чадру.

— Что вы делаете, бай-ата! — крикнула Ходжар.

— Ничего особенного, дочь моя, ничего особенного…

Задыхаясь, он пытался повалить ее на постель. Сердце Ходжар чуть не разорвалось от обиды и отвращения. «Так вот какой этот бай-ата, вот зачем дал деньги бедной вдове!» Поняв, что вырваться из его объятий не удастся, Ходжар высвободила руку, нашарила лежащий на хан-тахте ножик и вонзила его в горло бая. Он захрипел и разжал руки.

Ходжар выбежала за дверь и только тут осознала, что произошло. Она остановилась как вкопанная. Подошедшим людям Ходжар показала рукой в сторону кабинета. Дусимбая нашли уже мертвым. Он лежал в луже крови, в горле у него торчал нож… Поднялся крик, шум. В общей суматохе какой-то добрый человек увел Ходжар с собой.

Полгода прятали ее, перевозили из кишлака в кишлак, из дома в дом, от соседа к соседу. Власти так и не дознались, кто виноват в смерти Дусимбая.

После того как в Коканде установилась Советская власть, Ходжар-буви снова стала работать на заводе. Вскоре ее избрали директором. Та самая злополучная комната бая стала теперь ее рабочим кабинетом. В этом кабинете она несколько раз встречалась с Юлдашем Ахунбабаевым — первым президентом Узбекистана. Двадцать лет проработала директором Ходжар-буви, а потом уступила этот пост одной молодой образованной девушке. С чьей-то легкой руки, давно еще, с тех пор как Ходжар занялась государственными делами, стали называть ее Завод-ая. Ходжар-буви это нравилось, но историю с Дусимбаем она хотела бы выбросить из своей памяти. Абдулла раньше часто приставал к бабушке: «Расскажи да расскажи», не она каждый раз говорила: «Лучше не вспоминать про этот страшный сон». Другие люди удовлетворили любопытство Абдуллы, рассказали ему о Ходжар-буви, боевой женщине, государственном деятеле.

И вот теперь он прислушивается к ее словам, внимательно смотрит на нее, замечает, что на ее лице за эти два года появились новые морщины. Абдулла удивлялся, что его бабушка до сих пор все еще крепка и подвижна.

После короткой молитвы Ходжар-буви расстелила достархан, заварила чай и присела рядом с внуком:

— Ах ты, внучек мой, Абдулла, дитя мое! Так вот, значит, тебя одного ко мне отпустили! Взрослый стал, совсем взрослый! Скажи-ка мне теперь, как здоровье отца?

— Спасибо, ему лучше, — ответил Абдулла. — Уже не так мучится. Он вам привет передает.

— Пусть будет он здоровым. Откуда только эта хворь к нему пристала? Бог даст, совсем поправится… А ты расскажи, как у тебя со школой-то. Закончил?

— Закончил. С золотой медалью.

— Ах ты, дорогой, я ведь от тебя другого и не ждала! Все же, наверно, трудно было, а?..

Абдулла передал ей гостинцы. Ходжар-буви прослезилась и еще раз прочитала молитву, благодаря бога за внука.