Самсон Шляху - Надежный человек Страница 4

Каждый из находившихся в комнате принялся жадно жевать. Изо ртов густо повалил пар — казалось, дымится теплый, свежий хлеб, хотя причина была другая: в доме не топилось.

 — Ничего нет слаще хлеба! — раздался голос Илоны. — Добрый мастер выпек этот каравай, золотые у него руки!

 — Подождите, несем котел с супом! — раздался мужской голос, и откуда‑то из темноты, неся перед собой пузатый казан, появился худой, гибкий, как хворостина, человек. Он был в домашней куртке и в таком же, как у хозяйки, фартуке.

 — Кажется, фасолевый суп! — принял кто‑то из его рук чугунок.

«Похоже, я где‑то видел его», — наморщив лоб, подумал пекарь.

 — Хлеб без вареной пищи сытости не дает! — Человек удалился, чтоб тут же вернуться с горкой мисок, в которые принялся разливать суп. — Угощайтесь на здоровье, пусть пойдет на пользу, — слегка картавя, добавил он, — Вам всегда нужно быть здоровыми…

 — Вам, между прочим, тоже не мешает поесть. Присаживайтесь с нами, — глядя в изможденное лицо хозяина, проговорил Кику.

 — Нет, нет, только переводить добро… У вас — другие заботы, вам и нужно в первую очередь…

Где же все‑таки Кику видел его? Теперь он заметил и ермолку на голове хозяина, из‑под которой спадали на виски жесткие курчавые волосы. Человек по–прежнему суетился у стола, разливая суп и раздавая миски.

 — Никакого другого суженого нашей хозяйке не требуется! Но где, скажите на милость, вам удается прятать его? — взглянув в сторону хозяйки, пытливо спросил он.

 — Кажется, все, котел пуст, — смущенно проговорила женщина. — Но если они появятся, как быть тогда?

В ответ раздались шутливые слова:

 — Вот и запустим в голову этим самым котлом!

 — Товарищи, товарищи! — подал голос Тудоракс Хобоцел, прикрывая ладонью трепещущий огонек свечи. — Кажется, все на месте, так давайте предоставим слово ответственному группы.

«А Зигу Зуграву почему‑то нет. — Волох легким шагом подошел к столу, — Как бы чего не случилось… Или же вернулся в Кишинев и теперь снова должен добираться оттуда? Но нет, это исключается… — Ладонь с растопыренными пальцами, приставленная к свече, рассеивала и без того слабый свет, и теперь он напоминал тусклое мерцание огней на каком‑нибудь крохотном полустанке, затерянном в глухой ночной степи… — Только б ничего с ним не случилось!»

 — Товарищи! — неожиданно мягко, совсем неофициально заговорил Волох. — Начинать, конечно, следует с… — «С кого ж еще, как не с меня, — договорил мысленно. — Да, да, прежде всего нужно говорить о том, что руководитель группы все еще не на должной высоте… Только как, каким образом попроще и яснее высказать эту мысль?»

В наступившей паузе внезапно раздался приглушенный и вместе с тем жесткий голос Илоны, оказавшейся почему‑то у входной двери:

 — Сначала скажи, кто тебя направил сюда? Этого мало, что ты работаешь в механических мастерских, — кто именно из связных тебя прислал?

 — Если не доверяете, то могу и уйти, хоть сию минуту! — обиженным тоном возразил кто‑то. — Мне и так давно пора быть дома!

Воцарилось молчание; все в комнате были ошарашены, не верили своим ушам. Тудораке Хобоцел торопливо снял нагар со свечи и, подняв ее над головой, пошел к двери, намереваясь разглядеть, кому это внезапно понадобилось срочно уходить домой. Он с головы до пог. осветил говорившего: то был довольно высокий, крепкий парень, одежда которого отличалась обилием каких‑то пряжек, рем’ешков, более же всего бросался в глаза солдатский пояс, очень щегольски затянутый поверх френча.

 — Что означает этот маскарад? — строго спросил Волох.

 — А что он должен означать? Пускай видят, кому не лень, мне нечего скрывать! Собираюсь уходить на войну, вот что! Не хочу больше сидеть сложа руки! Оставайтесь живы–здоровы — я исчезаю.

И вновь прозвучал строгий, жесткий голос Илоны:

 — Ни один человек ни под каким предлогом не должен покидать помещение!

В комнате стало тихо, и эта тишина подчеркнула всю напряженность момента. Подчеркивала ее и фигура стоявшего на страже у двери человека — то был Илие Кику. Заметив, как сурово застыл он у порога, все в комнате возбужденно зашептались. Один за другим люди стали подходить к столу, за которым сидела теперь Илона, затем окружили смутьяна, уговаривая его отказаться от своего намерения.

Волох решил, что порядок восстановлен, и хотел было приступить к отчету, однако его вновь прервал голос парня:

 — Послушайте, мне сию же минуту нужно уходить! Ни я вам не нужен, ни вы мне. Отпустите, вам же хуже будет!

 — Тебе сказали, юноша: это невозможно! — начал уговаривать парня Волох, в глубине души подозревая, что неприятный инцидент будет поставлен в вину ему, и только ему… Тем не менее следовало любыми путями удержать парня. — Разве ты не понимаешь?.. Нужно ли объяснять, что тебя могли заметить, когда входил в дом, могут заметить, когда будешь выходить…

 — Но я же вам объяснил, что мне надо идти.

 — Сколько можно гудеть? — сердито выкрикнул Кику. — Неужели не стыдно? Человек по–хорошему объясняет… Ты знаешь, кто это такой? Не то возьмемся по-другому! Эй, Сыргие, сбить с копыт, и конец! — Пекарь стал засучивать рукава. — Разве не видишь, что это — храбрый заяц из армии Антонеску. Наверно, пошел служить добровольно! Мы с тобой перевидали таких гадов…

 — Было, было… И все же… — Волох сделал знак рукой: помолчи, Илие!

Вмешался степенный, медлительный Гаврилэ. Он взял из рук Хобоцела свечу и в свою очередь стал внимательно разглядывать парня.

 — Скажи все‑таки, кто тебя направил сюда? — наконец спросил он.

 — Да вот… — парень нервно передернул плечами. — Ее что‑то не видно… Она… У нее голубые глаза и рыжие волосы…

 — Хорошо, хорошо! — прервал его кто‑то из рабочих, Это был пожилой, значительно старше других человек. Впрочем, старить его могли и длинные, каштанового цвета усы. Он говорил мягко, спокойно, и это сразу же всем понравилось. — Растолкуй, пожалуйста, четко и ясно: через кого ты попал сюда? Да, прошу прощенья, сам я — делегат от обувщиков, — проговорил он, протягивая парню руку.

 — То была девушка, молодая барышня. Сама захотела со мной познакомиться. Я как раз выходил из мастерских. Сначала думали пойти на танцы, потом, слово за слово, стала рассказывать про советских патриотов. Гуляли целый вечер. Потом ушла, исчезла. Только назначила встречу с одним человеком, который, дескать, свяжет меня с патриотами… Говорила: приходи еще вон туда — сюда, значит, — я тоже там буду…

 — Но разве она не сказала, что тут будет и как тебе нужно держаться? — слишком спокойно спросил Кику.

 — Она много чего говорила: что нравлюсь ей, что зовут Лилианой, еще Жанной, а лучше всего Бабочкой.

Но только где она? Не может быть, чтоб ее здесь не было! Вон, вон она! — внезапно вскрикнул парень, вглядываясь в темноту поверх голов. — Нет, показалось! — Он вздрогнул, как будто Сам же уличил себя во Лжи.

 — Похоже, ты водишь нас за нос, парень.

 — И узнал от кого‑то другого, что ее зовут Бабочкой, — не от нее самой! — взорвался Кику. — Насчет того, что нравишься — тоже врешь! Ни за что на свете она этого не скажет!

 — Зачем кипятиться, человече? — насмешливо проговорил кельнер. — Велика важность: понравился! В темноте могла не разглядеть…

 — Кончайте базар! Почему не открываете совещание? — раздался из темноты чей‑то голос.

 — Но я все‑таки ухожу! — «Доброволец» рванулся было к двери, однако пекарь преградил ему дорогу, в одно мгновение заломив за спину руку.

 — Еще шаг, и крышка! Брось нож, слышишь!

 — Нет, товарищи, так дальше не пойдет! — вновь раздался негромкий, твердый голос Илоны. — Инструктаж придется отменить.

 — Не согласны! Отменить? Из‑за него? — нетерпеливо воскликнул Кику. — Только благословите: в миг разделаюсь, так что костей не соберет… Согласны?

 — Нет, нет, ни в коем случае! — решительно возразила Илона. — Нельзя прибегать к расправе, по крайней мере до тех пор, пока не будет установлено, в чем его вина. И только ли его…

 — А я говорю — дайте его в мои руки! Не раз имел дело с такими клиентами, Сыргие знает, — настаивал Кику, чувствуя, что собравшиеся в глубине души согласны с ним. — В тюрьме пришлось сидеть в общей камере, к политическим не посадили, так что научился… Если требуется — разделаюсь, и даже пищать забудет!

Слабое, бледно–желтое пламя свечи, пробивавшееся из‑под грубых, растопыренных пальцев Гаврилэ, освещало перекошенное яростью лицо Кику. Казалось, еще мгновение — и он выполнит свое обещание.

 — Ответственный, объяви во всеуслышанье, что инструктаж отменяется! — решительно приказала Илона, стараясь, впрочем, чтоб ее слышали только стоящие поблизости. — Объясни делегатам, почему это произошло, и распорядись, чтоб начали расходиться. По двое, с интервалом в пять — десять минут, чтоб живой души не осталось. Этого же… «добровольца» отправьте в последнюю очередь. Приставьте сопровождающего, вот его, — она показала на Кику. — Поведете самыми глухими, неосвещенными улицами. Ясно? Вот так… Мне пора уходить. Что же касается барышни с голубыми глазами… — Она остановила взгляд на лице Велоха: — Это ты направил ее сюда?