Андрей Добрынин - Черный пробел Страница 4

Глава 3

«Людей катастрофически не хватает», — ворчал Ганюк. Жереп с Хряковым чокнулись и выпили. «Кривая вывезет», — поморщившись, сказал Хряков. «Пустить им кровь», — посоветовал Жереп. Валявшийся на полу пьяный верзила в форме лейтенанта милиции что–то замычал во сне. «Ребята, хватит фраериться, — заявил Ганюк. — Пора идти на настоящее дело. Мы сможем плюнуть на этот паршивый район, если у нас будет достаточно людей». Они сидели в кабинете, Ганюка, окна которого выходили на городскую площадь. Напротив стояло здание драматического театра, а перед ним раскачивалось на фонаре тело пенсионера Долгопятова. Полюбовавшись с полчаса этой картиной, Ганюк обернулся. «Народ! — тихо сказал он, и глаза его засветились безумным блеском. — Народ меня любит! Народ, мужик — вот она, сила! Мужика надо знать!» «Шеф, ты бы выпил, а?» — предложил Хряков. «Молчи, болван! — воскликнул Ганюк. — Украденная власть — это еще не власть. Власть, которую у вас могут отнять независимо от вашей воли — это еще не власть. Где выход, спросите вы? — обратился Ганюк к бандитам, не проявлявшим, впрочем, никакой охоты о чем–то спрашивать. — Выход в деревне! Выход в городских трущобах! Крестьянская масса и люмпенпролетариат — вот два кита, на которых будет стоять наше предприятие. Едем сейчас же. Мужик будет наш, или отрежьте мне…» — Ганюк назвал интимную часть тела. Через несколько минут черная «Волга» Ганюка и грузовики с бандитами промчались по городу и вылетели на проселок. Старухи на лавочках крестились и шептали: «Господи Исусе, наш–то ирод опять куда–то отправился». Через полчаса езды по пыльной дороге Ганюк заметил впереди щит с надписью «Грибаново». «Стой», — скомандовал он сидевшему за рулем пьяному верзиле, когда автоколонна подъехала к правлению колхоза. Ганюк разослал нескольких бандитов по деревне собирать народ, и скоро хмурые мужики потянулись к правлению. Были и бабы — Настасья Тормоха и Феня Грызлова. Пришел со своей дудочкой дурачок Дормидоша. Когда все собрались, Ганюк вскарабкался на крышу своей «Волги» и начал: «Други! Мужики!» Привлеченная столь необычным началом, толпа затихла. «Довольно! Хватит! Натерпелись! — надсаживался матерый демагог. — Пора положить этому конец! Пора, пора во весь голос заявить о себе истинному хозяину, жизни — мужику! Братья! Оторвитесь от земли, встаньте во весь рост! Возьмитесь за кормило истории своей заскорузлой мозолистой рукой! Идите к нам, вливайтесь в наши ряды, пусть под каждым милицейским мундиром бьется честное мужицкое сердце!» Ганюк с пафосом выкрикивал явно где–то вычитанные фразы. Не успели мужики, начавшие наконец смекать в чем дело, почесать затылки и крякнуть, как оно положено искони, как вдруг внимание всех привлекла бежавшая с горки во весь дух рыжая девчонка. «Тятька, тятька, — закричала она еще издалека, — на покосе милиционеры нашу Дашутку да Малашку Петрову сильничают!» Народ загудел, не на шутку собравшись разойтись по домам за топорами и вилами. «Лес рубят — щепки летят!» — спасая положение, завопил Ганюк. Мужики уставились на него, не понимая, что же это значит. «Случайные люди тоже могут попасть в водоворот великих событий, как это случилось с Малашкой и Дашуткой. Что ж, мне очень жаль», — лицемерно заявил Ганюк, хотя в душе клял себя за то, что не успел заблаговременно заглянуть на покос и обделать дельце как следует. Набрав в легкие побольше воздуху, он снова принялся горланить: «Мы не должны преклонять наш взор к случайным событиям. Помятая Дашутка — это всего лишь ничтожная пылинка на весах истории, и мы не променяем мирового предназначения на чечевичную похлебку буржуазного либерализма!» Слушая такие слова под палящим полуденным солнцем, мужики совсем было оцепенели. А Ганюк взялся за них с другой стороны: «Мужики, вы посмотрите на себя, — предложил он доверительно. — Вы же превратились в настоящих жлобов. Кроме своего хлева, что вы видели в жизни? А бабы ваши на что похожи? Это же просто отпад! Пашете всю жизнь в своем колхозе, а что имеете? Ну, допустим, деньги, — а что это вам дает? Жизнь–то все равно проходит!» «А ведь и правда», — закручинились мужики. Все дело испортил блаженненький Дормидоша. В самый ответственный момент он сдуру заиграл на дудочке. Мужики встряхнулись и смущенно посмотрели друг на друга. Ганюк. скрипнул зубами, выхватил шашку и полоснул стоявшего у самой машины Дормидошу по худой мальчишеской шее. Тот жалобно, по–заячьи, вскрикнул. Дудочка выпала из его разжавшихся пальцев, а сам он покачнулся и с недетской тоской в глазах посмотрел на Ганюка. Народ замер. Дормидоша слабо улыбнулся, пробормотал что–то и навзничь повалился на утоптанную землю деревенской площади. Народ заволновался. «Пошто блаженного обидел?» — закричалаНастасья Тормоха. «Ишь, начальник, храбер с убогими–то воевать!» — крикнул мужик по имени Фрол. «Вот мы ему сейчас покажем», — поддакнул Кузьма. Мужики пошли по домам за топорами, оставив Ганюка бесноваться на крыше «Волги». Впрочем, последний вытащил парабеллум и несколько раз пальнул им вслед, мстительно целясь в ту самую рыжую девчонку, с которой, собственно, и заварилась вся каша. Однако он промахнулся, спрыгнул на землю и закурил. Надо было подумать, что делать дальше. В глубине души он понимал, что замысел его провалился, но даже самому себе он лгал, как привык лгать с первых дней своей преступной жизни. Он размышлял о том, как ему с его людьми одолеть мужиков и принудить их к повиновению — если не добром, то силой. В это время до его слуха долетел чей–то крик. Ганюк прислушался и понял, что кричат из окна правления. «Негодяи! Палачи! Опричники!» — надрывался дребезжащий старческий голос. В окне замаячила физиономия счетовода Луки Юльевича. «И ты туда же, старая клизма», — рассвирепел Ганюк и приказал своим молодчикам выломать дверь. После нескольких ударов дверь слетела спетель, бандиты с торжествующим воем ворвались внутрь дома и через несколько минут выволокли оттуда отчаянно сопротивляющегося Луку Юльевича. Подтащив его поближек Ганюку, бандиты остановились, ожидая приказаний. «Отпустите его», — чванливо произнес Ганюк. «Вы за это ответите! — кипятился Лука Юльевич. — На вас тоже найдется управа!» «Врешь! — нагло сказал Ганюк. — Нет на меня управы! Понятно? Нету!» «Хорошо смеется тот, кто смеется последним», — с достоинством сказал Лука Юльевич. «Вот я сейчас и посмеюсь», — согласился Ганюк. Он провел пальцем по своей щетинистой шее, и по этому знаку бандиты набросились на Луку Юльевича, скрутили ему руки за спиной, а несовершеннолетний бандит Малахов, держа в зубах бельевую веревку, вскарабкался на стоявший поодаль дуб и, усевшись верхом на толстом суку, принялся укреплять там веревку. «Что вы делаете?» — завопил Лука Юльевич. «А вот сейчас увидишь», — процедил Ганюк. Бандиты накинули петлю на шею несчастному счетоводу, поставили егона табуретку и в ожидании уставились на Ганюка. «Ну что, старый пень, — глумился тот, — понял теперь? Есть на меня управа?» «Есть», — твердо сказал Лука Юльевич. Ганюкпоморщился и махнул рукой. Жереп изо всей силы пнул сапогом табуретку.

Глава 4

Со стороны деревни уже слышался гул надвигающейся толпы мужиков. Пыль поднималась тучей и закрывала солнце, восставшие размахивали своим нехитрым оружием и выкрикивали угрозы по адресу угнетателей. Когда они подошли, глазам их представилась следующая картина: привалясь к черной «Волге», в вызывающих позах стояло человек пятнадцать бандитов. Поодаль на дубовом суку слегка покачивался несчастный счетовод Лука Юльевич. На заднем плане пылало подожженное со всех четырех сторон здание правления. «Вон они, аспиды… Ишь, стоят… Счас узнают, почем фунт лиха», — образованно загомонили мужики, предвкушая близкую расправу. Они не знали, что в крапиве и лопухах по краям деревенской площади Ганюк замаскировал своих отборных мерзавцев, и они теперь ждали только сигнала, чтобы наброситься сзади на ничего не подозревающих мужиков. Сигнал не заставил себя долго ждать: Ганюк выпрямился, заложил в рот четыре грязных пальца и пронзительно свистнул. «Свисти, свисти, свистун, — грозились мужики, — ужо ты у нас насвищешься». Они не успели приготовиться к бою по старинному чину: засучить рукава, попробовать на пальце острие топора, вздохнуть полной грудью и полаяться с противником. Бандиты набросились на них внезапно, как шакалы, и прежде чем мужики успели распалиться, у них уже отобрали оружие, а их самих связали. Ганюк приплясывал от радости. «Ну что, пойдете в милицию? Или так и будете в своем дерьме ковыряться? Последний раз спрашиваю!» Мужики потупились. «Да или нет? — настаивал Ганюк. — Не слышу!» «Чего пристал? — послышался голос из толпы. — Никуда мы не пойдем, отвяжись». «Кто это сказал?» — вне себя от бешенства заревел Ганюк и очертя голову рванулся было в толпу, но мужики Прон, Пров, Фрол и Карп стеной встали перед ним. Ганюк остановился, трясясь как осиновый лист. Ему показалось, что Прон хочет съездить ему по уху своим огромным кулаком, а так как при всей своей наглости в глубине души Ганюк всегда был трусом, то он остановился и дальше в толпу не полез. «Оцепить их! Гоните их к яру!» — заорал он. В его грушевидной голове созрел новый чудовищный замысел. Бандиты с винтовками наперевес окружили мужиков и стали пихать их прикладами. «Всех порешу!» — неистовствовал Ганюк. И началось печальное шествие по пыльной каменистой дороге к яру. Растянувшись в длинную нестройную колонну, понуро, спотыкаясь, брели мужики. Лишь изредка то один, то другой поднимал голову к небу, смотрел просветленным взглядом на порхавших в синеве стрижей и, крякнув, снова опускал голову и брел дальше, волоча ноги в пыли. Вот уже замаячили вдали красные глинистые откосы яра, известного в этих местах под названием Шишкин. Бандиты уже зловеще залязгали затворами обрезов. Мужиков выстроили по краю яра. На некоторое время стало тихо–тихо, только на дне оврага журчал светлый ручеек, шелестела листва на деревьях да пели полевые птахи. И в этой гармонической тишине вопиющим диссонансом прозвучал визгливый голос Ганюка: «Последний раз спрашиваю вас, канальи: пойдете служить ко мне? Пойдете в милицию?» И хотя в душе он предвидел то, что сейчас случится, даже он вздрогнул, когда мужик, Кузьма сказал: «Ты дурак али умной? Говорят тебе толком: не пойдем, не желаем». Мужики одобрительно загудели, а затесавшаяся тут же Настасья Тормоха харкнула Ганюку прямо в левый глаз.