Екатерина Двигубская - Ведьмы цвета мака Страница 41

— Вот, в самую лужу! — сказал он Марине.

Иван зацепился за ручку двери, неловко повернулся и увидел женщину, сидящую за столом. Пасть Зины истребляла остатки куриной ноги. Женщина зарделась нежным румянцем. Иван расхохотался.

— Раблезианское дитя, ты как сюда прикатилось?

— Иван! — плюясь рисом, воскликнула Зина.

— Ну, даже не подождёт! Всю жизнь так! Сожрёт всё самое лучшее, а потом ещё и ко мне в тарелку лезет, — протиснулась на кухню Марина. — Ну и что, вы хотите сказать, что знакомы?

— Господи, как же я раньше не догадался! — вскрикнул он и поднял Марину на руки.

— А почему не меня? — обиженно спросила Зина.

— Надорвётся, — ответила Марина.

— Это ты, моя рыся.

— Поставь меня на землю и не трогай грязными руками.

— Так это ты?

— Да что я? — не поняла Марина. Иван обратился за разъясняющей помощью к Зине.

— Помнишь, я тебя просила сшить пальто для десятилетней девочки?

— Да, ну и что?

— Так это для Ивановой дочки.

— Подошло?

— Да. — Иван покраснел и опустил женщину на пол. — Спасибо тебе большое.

— Ты чего такой красный, как из бани вышел? — жуя, спросила Зина.

— У вас душно. — Иван подошёл к окну и открыл форточку.

— Не за что, обращайся ещё.

Зина перекрестилась и даже остановила работу челюстей, размалывавших в труху птичьи кости:

— Марина, что с тобой? Ты белая, как смерть. Что-то случилось?

Иван хотел было ответить, но Марина сжала его локоть.

— Вымой ты наконец руки. Не здесь, в ванной.

— Что случилось? — ещё раз спросила Зина.

— Ничего. Давление, наверное, — сказала Марина.

Зина недоверчиво посмотрела на неё, потом на Ивана. Марина толкнула его бедром:

— Я себя весь день плохо чувствую. Иди, иди, вымой руки от своих химикатов, и нечего смотреть на меня кастрированным телёнком.

— Ну, тогда надо выпить, — предложила Зина.

Время тонуло в выпитой водке и рассказанных историях из прошлой жизни, о путешествиях по белому свету, о том, что даже в провинции Франции высаживает деревья, как морковки на грядках, ровно, рядами, идущими на мир войском классицизма, о том, что в Америке мужчины не открывают женщинам двери и не подносят чемоданы, освобождённые дамы с приклеенными ногтями сами тащат скарб и очень гордятся своим свободолюбием, о том, что в Японии самомоющиеся унитазы, в которые русскому человеку неудобно справлять нужду, так надменно они пахнут лимоном. На четвёртом часу, высиженном на кухне, Марина наконец спросила:

— Зина, мне сегодня приснился странный сон. Он у меня из головы не идёт.

— Что за сон?

— Зина отлично толкует сны, — пояснила Марина отяжелевшему от разговоров Ивану, чья голова клонилась к её плечу.

Марина пересказала сестре, что ей снилось, Зина слушала с закрытыми глазами и покачивалась из стороны в сторону. Иван сквозь дремоту улыбался. Марина закончила говорить, Зина ещё несколько секунд не открывала глаз, Марина нетерпеливо застёгивала и расстёгивала пуговицу на кофте. Наконец Зина очнулась:

— Ты, дорогая моя, неправильно используешь свои силы. В тебе пропадает воля руководителя. Это же всё очевидно, снежная буря — беда и очищение, не верящие люди — это не верящие люди, маленькая девочка — люди, в тебя верящие. И твой долг всё взять на себя.

Иван повёз Зину домой, Марина попросила его не возвращаться, у неё раздуло живот, и просто хотелось побыть одной, собрать мысли. Её не оставлял вопрос: почему у девочки из сна было Наташино лицо? Наверное, всё-таки не она.

Глава 22

Оскар завязал потуже шнурок блестящего ботинка и продолжил следить, как рабочий в обтягивающем комбинезоне висит на верёвке и моет витрину магазина.

— Скалолаз, — прошептал Оскар, и болезненная гримаса скривила его лицо. Он почувствовал чей-то взгляд, медленно повернулся. Его рассматривал высокий мужчина, он склабился неопрятным ртом, обнажая воспалённые дёсны, и у него на шее висел шарф оскорбительно розового цвета. Незнакомец поднял чашку с кофе в знак приветствия. Оскар поёжился, стремительно встал и вышел в туалет.

В квадратном помещении, огороженном стенами невнятно-бурого цвета и запахом сухих цветов, незнакомец нагнал его. Оскар посмотрел в зеркало. Мужчина обнял его за талию и шершавым подбородком потёрся о затылок, вульгарный запах распространился по всей уборной, раздражая ноздри фальшивой ароматностью, Оскар мотнул головой, незнакомец попытался вложить ему в карман стодолларовую купюру и настырно потянул в кабину туалета. Оскар с силой стукнул его по мокрой ладони и выбежал из уборной. Он бежал по улице, а за ним ехала иномарка, из которой кричала перекошенная от ярости маска:

— Грязный извращенец! Гомик патлатый! Убить тебя, сволочь, чтобы мир не гадил.

На Оскара глядели злые лица прохожих, он чувствовал, как за его спиной смыкается ненависть, на лбу выступила испарина, отовсюду стал раздаваться свист, кто-то начал пускать воздушные поцелуи. Оскар почувствовал удар в спину, а потом земля устремилась к нему навстречу, он больно упал на колено, двое коротко стриженных оттащили его в подворотню. Оскар отрешённо смотрел на них и почему-то вспомнил, что забыл на работе зонтик. Его стукнули в живот, потом по лицу, из носа потекла кровь. Во двор въехала золотистая иномарка:

— Бей, его, бей! Переломайте ему кости. Педик! Смердь! Тварь!

— Хоть бы дождь пошёл! — тихо сказал Оскар и закрыл глаза. Удары доносились откуда-то извне, его тело отупело и не хотело воспринимать боль, секундами Оскар напрягал мышцы, чтобы начать сопротивляться озверевшим людям, которые не могли говорить, а шипели, ухали и рычали. Их огромные некрасивые руки, ноги, одетые в грязные ботинки, бились об его тело. Оскар тихо говорил, словно молясь жизни: — Вам меня не сломать! Свора шакалов, накинулись на одного. Вы слишком презираете себя, чтобы быть сильными. Вас прибило сюда плохим ветром!

Вдруг полился дождь, дышать стало легче, синие капли смывали злобу с лиц, делая их пустыми, со скатившимися глазами, с зияющими бездомными дырами. Сверху открылось окно, Оскару показалось, что выглянула Света:

— А ну, убирайтесь вон! Сейчас милицию вызову! — прокричала она.

Девушка схватила сетку с яйцами и стала кидать ими в парней, потом подняла огромный арбуз и швырнула в капот машины. Раненый автомобиль, жалобно урча, развернулся и начал удирать от падающих сверху предметов.

Оскар сел, дождь смывал кровь на землю, которая с жадностью впитывала её. Молодой человек улыбнулся, теперь он был уверен, что к нему бежит Светлана. Она подняла его на ноги и втащила в подъезд.

Марину разбудили крики, доносящиеся с улицы, она открыла глаза и не поняла, где находится. За окном шёл дождь, женщина стала вслушиваться в его сырой шелест — шум и ругань растворялись в нём. Зазвонил телефон, она перевернулась на другой бок. Телефон продолжал настаивать. Марина, укутавшись в одеяло, подошла к зеркалу, сняла трубку и положила обратно.

На кухне в раковине стояла грязная посуда, валялись куриные кости. Она включила воду, чтобы отмыть остатки засохшей еды. Даже вода текла медленнее, чем обычно.

Марина выпила кофе с коньяком, причём коньяку было столько же, сколько и кофе. Она позвонила маме, никто не ответил. Словно плывя в молоке, она подошла к окну, на неё смотрело наглое, умытое солнце. Оно плясало, натыкаясь на ватные облака, шлёпая их и подгоняя, а они, поджав зады и толкаясь, скользили, растворяясь в небытие. Но вдруг солнце заволокла туча — тяжёлая, наполненная слезами и громами. Капля упала на щёку Марины, она рванулась к телефону, набрала ещё раз. Опять молчание. Марина начала метаться по квартире, натягивая на себя вещи, смешивая предчувствие чего-то недоброго с собственными же заверениями, что всё образуется и жизнь войдёт обратно в колею, из которой её кто-то выбил, вывихнул в неправильную сторону. Когда Марина выбежала на улицу, не зная, куда ей податься и отчего спасать своё пошатнувшееся счастье, перед ней, как в сказке, остановилось жёлтое такси, в котором сидел её принц, пахнущий ёлкой и заботой.

— Тебе куда?

— Строгино. Улица Исаковского, дом 10 дробь 2.

Иван моча вёз её мимо московских домов, московской жизни.

Марина сидела, отвернувшись к окну, и её нервы стали будто стеклянными, тронь их чуть сильнее, и они разобьются, рассыплются в прах. Иван открыл дверь и подал руку.

— Я с тобой.

— Нет.

— Да.

Они поднялись на второй этаж, в подъезде вместо запаха кошек стояла колом вонь хлорки, и от этого Марину начало тошнить. На третьей ступеньке лежал пластмассовый смятый стакан, один из боков был прожжён сигаретой. Марина подняла его и посмотрела в дыру.

— Что ты всякую гадость собираешь. Брось, — приказал Иван. Марина, ничего не ответив, взглянула на него. Такими глазами на него смотрела жена, когда ей сказали о том, что их дочь глуха. Иван привлёк Марину к себе, какая она маленькая и хрупкая! Ему сделалось страшно, он прижал её ещё сильнее, чтобы спрятать от всего мира. Марина дёрнулась и пошла по ступенькам вверх.