Айрис Мердок - Время ангелов Страница 41

Радостное ожидание помогало ему относиться к ней с неостывающей любовной теплотой. Любовь превратила его в художника. Он покупал маленькие подарки, изобретал угощения. Доставлять кому-то радость — как давно он не делал этого! Жил кое-как в своей скорлупе, утешаясь, что так и надо. Лео прав, ему следует найти место в английском обществе. Хватит постепенное отмирание души называть духовностью. Если он попытается, то еще сможет жить обыкновенной жизнью. Они с Пэтти смогут.

Счастье переполняло ее, и хотя иногда она как бы отмахивалась от него, ощущение счастья не уходило, а, наоборот, усиливалось. Она теперь часто напевала. Ей было легко с Евгением. Он надеялся, что ему по силам сдерживать в себе эту бушующую страсть, а так хотелось сжать Пэтти в объятиях, дать ей шлепка, усадить на колени. Их ласки все еще оставались на уровне влюбленных детей. Лишь изредка он со всей своей страстью целовал ее или по-медвежьи прижимал к себе.

Годы одиночества придали его чувствам качество, которое он не сразу мог определить. Чистота? Нет, скорее, новизна. Он влюбился словно впервые, как мальчишка. Ведь в несчастную Таню он никогда не был по-настоящему влюблен. Он любил тех, из детства, и, казалось, больше никого не мог полюбить.

— Прошлой ночью мне приснилась моя английская гувернантка. Ее звали мисс Алисон.

— Ты ее любил?

— О, да. Я всех любил. Детям это свойственно.

— Кому как.

— А тебе минувшей ночью что приснилось, Пэтти?

— Мне не снятся сны. Что же случилось в твоем сне?

— Не помню. Мне кажется, это был наш загородный дом.

— Как он назывался? Ты мне говорил.

— Белая долина. Потому что там росли березы. У них ведь белые стволы.

— Глупенький, я знаю, что у берез белые стволы. В Англии есть березы.

— Есть? А, в самом деле. Правда, я никогда не видел. О, Пэтти, ты уже уходишь?

— Надо, а то не успею за покупками.

— А сахарную мышь возьмешь с собой?

— Она у меня в кармане. Как ты думаешь, надеть мне новые сапожки?

— Конечно, надень. Ты в них похожа на русскую.

— Немного тесноваты. Вдруг начнут жать посреди дороги?

— А вдруг не начнут? Надевай и храбро иди вперед.

— Я скоро вернусь.

— Аккуратно переходи дорогу. Купи мне что-нибудь этакое.

— Помоги мне надеть сапожки.

Пэтти и Евгений вышли в кухню. Настроение у Пэтти было лучше, чем всегда, и они много смеялись.

— Позвольте, я помогу вам надеть. Присядьте вот здесь.

Евгений опустился на колени и снял с Пэтти ее поношенные клетчатые тапочки. На секунду он задержал ее теплую пухлую ступню в своих руках. Ему показалось, что он держит какую-то птицу. Он подержал сапожок, и она засунула ногу. Сапожки, на покупку которых Евгений ее воодушевил и которые они долго обсуждали, были из черной кожи, высотой почти до колена, на шерстяной подкладке. У Пэтти прежде никогда таких не было.

— Тесноваты. Я же говорила.

— Но ты всегда жалуешься, что обувь великовата.

— Нет, сначала тесновата. Только потом становится великовата.

— Ну, надевай.

— Не получается.

— Просто сапожки для тебя в новинку. Ничего, наловчишься. Суй ногу.

Евгений почувствовал, как пятка надежно уперлась в положенное ей место.

— Отлично. Теперь следующий.

Толкая и подтягивая, Пэтти надела второй сапог.

— Теперь шубку. Ну вот, совсем русская.

В шубке из кролика, с шарфом на голове, Пэтти выглядела шарообразно, как те добродушные пухлые бабоньки, спешащие тебе навстречу морозным утром по Невскому проспекту. Евгений рассмеялся, прижал ее к себе и раскружил. И тут он увидел Мюриэль Фишер. Она стояла в дверях кухни и угрюмо смотрела на них.

Евгений опустил руки. Пэтти оглянулась и тоже увидела Мюриэль. Пэтти помедлила, а потом решительно направилась к двери. Мюриэль посторонилась. Невнятно поздоровавшись с Мюриэль, Евгений поспешил за Пэтти. Она уже успела открыть входную дверь. Волна студеного воздуха проникла внутрь, разбившись об их лица и руки. Туман почти рассеялся, но все равно было мрачно.

— Холодно, Пэтти. Давай закроем дверь.

— Выйди на минуту, — сказала Пэтти.

Дрожа от холода, Евгений вышел на крыльцо, и Пэтти слегка прикрыла дверь. С покрасневшими от стужи лицами они вглядывались друг в друга, и холодный сумрачный свет окутывал их. Лица их, как два цветка, увяли и закрылись.

— Что случилось, Пэтти? Я сейчас заледенею.

— Я хочу сказать… нет, это не имеет значения.

— Скажешь, когда вернешься.

— Я вернусь, правда?

— Что за глупости. Конечно, вернешься.

— И ты будешь меня ждать, да?

— Буду.

— И ты всегда будешь ждать, Евгений, всегда?

— Всегда! Ну, Пэтти, будь осторожна. Не упади в новых сапожках.

Пэтти исчезла в холодном тумане утра, осторожно ступая по тротуару, покрытому смерзшимся в комки снегом. Евгений поспешил в зал, где было все же теплее, чем на улице. Может, ему следовало пойти с ней? Ожидавшие его разные мелкие дела могли и подождать. Как хорошо она сказала! «Всегда» — это он впервые от нее услышал.

Он с улыбкой прошел через кухню и отворил дверь в свою комнату. Мюриэль Фишер сидела у стола. При виде его она встала.

— Мисс Мюриэль…

— Извините, — тихо проговорила Мюриэль. — Я хочу вам кое-что сказать.

Евгений всмотрелся в ее лицо. В нем было что-то странное. Лицо сначала сморщилось, потом вытянулось, словно подвешенное на крюк. Лицо Мюриэль всегда казалось Евгению каким-то отталкивающим. Но теперь она напоминала демона в муках. Ему стало не по себе.

Евгению никогда не нравилась Мюриэль. Она казалась ему неженственной и холодной. Он ставил ее в один ряд с Шедокс-Браун — бесцеремонная английская дама, которая как бы и стремится помогать, но при этом не может скрыть своего высокомерия. Этим дамам присуща самоуверенность, которой позавидует любой супермен. Евгений всегда чувствовал, как настроено к нему общество, и мог безошибочно определить, считают ли его равным себе или все же хоть на каплю, но презирают. Мюриэль тщательно выспрашивала его о прошлом, но в ее вопросах не было сочувствия, даже любопытства. Он чувствовал, Мюриэль просто хочет найти для него наиболее подходящую «полочку». Чтобы знать, что с ним делать, надо его как можно точнее классифицировать.

Она подарила ему шкатулку, но это был очень горький подарок. Он простил шкатулку, но не Мюриэль. Она вторглась куда не следует, ущемила его достоинство, во всяком случае, доставила неприятности; это было вторжение в сферу личную, в тайну, которая ее не касалась. От ее неловкого прикосновения вернулась из прошлого боль, заставшая его врасплох, и от этого вдвойне унизительная. Он негодовал, что она подглядела его слезы, что она бесцеремонно прогнала Лео, словно имела власть над сыном, ту власть, которую потерял он, отец. Она — враг Пэтти. Евгений давно это понял. А после безобразной сцены с кастрюлей супа он начал считать ее не только отвратительной, но и опасной.

Евгений взял себя в руки. Наверняка мисс пришла пожаловаться на какой-то проступок Лео.

— Будьте добры, закройте дверь, — сказала Мюриэль.

— Что случилось, мисс Мюриэль?

Мюриэль опять села. Она смотрела на него, уныло скривив рот. Узкие глаза поблескивали на лице, которое все больше походило на маску.

— Я полагаю… какие-то неприятности… наверняка, Лео… — с тревогой проговорил Евгений.

— Мне нужна ваша помощь, — глухо произнесла Мюриэль. Ей трудно было говорить.

— Простите, но я не понимаю.

Как будто справляясь с удушьем, Мюриэль сжала в ладони край скатерти, наклонила голову и на миг зажмурила глаза.

— Это я нашла вашу икону.

— Как вы сказали?

— Это я нашла икону и принесла ее. Пэтти просто заметила ее в зале. Это я должна была отдать икону.

— Значит, икона была у вас? Вы взяли ее… Я не понимаю.

— Это слишком сложно. Говорю вам, я нашла ее. Я как раз собиралась отдать, но Пэтти ее украла.

— Украла? Боюсь я вас не вполне понимаю, — сказал Евгений. «Она опасна», — подумал он, неприязненно глядя на нее.

Мюриэль впилась в Евгения горящим взглядом. Лицо ее выражало не иначе как ненависть.

— Ну, когда венчальные колокола зазвонят для вас с Пэтти? — выдавила она.

Евгений почувствовал гнев — маленькую красную точку в центре его поля зрения.

— Это касается, думаю, только нас — меня и Пэтти.

— Значит, вы собираетесь жениться? Вы влюблены? Пасторальная сценка, которую я застала на кухне…

— Не лучше ли вам оставить нас в покое? Вы пришли что-то сказать? Говорите и уходите. Меня ждут дела.

— Нет у вас никаких дел, — откинувшись на спинку стула, произнесла Мюриэль. Лицо ее стало вдруг гладким, непроницаемым, оно дышало холодом, как слоновая кость, как алебастр. Она глянула вверх, на икону.

— Думаю, вам следует кое-что узнать о Пэтти.