Марк Еленин - Семь смертных грехов. Роман-хроника. Крушение. Книга вторая. Страница 42

— Выведет, — подхватил Врангель. — Вы отлично все затеваете. Но! Наша главная задача — уничтожить делегацию большевиков. Их много?

— Думаю, их будут охранять значительные отряды Кемаля. Да и чекистов'они пошлют достаточно.

— И все-таки! Задача уничтожения Фрунзе, фон Перлоф! Может быть, послать в Восточную Анатолию летучий отряд?

— Полагаю, лучше одного-двух человек. Был вариант, но он, к сожалению, не получил реализации. Пока — во всяком случае. Поэтому и не докладывал вам, чтоб не отнимать зря время, — контрразведчик хитрил, набивал себе цену.

— Докладывайте, фон Перлоф. Я приказывал вам — в любое время, днем, ночью — когда угодно! Я вот и про Фрунзе не знал, Безобразие! Ну! Так в чем дело?

— Энвер-паша. Я установил с ним контакт, но боюсь, поздно. Он — человек Англии. И теперь его послали в Туркестан. Я внушал ему: сблокировавшись с нашими войсками, захватить Константинополь, а затем, пока союзники не опомнились, ударить по Кемалю. Энвер готов.

— Видите, — упрекнул Врангель. — Если б вы поставили меня в известность, все повернулось бы иначе.

— Идея еще в зародыше. Эти восточные политики и военные ведут переговоры сразу на все стороны.

— Делаю вам выговор. И вы ошибались в последнее время.

«Неужели знает о контактах с Шабролем? — внутренне напрягся контрразведчик. — Хотя откуда? Не от Климовича же?»

— Отныне будете являться с докладом ежедневно, — сухо проговорил Врангель и, понимая, что зря теряет нужную, доверительную интонацию, добавил благосклонно: — Благодарю за службу, Христиан Иванович. Можете идти, если у вас все. — Поднявшись из-за стола, Врангель с подлинным чувством признательности протянул руку, которую с таким же горячим чувством пожал фон Перлоф, и, обняв контрразведчика за плечи, проводил его к дверям. Вернувшись, Врангель сел, вскинув полы черкески, и сказал: — Распустились! Холуйская черта — расслабились вожжи, опустился кнут — и понеслись кто куда.

Шатилов молчал, думал. Тонкие пальцы выколачивали по столу нервическую дробь. Видно было, как он устал. Во всей его начинающей полнеть фигуре ощущалось нечто трагическое, внутренний слом, обреченность.

— Что с тобой, Павлуша? — спросил Врангель, оценив состояние своего сподвижника. — Здоров ли ты?

— Предадут... Как есть предадут, — отозвался начштаба. — Эти разведчики, контрразведчики — перлофы, климовичи... Предадут и нас с тобой, как в свое время Романовского, Деникина. Так и будет. Вот увидишь!

— Рано ты хоронишь нас. Мы еще повоюем. Выше голову, Павлуша!

— Я, пожалуй, подам в отставку?

— Не сделаешь этого. Не имеешь права. Мы обязаны передислоцировать армию. И сохранить ее для будущего.

— Ты веришь, что у этой армии есть будущее?..

Глава тринадцатая. ЧЕРНОЕ МОРЕ. ДЕСАНТ В БОЛГАРИЮ

1

И вновь «плавучая Россия» — обнищавшая, поредевшая, изверившаяся — выходила в море. Одним судьба выбрала путь на юг, через Мраморное и Эгейское моря, к берегам Адриатики. Другим жребий выпал в Болгарию, суда шли на северо-запад, в порт Варну. Цвет врангелевского воинства размещался на севере страны, под командованием испытанных соратников Кутепова — Витковского, Скоблина, Туркула. Занимали пустующие казармы болгарской армии, уничтоженной Антантой по договору в Нейи: в Свиштове, Севлиеве, Никополе, Белоградчике. Донские части генерала Абрамова располагались в южной Болгарии, штаб — в Старой Загоре. Штаб командующего 1-м корпусом — в Велико-Тырнове. В Софии — лишь центральные учреждения.

Генерал Кутепов сохранял неколебимую уверенность, с трудом сдерживал рвущуюся радость. Сбывалась его давняя мечта, он становился начальником самой боеспособной части русской армии! Их было трое, после того как Деникин решил оставить пост главнокомандующего, и шансы каждого были равны: все молоды, все генерал-лейтенанты, имели заслуги перед белым движением — Врангель, Слащев, Кутепов... Слащев выбыл из игры и удрал к большевикам. Врангель без армии отправляется куда-то в Сербию. Он еще главнокомандующий, но популярность его падает, он оторвался от частей. Что он сможет сделать из своего далека? Издавать громоподобные приказы? Теперь он, Кутепов, вождь. Он поведет армию. Он сплотит. Армия отдохнет и окрепнет, будет, как кулак, постоянно готовой к бою. Антибольшевистских сил много в Европе. Он, Кутепов, им нужен.

Пока «Ак-Дениз» стоял на погрузке, Александр Павлович, расположив в лучшей каюте немногочисленное свое имущество, принимал начальника контрразведывательного отдела полковника Самохвалова, вернувшегося из Болгарии. Стоя навытяжку и втягивая несколько ожиревший живот (Кутепов не терпел малейшего несоблюдения формы и расхлябанности), полковник докладывал, стараясь быть кратким. За Самохваловым еще из Крыма тянулись кое-какие грешки. Он боялся Кутепова, скорого на расправу, и старался скрыть страх велеречивостью. Прикрываясь почтительными, выражающими безграничное преклонение словами, Самохвалов, посланный с частями и штабом начальника 1-й пехотной дивизии генерала Витковского, говорил:

— В силу вашего предписания, я плыл в Варну на «Рашид-паше». Все надеялись на торжественную встречу. Господин генерал приказали офицерам и солдатам разучивать с полным усердием национальный болгарский гимн «Шуми, Марица...».

— И вы разучивали, полковник? — бросил Кутепов с ухмылкой. — И что там? Ну, слова какие?

— «Шуми, Марица, окровавлена; плаче вдовица люто ранена; марш-марш с генерала наш; в бой да летим, враг да победим».

— Хорошие слова, — Кутепов подкрутил ус. — Надо приказать, чтоб все знали. Полезно! Продолжайте.

— В виду гавани генерал Витковский расставил чинов штаба на палубе, позволил и мне принять участие в церемонии, ожидая прибытия встречающей делегации и подношения цветов. Однако на причале никого. Ни благодарной толпы, ни хлеба с солью. Один лишь санитарный врач — объявляет о карантине. Что, естественно, вызывает общий упадок духа.

— Скоты! — спокойно резюмировал Кутепов. — Ну-с!

— Дальнейшее убеждает всех в худшем. Армию не признают, солдат и офицеров считают беженцами.

— Это у генерала Витковского так получается. Беженцы?! Дерьмо! Я им покажу беженцев! Будет им Марица окровавлена!..

— Осмелюсь добавить. И прошу благосклонно выслушать. Генерал Витковский защищал честь мундира с благородством и смелостью. Сняв нумера в гостинице на главной улице — для себя и штаба, — он поставил у входа часовых и приказал вывесить российский флаг. Немедля появился городской комендант с приказом спустить флаг. Генерал Витковский протестовал со всей настойчивостью, заявив в присутствии группы граждан: «Болгария, которую Россия спасла от турецкого ига, не может предъявлять подобных ультиматумов!» Заявление находит тзвук в сердцах горожан. Они аплодируют. Однако флаг приходится спустить.

— Я понимаю, полковник. — Кутепов смотрел спокойно и строго. — Мы ударим в колокола, обратимся через голову правительства к общественным кругам. Я уверен: болгары знают, русский воин — брат. Нет города, в котором не нашлось бы места русским солдатам, чьи отцы и деды проливали кровь за освобождение Болгарии от поработителей. Надо будет — напомним! Придется — научим. За нами — сила! Выводы я, конечно, сделаю. Но это эмоции. Говорите о размещении частей.

— Ввиду кратковременности пребывания, однако, в силу предписания, — поспешно заговорил, часто-часто моргая, Самохвалов, — посетил Свиштов и Белоградчик. А также Велико-Тырново.

— Докладывайте о Тырново. Там нам служить, полковник!..

Возле пирса, где грузился «Ак-Дениз», все время стояла пестрая толпа — галлиполийские турки, греки, армяне, русские беженцы с острова Халки и других мест. Галлиполийцы глазели от безделья, в надежде украсть, купить или продать что-то отъезжающим; русские — встретить знакомого, попытать счастья, которое может и улыбнуться когда-нибудь.

Несколько дней Андрей Белопольский бродил по городу, по морскому берегу, с кем-то говорил, что-то делал, пил. Под вечер он забирался под дырявую шлюпку и проваливался в тяжкий сон.

Однажды на рассвете Андрей очнулся разбитый, с дикой головной болью. Над Галлиполи низко стояла полная желтая луна. Зеленая дорожка, дробясь на волнах, уходила от нее в море. Ритмично поскрипывали и постанывали трущиеся бортами суденышки у причала. Им вторили шаткие и худые доски сходен и обросшие тиной, расшатанные временем сваи... Он приподнял голову и вновь уронил ее, закрыв глаза, поняв, что еще спит.

Помотав по-собачьи головой, Андрей сел, стараясь сбросить с себя страшную тяжесть. Он заставил себя выползти из-под шлюпки. Город спал. Море спало. Весь мир, казалось, еще спал. Белопольский пошел по берегу. Утренняя прохлада отрезвила его. А когда «Ак-Дениз» вошел в порт, пришвартовался и Андрей снова увидел гимнастерки, френчи, мундиры, он с необычайной силой ощутил свою непричастность к русскому военному братству. Андрей все поглядывал на «Ак-Дениз», а затем подошел к трапу и смешался с толпой. Он не надеялся встретить кого-либо из знакомых. Да никто и не узнал бы в загорелом до черноты, высушенном морскими ветрами, бритоголовом, неаккуратно одетом босяке георгиевского кавалера князя Белопольского. Он и сам не признался, если бы кто-то окликнул его. Просто ему приятно было услышать четкие слова команд, увидеть скуластые, курносые и светлоглазые лица. Андрей смотрел, как грузились офицеры штаба, а следом медленно и величественно поднялся по трапу сам Кутепов, без шинели, в парадном мундире, на котором все сверкало — ордена, пуговицы, золотые погоны.