Михаил Первухин - Пугачев-победитель. Страница 5

— Тятька! А для чего кисточка?

Дорофеича поразил этот детский вопрос. В самом деле, для чего кисточка?

Не находя ответа и не желая подорвать свою отцовскую важность признанием в своем невежестве, он сделал строгое лицо и важно сказал:

— Государственное, брат, дело. А ты лутче своим делом займись. Дерни-ка по всем по трем. Отзвоним да и с колокольни долой. Наше дело таковское. А отец Сергий се дни поучение будет говорить...

— Про што, тятька?

Что-то забулькало в горле причетника. Потом он, давясь от смеха, вымолвил:

— Наподобие ослицы валаамовой.

— Я про ослицу валаамову знаю, тятька! — похвастался Кирюшка. — Ехал на ней там кто-то, а ослица вдруг как заговорит человечьим голосом... Ну, он испужался...

— Испужаешься! Ну вдарь-ка, вдарь!

— Блям-блям-блям! — залились колокола.

— Бамм... бамм... бамм! — загудел, дребезжа, разбитый старый колокол.

— Бросай, Кирька! — скомандовал причетник.

Мальчик колобком скатился с лестницы колокольни, чтобы увидеть, как к паперти подходит отряд гусар под командою ротмистра Левшина.

Всех гycap с Левшиным было человек около сорока. Почти половину своего маленького отряда ротмистр оставил для охраны барской усадьбы. Юрий Николаевич Лихачев, загоревшийся желанием поволочиться в саду за хорошенькой золотошвейкой Ксюшей, тоже предпочел не покидать усадьбы.

Отряд производил не слишком внушительное впечатление: люди сидели на разномастных лошадях, среди которых попадались и высокие, горбоносые степняки-киргизы, и приземистые лохматые донские маштачки, и тяжелые ширококостные вислоухие кони саксонской породы, вывезенные из недр Германии пришедшими в Россию при Елизавете Петровне колонистами-немцами. Сам Левшин сидел на тонконогой стройной и красивой, почти снежно-белой кобыле, в жилах которой имелась хорошая доля арабской крови.

Обмундирование гусар было тоже не из важных: пообносились в походе. Зато оружие у всех было в образцовом порядке. Об этом заботился старый седоусый вахмистр Сорокин, попавший в гусары еще белогубым мальчишкой и до того сжившийся с солдатской жизнью, что добровольно остался на службе и тогда, когда по возрасту получил право снять с себя мундир. Сорокину было за пятьдесят, и он «сломал» несколько кампаний, так что с правом говорил о себе:

— Я, можно сказать, наскрозь всю землю прошел. Одно слово, видел и огни, и воды, и медные трубы, и чертовы зубы, а все же цел остался. Только что нутро у меня водкою попорчено. Баба-колдовка одна отравила, полячка ехидная...

Среди рядовых гусар Сорокин пользовался непререкаемым уважением, и Левшин, знавший старика еще со дней Семилетней войны, питал к нему полное доверие.

Маленький отряд на рысях прошел по два в ряд широкой и пыльной улицей села и задержался в нескольких шагах у паперти.

— Стой! Слезай! — скомандовал Левшин.

Как один человек, гусары очутились на земле.

— Четверо у коней! — распорядился вахмистр.

Левшин первым прошел в церковь. Солдаты последовали за ним. Стали в три ряда в правом притвора. Двое отправились к ктитору храма, тучному белобрысому мещанину, купили две дюжины тоненьких восковых свечечек и принялись расставлять их у икон. Храм быстро наполнился прихожанами, привлеченными не столько желанием помолиться, сколько любопытством — поглядеть на гусар. Лупоглазые бабы и девки, не обращая внимания на воркотню мужчин, тесным кольцом окружили гуcap. Некоторые соблазнялись и осторожно прикасались корявыми пальцами к мундирам солдат. Придурковатая Дуня, дочь деревенского общественного пастуха, так и застыла перед каким-то румяным черноусым молодым гусариком и бормотала:

— Андел пресветлый. Андельская душенька! Пуговки ясненькие, глазки андельские...

Кирюшка, засунув палец в рот, не спускал глаз с лица Левшина.

Облачившийся в лучшую, праздничную ризу, отец Сергий приступил к служению. Запел, вернее, заголосил находившийся под управлением одноногого старого солдата хор из десятка мальчишек и девчонок. В церкви стало душно.

По мере того, как подвигалась к концу торопливая, «на почтовых», служба, смутное чувство овладевало Левшиным.

Неверующим он не был и всегда неукоснительно посещал храм, выполнял все обряды, в положенное время постился, исповедовался и причащался. Но теперь не было сил заставить себя отрешиться от всего и отдаться молитве.

В душе была какая-то смутная тревога, словно предчувствие надвигающейся беды. Он позабыл о том что стоит в церкви и здесь идет богослужение. Думая о переживаемом Россией тяжелом времени, в сотый раз доискивался причин и без труда находил эти причины: десятки, сотни...

Разве не ясно, что сейчас Россия только строится заново. Возведено несколько этажей, но настоящей крыши нет. Поставлены стены, но поставлены-то они наспех, а настоящего фундамента еще нет. И они, стены, все оседают и оседают, и чтобы они не свалились, их приходится подпирать грубо отесанными бревнами. В воздвигающемся здании уже имеются подвалы и каморки, темные углы, и там ютятся набившиеся с бору да с сосенки жильцы, среди которых много и таких которые влезли нахрапом. В наспех воздвигнуты стенах нет достаточного количества окон, а станешь их прорубать — соседи крик поднимают. А дверей много, и все нараспашку. И стоит только зазеваться, в эти двери прет зверье степное и лесное. Врываются в сумерки лихие люди. А станешь заставлять обитателей сторожить двери, бунтуют эти обитатели, жалуясь на тяжелую службу, ссылаясь на недосуг, спихивают с себя службу.

— Васкородие! — прервал подобострастный голос подошедшего причетника печальные размышления Левшина.

— Чего тебе?

— Батюшка спрашивают: начинать им?

— Поучение мирянам...

Мелькнула мысль сказать, что нет, не нужно поучения. Все равно, ведь...

Но голос Левшина сухо вымолвил помимо его воли

— Пускай начинает.

— Братие! — прозвучал с амвона жиденький, дребезжащий голос отца Сергия. — Какая польза человеку, аще и весь мир приобрящет, душу же свою ощетит? Сказано бо есть — да обесится жернов осельский навые его, и да потонет в пучине морстей… И еще сказано: шедше, убо научите все языци... Будучи на острове Патмосе, святой Иоанн Златоуст им видение... Сиречь Зверя Багряного, имя же ему Антихрист, который... Гиенна огненная... Но зеверь сей блуждает по миру, аки лев рыкающий, иский кого поглотити, дондеже не будет сокрушена глава его...

Голос отца Сергия оборвался. Левшин досадливо поморщился.

— Зачем он это? Ах, господи! Сказал бы прямо, что...

И тут же мелькнула мысль:

— Да! А что, собственно сказать-то? И кому? И где найдешь слова, понятные этому... стаду.

А из уст отца Сергия продолжали струиться миллионы раз повторявшиеся другими чужие слова:

— Сказано есть в Священном Писании: да повинуется, мол, всякая душа властем предержащим, поелику несть власть, еще не от бога, сущия же власти от бога учинены суть. Злоумышляющие же против власти будут звержены в гиенну огненную. Да...

Отец Сергий приостановился: потерял нить. Мучительно покраснел. На лбу появились капли пота, визгливо крикнул:

— Братие! Законная наша государыня императрица Екатерина Алексеевна...

Смолк. И вдруг из какого-то угла донесся чей-то четкий шепот.

— А которые говорят, што, мол, самый законный анпиратор будет Петра Федорыч...

Левшин рванулся в ту сторону, откуда прозвучал этот шепот. Сорокин предупредил его и нырнул в толпу. Испуганно взвизгнула придурковатая Дуня, бросилась бежать, упала и забилась в припадке, неистово крича:

— Андельские глазки. Андельские глазки!

В дверях храма произошла давка. Несколько десятков человек столпились там, сбившись в кучу. Потом образовавшаяся пробка выскочила на паперть и рассыпалась разбегавшимися во все стороны людьми.

— Сорокин! Отставить! — крикнул Левшин.

Когда Левшин вернулся из церкви в усадьбу и уселся за столом, ожидая ужина, Лихачев, валявшийся все с той же французской книжкой, сладко зевая, осведомился:

— Ну, что нового?

— Ничего! — ответил угрюмо ротмистр.

— А я тут без тебя провел время не без приятности... Моя Ксюша оказалась прелюбопытной персоной...

— Твоя Ксюша?

— Почему нет? — чуть покраснев, ответил молодой человек — Не скрою, что она еще не совсем моя. Еще чуточку дичится, упирается. Но, ах, какие у нее перси! Я думаю, и у описанной в этом поэтическом произведении господина Жюстэна прелестной Дорины или у ее очаровательной, хотя и ветреной, кузины Коринны юные перси не были нежнее...

— Невинная что ли?

— Из-за этого и упирается... Но она дала слово прийти ко мне ночью... А относительно тебя я тоже похлопотал у моей Ксюши есть закадычный друг — Нютка. Ксюша говорит, что ежели ты подаришь ее рублем, то она с превеликим удовольствием...

— Посмотрим! — рассеянно отозвался Левшин. — Но раньше поужинаем да послушаем, что нам скажет Сорокин. Я поручил ему произвести разведку среди местных жителей. Золотая голова. По-настоящему давным бы давно пора старику получить офицерский чин.