Александр Хьелланн - Гарман и Ворше Страница 5

Этого было более чем достаточно, чтобы вызвать дружный смех школьников. А так как в этот момент звонок сторожа оповестил, что время занятий истекло, — весь класс бросился врассыпную; адъюнкт, кипя негодованием, побежал жаловаться ректору.

Габриель тоже поспешил покинуть школу, чтобы нагнать приятеля, своим появлением нарушившего школьную дисциплину. Но тот уже исчез — вероятно, направился в город подкрепиться.

Это был кораблестроитель Том Робсон, как называли его после возвращения из Америки. В сущности, до отъезда его имя было Томас Робертсен, но в Америке оно несколько изменилось, а потом таким и осталось.

Том Робсон был самый опытный кораблестроитель на западном берегу, но он любил выпить, и те, кто пользовался его услугами, должны были приглядывать за ним и, даже при этом условии, запастись изрядным терпением. Он часто работал для фирмы Гармана и Ворше, но корабль, который сейчас стоял в доках около Сансгора, обещал быть его шедевром. Это был крупнейший корабль из всех до сих пор строившихся в городе — водоизмещением в 450 тонн, и консул Гарман отдал приказ ничего не жалеть для строительства, чтобы корабль получился образцовым.

Поэтому Том теперь выпивал только изредка, завершая значительные этапы в своей работе, как, например, сегодня, когда уже дошли до обшивки корпуса.

Габриель не нашел ни своего приятеля, ни коляски из Сансгора, обычно ожидавшей его у школы, и пошел домой пешком по длинной аллее, которая вела к имению Гарманов. Тут было добрых полчаса ходьбы, и пока юноша брел, таща тяжелый груз опротивевших ему книг, он предавался горьким размышлениям.

Каждый день на пути из школы он встречал молодых конторщиков, идущих обедать в город. Они выглядели усталыми и измученными, но все же Габриель завидовал им: ведь они весь день работали в конторе, в этом огромном святилище, к которому он, он — сын владельца фирмы — не имел ни малейшего отношения ни словом, ни делом. Ему приходилось ограничивать свою деятельность посещением верфи, где было множество интересных уголков и куда консул лишь изредка заходил после обеда. Большой корабль был гордостью Габриеля: он облазил все внутри и снаружи, сверху донизу, и знал каждую доску, каждую планку и каждый забитый гвоздь.

В конце концов юноша завоевал симпатии всех на верфи, а в лице Тома Робсона, старого Андерса и других корабельных плотников, невысоких и сутулых, приобрел добрых друзей.

Каждый раз, думая об этом великолепном корабле, юноша почти забывал бремя греческого и латыни! Из отрывочных разговоров дома Габриель знал, что возникли многочисленные разногласия между отцом и Мортеном — старшим братом, совладельцем фирмы, — и разногласия эти возникли сразу же, как только зашел разговор о постройке корабля.

Мортен полагал, что лучше всего купить в Англии пароход нового типа, не деревянный, — купить одним или в компании с несколькими фирмами в городе. Он уверял, что недалеко то время, когда парусные суда окончательно уступят место пароходам.

Но старик был принципиальным сторонником парусных судов; а кроме того, для него была невыносима мысль, чтобы Гарман и Ворше вошли в компанию с этими вчерашними торгашами из города!

Все было сделано так, как желал глава фирмы: корабль строился из собственного леса, на собственной корабельной верфи, силами рабочих, которые из поколения в поколение строили корабли Гарману и Ворше.

Когда Габриель подошел к морю так близко, что мог уже различать изгиб берега, где находилось имение Сансгор, первое, что он стал искать глазами, был корабль.

Да, вот он стоял на главной верфи со своими могучими, отлично закрепленными шпангоутами и красиво изогнутой кормой. Был обеденный час, и все рабочие либо разошлись на отдых в маленькие хижины, тянувшиеся по западному краю берега, либо спали тут же на верфи, на грудах опилок.

Габриель стоял на вершине холмика, откуда дорога плавно спускалась к поселку, и, глядя вниз на все это богатство, уже с давних времен принадлежавшее Гарману и Ворше, становился все грустнее и грустнее. Вот перед ним возвышается старинное синее главное здание, раскрашенное в голландском вкусе, с разными пристройками и окнами в крыше. От дома к югу тянется большой сад с аллеями, подстриженными зелеными изгородями, с маленькой плотиной, наполовину заросшей жимолостью и густым кустарником; на север, к морю — шоссейная дорога, а дальше — большой двор со старыми липами в центре; еще дальше, друг за другом, — четыре желтых с коричневыми дверьми склада, а за ними, в начале бухты, — верфь.

Несколько выше дороги, которая поворачивала к югу вдоль берега, лежал так называемый «хутор» Гарманов. Там были конюшни, склады и жилые дома; широкая немощеная дорога проходила мимо мельницы, скотных дворов и других хозяйственных построек.

Эта часть владений Гарманов никогда особенно не интересовала Габриеля, — и все же если бы только ему можно было взять на себя управление этими угодьями, стать сельским хозяином! Ведь тогда он все-таки остался бы вблизи фирмы, моря и кораблей! Но ему предстояло учиться, и отделаться от этого не было никакой возможности.

Консул К. Ф. Гарман был не из тех, кого легко отклонить от раз принятого решения. Отец его в свое время поступил так же, предназначив старшего сына для коммерции, а младшего — для занятий науками. И он собирался последовать этому примеру. Непокорный Габриель временами думал, что дядюшка Рикард плоховато применил свои знания, полученные в результате занятий науками, но высказать эти мысли вслух юноша не решался.

Фру Гарман полагала, что для молодого упрямого ума полезно побеждать свои влечения; ничего не могло быть вреднее, чем поддаваться соблазнам плоти.

Таким образом, помощи ждать было неоткуда. Габриель брел по аллее, волоча за собой тяжелый груз книг, и вдруг заметил далеко на юге, на дороге, огибающей имение, всадника, которого он сразу же узнал; это был дядюшка Рикард на Дон-Жуане.

Юноша прибавил шагу, сразу позабыв о тяжелом бремени мыслей и книг, и стал думать о развлечениях и вкусных кушаньях, которые всегда сопутствовали появлению в доме дядюшки Рикарда. Габриель поспешил сперва на кухню — сообщить о приезде дядюшки йомфру Кордсен, а затем к отцу, который всякого, кто сообщал о приезде советника, встречал как человека, принесшего самое приятное известие.

— Ах! Господи Иисусе! Растопи-ка скорей печку, Марта! — вскрикнула йомфру Кордсен и побежала за чистым чепчиком.

— Хорошо, мой мальчик! — сказал консул Гарман, дружелюбно кивнув Габриелю. Консул первые годы учился в Копенгагене и поэтому слово «мальчик» любил говорить по-датски, да и некоторые другие норвежские слова произносил как датчане.

Габриель был очень доволен: он добился того, что йомфру Кордсен произнесла свое «господи Иисусе!», а это случалось не часто, да и отец был на редкость ласков: ведь консул Гарман вообще был человеком, мало склонным к излиянию чувств.

«Младший консул», как все его называли с тех времен, когда «старый консул» был еще главою торгового дома, казался рядом с братом высохшим и поблекшим, — тот с течением времени немного располнел. У младшего консула были гладкие густые седоватые волосы, которые он старательно зачесывал вперед, светло-голубые проницательные глаза и немного оттопыренная нижняя губа.

Всегда гладко выбритый и тщательно начищенный, в блестящих ботинках, с тугим белым воротничком и палкой с серебряным набалдашником, он всем своим видом являл солидность и довольство. Каждое его слово и движение, вплоть до маленького характерного жеста, которым он поправлял подбородок в тугом крахмальном воротничке, — все было четко, уверенно, суховато и корректно. Слово корректность особенно соответствовало натуре младшего консула, как будто это слово было специально для него придумано; и его личность и его жизнь — все носило ясный, чистый, холодный отпечаток корректности.

В наследство консулу Гарману достались не только большой торговый дом и крупный капитал, — у него сохранилось также чувство безграничного удивления и уважения к покойному отцу. Мортен В. Гарман — старый консул — в свое время после смерти родителя получил наследство далеко не в блестящем состоянии: земли были отягощены долговыми обязательствами, а дела торгового дома оказались в большом беспорядке. Чтобы поправить все это, Мортен В. Гарман вступил в компанию с богатым старым шкипером по имени Якоб Ворше. Отсюда и пошло название торгового дома. Благодаря притоку капиталов старого Ворше близкое к банкротству дело оживилось, а огромная предприимчивость Мортена Гармана уже через несколько лет превратила фирму в одну из самых крупных на всем западном побережье.

Но когда старый Ворше умер и вступил в фирму его сын, оказалось, что Мортен Гарман и молодой Ворше не могли работать вместе. После «полюбовного соглашения» Ворше вышел из состава компании со значительным капиталом, а Гарману остались фамильное имение Сансгор и фирма. С этого-то времени Гарманы и начали богатеть по-настоящему, тогда как Ворше в короткий срок промотал свои деньги и умер банкротом. Поговаривали, что Ворше поступил необдуманно, поторопившись выйти из состава фирмы как раз когда начинались хорошие времена; но, в сущности, все дело было в том, что Гарманам вообще везло.