Казимеж Брандыс - Граждане Страница 66

«Дурак я и трус», — думал Павел уже почти равнодушно.

Неожиданно для самого себя он встал и, извинившись перед Агнешкой, стал пробираться к бару, толкая сидевших за столиками. Им вдруг овладело нетерпеливое желание как можно скорее вернуться со Зброжеком и сказать Агнешке: «Смотри, кого я тебе привел!» Вечер еще вовсе не кончился. Он предвидел, что она будет ему благодарна. «А потом я ее отвезу домой, — торжественно обещал себе Павел, — и скажу…» Он уже опять был глубоко уверен, что, как только они останутся одни, он во всем сможет признаться Агнешке. Но пока еще не конец. «Вот твой друг, Агнешка, Виктор Зброжек, который… с которым мы поспорили насчет завода «Искра». Несмотря на все свои заблуждения, он хороший товарищ».

Да, их с Виктором отдалили друг от друга какие-то мелочи: мимолетная и, пожалуй, вздорная ревность, случайные разногласия. Зато как много у них общего! Они товарищи по партии и должны говорить друг другу правду в глаза, как бы ни была горька эта правда. Так рождается истинно партийная дружба.

Павел, наконец, увидел вблизи сгорбленные плечи, а через секунду и лицо Зброжека.

— Виктор, — улыбаясь, окликнул он его. — Вот хорошо, что встретились!

Но в ту же минуту он окончательно отрезвел: удивленный взгляд Зброжека неприятно поразил его. Он увидел пустую рюмку, грязную посуду, тарелочку с потушенным окурком. Впрочем, после первой минуты удивления Зброжек дружески поманил его к себе:

— Садись, выпьем.

Павел ощутил на лице горячее дыхание, чья-то спина прижала его к стойке, а над ухом звучал голос Зброжека:

— Долго ты не появлялся в редакции, Павел! Там никто не знает, куда ты пропал.

— Послушай, Виктор, — перебил Павел, — пойдем к нашему столику, со мной здесь Агнешка.

Рука с рюмкой повисла в воздухе.

— Агнешка? — переспросил Зброжек.

— Да, да. Пойдем, для нее это будет сюрприз, — уговаривал его Павел и, подметив печальную усмешку Виктора, взял его под руку, пробуя потянуть за собой.

— Погоди, — пробормотал Зброжек. — Мне надо расплатиться. Ты ступай, а я сейчас приду к вам.

— Нет, я подожду тебя, Виктор, — возразил Павел. — Иначе ты нас не найдешь.

Зброжек достал из кармана несколько злотых. Он не был пьян, но усмехался как-то странно.

— Я пил только что за вечное благополучие редактора Лэнкота, — сказал он, по своей привычке кривя губы. — А тут вдруг — редактор Чиж… и Агнешка. Давай выпьем за ее здоровье!

— Пойдем выпьем с нею вместе, — убеждал его Павел. — Она же там ждет.

— Две стопки! — скомандовал Зброжек красивой даме за стойкой. — За ее здоровье!

Павел выпил, повторив мысленно:

«За ее здоровье».

— Рад буду встрече, — сказал Зброжек. — Давненько я ее не видал.

— Я тоже, — со смехом отозвался Павел. — Я только сегодня вечером вернулся с «Искры».

Павел почувствовал, что плечо Зброжека вдруг как-то напряглось. Встретив его потухший взгляд, он смутился.

— Виктор, — сказал он тихо. — Поставим крест на этой истории.

Зброжек стряхнул руку Павла со своего плеча и нагнулся над пустой рюмкой.

— Вернись к ней. Я не пойду.

— Да ты ошалел! — рассердился Павел. — Пойдем потолкуем. Я тебе все объясню.

— Нет, — Виктор покачал головой. — Я еще тут посижу. Оставь меня в покое. Агнешке нижайший поклон!

Павел придвинулся ближе.

— Что ты, Виктор? Что на тебя нашло?

— Ничего. Ровно ничего, товарищ Чиж, правая рука Лэнкота! Можешь разъезжать и дальше по моим следам! Я даже готов указать тебе несколько новых адресов после того, как ты отлакируешь «Искру».

Павлу кровь бросилась в лицо. Он стоял, не двигаясь, словно не веря еще, что его могли так унизить, и, готовый простить Зброжеку, ждал, не загладит ли тот как-нибудь свою выходку. Но Зброжек и не взглянул на него.

— Ну, как знаешь… — сказал Павел и ушел.

В зале танцевало уже не больше двадцати пар, народу стало меньше. С некоторых столов официанты убирали посуду и бутылки. Павел поискал глазами Агнешку, но ее нигде не было. «Пьян я, что ли?» — подумал он. В этот момент он увидел их столик: бутылка, две рюмки, две чашки, из которых они с Агнешкой пили кофе. И два пустых стула.

Он уже хотел было броситься искать ее, уверенный, что она ушла, не дождавшись его. Потом он предположил, что Агнешка вышла только на минутку. С тяжелым сердцем сел он за стол, не решаясь спросить о ней тех, кто сидел за соседним столиком. К тому же эти люди были пьяны, женщины визжали, двое мужчин ссорились, а третий спал, свесив голову на подлокотник кресла. Павел сидел как убитый, не зная, что делать. Официант принес счет и очень долго отсчитывал сдачу. Когда он, наконец, отошел, Павел увидел Агнешку. Она танцевала на другом конце зала, около оркестра. Румяный юноша в синем костюме что-то говорил ей, улыбаясь и обнимая ее за талию. Агнешка слушала с интересом. Они составляли красивую пару.

У Павла в глазах потемнело. Гнев приковал его к месту. Они танцевали, правда, отклонившись друг от друга, но кавалер Агнешки смотрел ей в глаза.

Павел сочинял фразу, которой он встретит Агнешку, — вежливую, холодную, с оттенком презрения. Он ее придумывал с таким же волнением, с каким несколько часов назад, в поезде, подыскивал самые горячие слова любви.

Но так же, как те слова, холодная, презрительная фраза не была произнесена: когда Агнешка вернулась к столику, Павел встретил ее гробовым молчанием, едва кивнув головой ее кавалеру, который издали поклонился и исчез в толпе.

Агнешка вернулась веселая. Павел жестоко ошибался, думая, что она начнет оправдываться или выразит раскаяние. Порозовевшая, улыбающаяся, она только спросила, знакома ли Павлу мелодия, которую играет сейчас оркестр: это была песенка из французского кинофильма, в котором действие происходит на провинциальном балу.

— Помнишь? — говорила Агнешка. — Она приезжает в родной город через много лет. Она не забыла еще свой первый бал и пробует разыскать тогдашних своих кавалеров, но, в сущности, ищет ушедшую молодость. И, конечно, не находит.

Павел покачал головой — ничего этого он не помнил. Фильм был выпущен еще до войны, Агнешка же видела его несколько лет назад, когда его возобновили. «Какая-то буржуазная дребедень, — думал Павел, весь сжимаясь внутренне. — Нашли, что показывать!»

— Напрасно ты танцуешь с кем попало, — сказал он сухо.

Агнешка рассмеялась.

— Это очень милый мальчик. И танцует прекрасно.

— Таких здесь много, — пробурчал Павел.

Агнешка иронически посмотрела на него.

— Что же в этом плохого? — возразила она спокойно. — Я люблю танцевать.

— Неизвестно, что это за субъект! — обрушился на нее Павел. — Может, он торгует долларами. На передовика труда он что-то непохож.

— У него зетемповский значок, — возразила Агнешка с вежливым состраданием. — Можешь быть совершенно спокоен, ничем он не торгует. Он студент-филолог, очень хороший парень.

Павел упорно смотрел на скатерть.

— Кто угодно может нацепить значок и выдавать себя за студента.

— В следующий раз я потребую, чтобы он заполнил анкету и представил двух свидетелей, — бросила Агнешка, пожимая плечами. — В том случае, конечно, если ты опять исчезнешь на целый час.

Павел сконфузился.

— Там, в баре, сидел Виктор, — пояснил он вполголоса. — И я хотел притащить его сюда. Я не знал, что задержусь так долго…

Увидев, как оживилась Агнешка, как у нее заблестели глаза, он тут же пожалел, что сказал ей о Викторе. Попробовал ее удержать, объясняя, что Зброжек не захотел к ним присоединиться, что уже поздно и пора ехать домой. Но Агнешка оставалась глуха к его уговорам.

— Я целый век его не видела! Погоди, я сейчас вернусь, — сказала она, торопливо поправляя развязавшуюся ленточку.

— Не ходи! — прошептал Павел, бледнея, и схватил ее за руку.

За соседним столиком мужчины перестали спорить, а задремавший проснулся и поднял голову.

— Не ходи! — повторил Павел настойчиво.

— Алло! — говорил Лэнкот в телефон, рассеянно глядя на почерневший снег в саду за окном. — Что нового? Звонил мне кто-нибудь? Передайте, что я приеду к двенадцати. Да, в двенадцать, а может, и пораньше.

Он опять посмотрел на снег и спросил вполголоса:

— Что, редактор Чиж не вернулся?

Потом, помолчав с минуту, добавил, запахивая на груди халат:

— Если он придет, скажите, чтобы подождал меня.

Лэнкот повесил трубку, но не отходил от окна. Со дня внезапного отъезда Чижа он немного беспокоился. Опять эта «Искра»! Не завод, а бумеранг какой-то! В конце концов, на критическую заметку в «Жице Варшавы» можно было не откликнуться — она была направлена не столько против «Голоса», сколько против Чижа. Лэнкот уже приготовил и оправдание на случай неприятного запроса по телефону из партийных «инстанций», как он выражался. Он скажет: «У редакции были серьезные опасения, оптимизм Чижа казался нам несколько безответственным, но Чиж ввел нас в заблуждение, утверждая, что его заметка основана на бесспорных фактах. Разумеется, мы сделаем соответствующие выводы…» А под конец — самокритика: «Все-таки я сознаю, что меня как главного редактора газеты это никак не оправдывает».