Атаджан Таган - Чужой Страница 7

Распространился слух, что десятки сербазов уже погибли от жажды. Боясь, что их ждет такой же бесславный конец, гызылбаши ни на минуту не останавливали движение своих лопат. И хотя на небольшой глубине показалась влажная почва, надежд на то, что вскоре они доберутся до воды, почти не было.

Когда Блоквил подошел к группе воинов, рывших колодец неподалеку от его палатки, он увидел, с каой надеждой смотрят они на влажных песок на дне ямы. Какой-то старик показал взглядом на фляжку незнакомого офицера.

— Господин, дай глоток воды, сил совсем не осталось…

Зная, что страдающий от жажды старый сербаз вряд ли поверит ему на слово, Блоквил постучал по своей фляжке. Она, хоть и была обернута тряпкой, издала звонкий звук, словно говоря: “Во мне воды нет!”

На это раз сербаз показал на пистолет Блоквила. Думая, что тот просит у него оружие, Блоквил удивился:

— Зачем тебе в таком состоянии пистолет?

— Ты не понял, господин, — с трудом вымолвил сербаз потрескавшимися губами. — Я прошу тебя пожалеть меня. Застрели меня и спаси от этой жуткой жажды.

— Но у тебя самого есть оружие, чтобы застрелиться.

Сербаз покачал головой.

— Умереть от собственной пули — трусость. Бог не простит мне этого греха.

— А если я пристрелю тебя, Бог простит меня?

— Бог всегда милостив к тем, кто жалеет людей… У меня нет сил даже говорить, господин… — волоча обессилевшие ноги, старый сербаз поплелся к роющемуся колодцу.

Блоквил стал смотреть, что он будет делать дальше. Ему казалось, что старик, считающий позором самоубийство, должен упасть на влажное дно еще недорытого колодца и там отдать душу Богу. Но этого не случилось. Старый сербаз достал из кармана грязный носовой платок, схватил горсть влажной почвы, добытой из-под горячего песка, и завернул ее. Затем связал концы платка узлами, придав ему вид мешочка для сцеживания кислого молока. Поднеся его ко рту, с силой сжал двумя руками. Похоже, в рот старика упала пара капель влаги. Убрав узелок ото рта, он сощурил глаза.

— Шифа кардам! (На душе стало легче! — фарси).

“Ну если ты так хочешь найти спасение в этих каплях влаги, то помолчи хотя бы, глупый! — заочно пожурил его Блоквил. — Влагу, попавшую на губы, твой “шифа кардам” унесет тотчас же, как ты откроешь рот!”

Сверху над Каракумами палило солнце, а на земле будто костер развели. Поджаренный с двух сторон, песок приобрел красноватый оттенок, казалось что от него исходит запах гари. Влажная почва, выбрасываемая из колодцев, мгновенно высыхала, тем не менее одни лежали в обнимку с ней, а другие протирали ею лицо.

Старик, высыпав из платка влажную почву, снова подошел к Блоквилу. И снова указал взглядом на фляжку француза.

— Господин, дай мне ее!

На сей раз Блоквил, решив, что ему не верят, рассердился и приготовился дать сербазу достойный ответ. Но задумавшись над тем, что жажда уже начала мучать и его самого, он решил не обижать старого сербаза.

— Ты что, не веришь мне, сербаз?

— Когда в лицо тебе смотрит смерть, места для сомнений не остается, господин. Я ведь в этот раз прошу у тебя не воды, я прошу твою фляжку.

Блоквил, не понимая, зачем сербазу понадобилась его пустая фляжка, тем не менее протянул ее.

— В нашем положении ничего стыдного не может быть, господин, — старик отвернул крышку фляжки, после чего развязал шнур на штанах.

Француз решил не смущать старика и отвернулся. Однако старику сейчас было не до стыда. Он помочился во флягу, залпом выпил собственную мочу и протянул владельцу пустую тару.

— Спасибо, брат!

Блоквил воздержался от улыбки.

— Еще пригодится, оставь ее себе!

Старый сербаз кивком головы поблагодарил француза.

Блоквил уже не в состоянии был оставаться под палящими лучами солнца. У него тоже пересохли не только губы, но и горло. Он вернулся в палатку. Однако по пути ему пришлось остановиться еще раз.

На земле, вытянув ноги, лежал верблюд, а у сновавших вокруг сербазов подбородки и щеки были вымазаны кровью. Другой сербаз, склонившийся над верблюдом, казался обнимающим его за шею.

Подойдя поближе Блоквил увидел вылезшие из орбит глаза верблюда и понял, что он мертв. Сербазы зарезали верблюда и пили его кровь, пытаясь тем самым одолеть жажду.

Разобравшись в обстановке, Блоквил не стал надолго задерживаться на этом месте.

Не дойдя до палатки, Блоквил остановился, увидев сербазов, сидевших в тени раскидистого саксаула и жевавших корешки низкорослой пустынной растительности. Видимо, жевать корни было выгоднее, чем прикладывать к лицу добытую из недр влажную почву, тем более, что влага мгновенно испарялась. Как бы там ни было, но именно корни не давали погибнуть листочкам наверху, хотя они и были серого цвета.

Зная, что и в палатке у него нет воды, Блоквил прихватил с собой пару корешков, сунув их под мышку. Однако, как ни разжевывал он неаппетитные корни, во рту не ощущалось ничего, кроме неприятного вкуса. Но жажда страшнее всего, она не считается с твоим аппетитом и твоими прихотями, она может заставить даже корни жевать. Тщательно разжевывая корни, Блоквил с удивлением заметил кол, торчащий из земли в нескольких шагах от его палатки. А ведь он только что прошел мимо него. Конец палки венчала стрела, на которую была насажена голова, которую за бороду притащил в назидание всем Гара сертип.

Пришлось Блоквилу разглядывать ее. Пуля вошла туркмену в затылок и, пробив череп насквозь, вышла через лобную кость. Острый конец стрелы выглядывал сквозь эту дырочку на лбу. На ветру развевалась борода туркмена, отрезанная голова которого была выставлена напоказ как образец отваги гаджаров, как напоминание сербазам, как надо воевать с врагом. Блоквил разглядывал словно улыбающееся лицо казненного. “Видно, не хилым был человек, — сделал он вывод. — Да и лицо у него умное…”

Лицо, придававшее человеческий облик голове, пронзенной стрелой, и в самом деле казалось улыбающимся. Если с некоторой высоты наблюдать за действиями сербазов, занятых поисками воды на такыре, то они не могли не вызвать улыбку. Со стороны поведение человека, пытающегося убежать от смерти, всегда выглядят смешными, ибо сам человек в такие минуты не дает отчета своим поступкам.

Пройдя тяжелый путь от Сарахса до Мерва ровно за двадцать дней, иранские войска шестого июля 1860 года обосновались возле укрепрайона Порсугала вблизи села Кошк. Порсугала должен был стать местом хранения основных запасов армии до полного захвата Мерва.

Жорж Блоквил, интересующийся всем, что он видит в новых краях, никак не мог понять смысла названия села Кошк. Интересно, почему назвали Дворцом крохотное селение в песках, вокруг которого не растет ни единого зеленого кустика, нет ни одного приличного здания, которое бы хотя бы приблизительно напоминало дворец? Или такое название дали из-за глинобитной мечети, отличающейся от стоящих рядом заброшенных разве что высотой? Люди ведь обычно не ошибаются, давая названия землям и странам. А может, это издевка, придуманная обиженными на эту суровую землю людьми?

После того, как были пройдены извилистые горные дороги, ведущие то вверх, то резко бегущие вниз, и выехали из Новрузабата, потянулась унылая равнина, переходящая в безжизненную пустыню. Этот пейзаж порядком утомил Блоквила. Тоскливая картина окрестностей Порсугала также не вдохновила француза, и он поскорее укрылся в своей палатке. Раскрыв дорожную карту, он нанес на нее надписи “Порсугала”, “Кошкоба”, “Семендук”. И как только начало смеркаться, поскорее нырнул в постель.

Рано утром рядо с палаткой раздался грозный голос, который и разбудил француза. Рядом с палаткой Блоквила надрывался Гара сертип. Он распекал стоявших рядом с ним людей.

Выйдя из палатки, Блоквил услышал о том, что прошлой ночью, когда лагерь погрузился в сон, в него проникли туркмены и стреляли в спящих гаджаров. Правда, этот налет, совершенный, скорее всего, в политических целях, особого вреда войску не нанес. От туркменских пуль погибли три сербаза. По словам Гара сертипа, еще два гаджара были взяты в плен.

Несмотря на это, Гара сертип был вправе кричать на подчиненных, возмущаться ими. Потому что, как он объяснил подошедшему к нему французу, вчерашний налет туркмен был ничем иным, как попыткой устрашения иранских войск.

Чтобы отпустить очередную порцию брани, Гара сертип посмотрел на одного из двух стоящих рядом сертипов, командира полка “Ферахан” Хусейна Али хана. Но, видимо, вовремя вспомнив, что Хусейн Али хан является одним из наиболее близких к Насреддину шаху людей, перевел взгляд на стоящего рядом с ним сертипа. Таким образом, слова, предназначенные Али хану, вынужден был выслушать Фатхалы хан Шахсовен Багдади.

— Туркмены должны бояться нарушить твой сон. Туркмены, опасаясь тебя, не должны сметь чихнутьдаже в десяти фарсахах от тебя. А они увели твоих сербазов, в то время как ты наслаждался сном в своей палатке. Разве это не позор для армии Ирана? Разве это не значит, что мы не оправдываем высокого доверия, оказанного нам высокочтимым шахом? — Упомянув шаха, Гара сертип посмотрел в сторону палатки Блоквила и понизил голос. — Это известие не должно уйти дальше той палатки. Вы поняли меня?