Валерий Шемякин - Чердаклы Страница 8

– Учпедгиз? – с удивлением переспрашивает Зиновий.

– Да. Вот тот блондин в очках со значком БГТО на груди. Учпедгиз. Он не местный. Он контролирует хлам в Кунеевке. Он там, можно сказать, король. Тут у нас с деловым визитом.

Перепалка обрывается. Все как по команде разом садятся и вновь начинают хлебать. Давыдов замечает, что Учпедгиз сидит как-то отстраненно, тянется за баландой издалека, спокойно. Во время всеобщего гвалта он единственный не произнес ни слова.

Зиновий ощущает сладковатый запах, трудно определить, откуда он идет, скорее всего, из бочки. Давыдову становится не по себе, не то чтобы неприятно, скорее наоборот, но он чувствует слабость, появляются светящиеся точки в глазах. Боже мой, неужели и Тата где-то здесь, среди этих чувырл?

Доктор подходит к столу, но не останавливается, идет вокруг и не переставая бубнит что-то совершенно непотребное: Матери нет. Бога нет. Земля плоская. Тебя никто не любит. Не старайся. Не надейся…

– Все, я – в хлам! – говорит один из пацанов и тут же валится под стол. Следом за ним другой:

– Я – в хлам, – и тоже падает…

– Я – в хлам…

Один за другим. За столом почти никого не остается. Только Учпедгиз сидит в сторонке, чуть покачивается и что-то бубнит… Отцы… скворцы… скопцы… На пыльном полу валяются обездвиженные пацаньи тела. Доктор обходит их, возвращается к Давыдову и, глядя ему пристально в глаза, произносит:

– Не надумали еще?

– Что? – встревоженно спрашивает Зиновий.

– Перекусить.

– А что это?

– Препарат. На основе двойной целлюлозы, с добавлением биологического компонента…

И в этот момент Зиновий замечает, как из бочки с белой баландой поднимаются пузыри, вздуваются на поверхности, образуя странные фигуры – не то животных, не то гадов морских. Показались человеческие гениталии – сначала мужские в полной эректоральной красе, затем женские, раздувающиеся, растущие, раскрывающиеся, как бутон розы.

Давыдов ощущает, что он поплыл, расслоился, оставаясь здесь, возле бочки, одновременно вылетает куда-то за пределы этого закутка. Вот он уже бредет по чердаку, по всему периметру, забредает в самые захламленные уголки. Под ногами валяются банки из-под краски, котелки, мешки с известкой и окаменевшим цементом. Куча старых елочных игрушек – картонные, никому уже не нужные поделки из прессованного картона, зайцы, русалки, олени, покрытые алюминиевой краской, слоники из папье-маше, маски клоунов из жеваной газеты, серпантин, конфетти, хлопушки…

Да, он пытался быть холодным, замыкаться во время Татиных криков, представлял Северный Ледовитый океан, снежное безмолвие, белых медведей. Это помогало. Но однажды он увидел внутри себя айсберг, плывущий в пустынном море, айсберг приобрел вид огромного литого белого младенца с раздутыми щеками, выпуклым животом, толстыми ляжками… Да, конечно, ассоциация с Титаником вполне уместна. Но ведь в реальной истории не было беременностей и абортов? Или создатели фильма что-то утаили?..

Он шагает и видит себя как бы со стороны. Он поднимается на крышу и спускается на технический этаж, стоит рядом с кабиной лифта и дожидается там самого себя. А вот он сидит в какой-то келье и ждет, пока сам поднимется к себе. Он идет к зеркалу, к своему отражению. И это отражение реальнее его самого. Это другая его половина. Ждущая половина. Он видит себя в облике обтянутого в трико Супермена. Он раздвоился для того, чтобы вторая его половина стала хозяином положения, путеводителем, руководителем, состоящим из бумажного мусора…

Когда в объятиях Супермена он увидит Тату, он поймет, что это обман. Но он все равно проверит, реально ли все это. Он подойдет к Супермену, указательным пальцем ткнет его в серый лоб, оп-ля! – лоб провалится, появится дырка, бумажная труха посыплется внутрь, пыль всколыхнется над дырявой головой. Там ничего не будет. Только подсохшая пульпа. И пустота.

– Да вы присядьте, – говорит Некрозов. – Утомил я вас. Вы ведь не завтракали. А поскольку вы не пьете и не курите, на вас это все так сильно действует… экс-тримо, экс-кремо…

Зиновий опускается на скамейку и встряхивает головой, пытаясь избавиться от наваждения.

– Это что у вас тут – секта? – спрашивает он.

– Надо уметь освобождаться, – будто не расслышав вопроса, произносит Некрозов. – Вот чего вы мечетесь по чердаку? Ищете женщину! Бремя такое у вас. Никак не избавитесь. А вы вот покушайте – и женщина вам будет не нужна. Этим мальчикам, – он кивает головой под стол, – женщина не нужна. Не нужна им девица-красавица. И дети будут не нужны. И семья. Они свободны. Совсем свободны. От всего. Свободные граждане свободной страны.

– России?

Доктор хохочет, подхватывая рукой спадающий поварской колпак и, захлебываясь слюной, кукарекает:

– Росси-и-и? Ну, вы скажете, батенька. Юморист. Кукрыниксы..

…никсы… – звенит в ушах Давыдова, – ксы… сы… Он чувствует, что голова его все больше склоняется к столу, он слышит далекий голос Некрозова: Священный Хлам. Хламидиоз… оз…

Зиновий страшным усилием воли поднимает голову, встает:

– Я пойду.

– Куда же ты пойдешь? Далеко не уйдешь. Твое место – среди удаленных… енных…

Даша Лапшина

Встреча эта произошла уже после возвращения Дарьи из Индии и окончательной утраты ею жизненных иллюзий. Она забрела далеко от дома, шла по проселочной дороге вдоль заводей и вдруг вздрогнула и остановилась. Он сидел у дороги… темным страшным пятном… Этот взгляд… Наверное, такой взгляд бывает у убийц перед тем, как они набрасываются на жертву, или… Она не смогла бы сформулировать, что следует за этим или… Этот взгляд испепелял…

Она не любила и сторонилась грязных нищебродов, считала, если человек позволил себе стать таким, то изначально в нем все было плохо, но вокруг все больше становилась таких – нищих, уродливых, недобрых. Она научилась их не видеть. Смотреть мимо.

Родители у Даши Лапшиной развелись задолго до описываемых событий. Ее папа владел сетью аптек, а мама вела в университете курс современной мифологии. Именно мама впервые назвала молодого мэра Ставрополя-Тольятти наследником Тути. Но с разводом это никак не было связано. Развелись они поздно – с первой сединой и артритом. Так бывает. Вырастают дети, и мы вдруг спохватываемся: нельзя ли начать по новой? Старикам Лапшиным казалось, они щадят Дарью, не посвящают в свои размолвки, но при этом как-то простодушно наговаривали ей друг про друга всякие гадости. Мать наивно верила в женскую солидарность, но Даша заняла сторону отца и после развода родителей осталась жить с ним, в двухэтажном коттедже под Федоровкой.

Активная читательница романов про трагических героев, потерявших память и нашедших любовь, Даша жила не совсем конкретной жизнью. Она была необыкновенно хороша собой, точеная куколка, к тому же девушка далеко не глупая, но полагала, что в окрестностях этого коттеджного поселка она никогда не встретит мужчину своей мечты. Искала знакомств в Интернете. Но виртуалом все и заканчивалось.

Из неказистых подруг В Контакте она делала охренительных красоток. Она их лелеяла, выглаживала, вытягивала, приподнимала. На обнаженных телах не оставалось ни пятнышка, ни пупырышка, кожа становилась младенчески ровной и гладкой, обретала эмиратский загар. Они наделялись пухлыми губами и тончайшими осиными талиями. Самой волнующей была работа над грудью, бедрами и… Ей хотелось разнообразия. Мальчики ее не так волновали. То, что она вытворяла с ними, могло показаться чудовищным. Месила как забродившее тесто. Вспузыривались огромные бицепсы-триперсы, вздыбливалось яростное излишество, даже уши наливались безумным свечением… Ну да – вот это ее и сводило с ума, вызывало нестерпимую дрожь во всем теле. Она чертовски старалась. Она считала себя не совсем нормальной. Ей хотелось чего-то запредельного. Чтобы, когда она входит в вольер, звери начинали метаться и выть.

И вот теперь… Она забыла свои полеты на юг и обратно, всех, кого там встречала… Она впервые испытывала чувство такого безмерного страха… от встречи с чужим… Почти бегом бросилась прочь по тропе. Боже, он встанет сейчас и догонит меня… А если не встанет?.. Что делаю я? Он встал и бросился за ней… Она остановилась, резко повернулась и попыталась произнести что-то… что-то такое, типа… что вам от меня нужно?.. Но не произнесла ничего, не смогла, будто парализованная… В тот же миг понимая… сейчас это случится, это неминуемо, выбора нет, это тот самый момент, когда ты не способен ничего сделать, кроме как покориться…

Какой он большой, с ужасом думала маленькая Даша, у него все большое… большие руки и толстые пальцы… Теперь она… уже не бежала… Теперь уже не убежать… И не старалась… А он так и шел за ней быстрым шагом, не приближаясь вплотную… Уже на крыльце она начала сбрасывать с себя все… Он тоже сбросил что-то с себя… на нем было… почти ничего… Она остановилась посреди гостиной, на циновке, покрывающей холодный крашеный пол, не оборачиваясь к нему, чувствуя каждой клеткой приближение этого… чувствуя резкий мускусный запах, запах лежалого сена, запах чего-то горелого, запах пруда… впервые испытывая такое странное состояние… безумный страх и желание быть растерзанной…