Письма в пустоту (СИ) - Ино Саша Страница 38

— Не начинай, — цыкнул Итон, — Я не намерен выслушивать твои подначки. Не сегодня.

— Да что такое???

— Во Франции розы ликвидировали Люмьера.

— Ясно, — Джордж нахмурился, — Он был дураком.

— Да, он тоже любил играть, и с каждым разом запросы становились все непомернее и непомернее. Прими к сведенью.

— Принял-принял, — отделался Джордж.

— Я серьезно, я высылаю группу.

— Не смей! — неожиданно гаркнул Гленорван, обращая на себя внимание окружающих людей и вводя собеседника в замешательство.

Джордж рассмеялся.

— Редко ты так бурно реагируешь, — протянул Итон, выходя из ступора.

— Я просто почти добрался до сути. Я, как хищник, уже почувствовал вкус крови. И я никого не подпущу к своим владениям, — Джордж блеснул глазами искусителя.

Женщина напротив, поймавшая этот взгляд, была ранена в самое сердце, прикрытое увесистой брошью из белого золота.

— До какой сути? — скептически буркнул Итон.

— Начнем с самого простого, — Джордж почесал подбородок, — Узнай мне, кто такой Диего и Гарсиа.

— Сейчас, — одновременно с голосом Итона раздались звуки вдавливаемых пальцами клавиш.

— Я жду, а опера нет, — намекнул американец.

— Диего — розенкрейцер, он воспитывался в одной группе с Альентесом. Потом перешел в послушание Рауля…

— Рауля? — живо перебил собеседника Джордж. В его взгляде читался живой интерес.

— Да… Ты подумал о том же, о чем и я?

— Пабло звал Рауля… Диего воспитанник монаха по имени Рауль, Альентес во сне шепчет имя Диего… Как хитро сплетена судьба, — задумчиво проговорил Джордж.

— Во сне? Вы что спите вместе? — сыронизировал Итон.

— Боже упаси, никаких «спите вместе». Альентес уснул в кино… — рассмеялся Джордж.

— Ну, ладно, тогда я спокоен. Кстати, не зарегистрировано никаких Гарсиа в базе итальянского головного монастыря роз.

— Да ну? — присвистнул Гленорван.

— Я что врать буду? Делать мне больше нечего, — не то в шутку, не то на самом деле оскорбился Итон.

— Откуда же Альентес мог знать Гарсиа, если он вне монастыря?

— Разве ты не в курсе, что наставники имеют право вывозить воспитанников в город…

— Ах, маленький шалун, — протянул Джордж, — Обзавелся знакомыми вдали от глаз братьев.

— Не думаю, что под надзором Игнасио все было так безоблачно.

— Конечно, не было, я просто шутил, — хмыкнул американец.

— Ладно, что-то еще?

— Да, вроде он сын кого-то из монахов…

— Серьезно??? — не на шутку удивился Итон.

— Похоже на то.

— И кого же?

— Я ДНК тест не проводил. А Альентес сам не знает, даже вряд ли думает, что это правда.

— Так может…

— Нет, — оборвал собеседника Джордж, — Игнасио слов на ветер не бросает. Это он рассказал Альентесу, что он сын цыганки и монаха. Думаю, наша Роза не просто так выбрала дверь с эмблемой братства, она точно знала, куда несет подкидыша.

— Возможно. Но нам-то что?

— Да вот, интересно, чей же сын Альентес, если его отдали Игнасио…

— Не совсем понял твоей логики. Объясни!

— Сдается мне, что Альнтеса просто удалили с глаз остальных монахов, отдав Игнасио в послушание. Как известно, Игнасио уединяется со своими воспитанниками, не допуская никого. Об Альентесе просто все забыли на добрые девять лет.

— Ты предполагаешь, что так сделали намерено?

— Да, я так думаю, — кивнул Джордж, — Розы известные бездушные твари, они не гнушаются грязными методами, — и, подумав, добавил, — Прям, как мы!

Итон хохотнул.

— Тогда здесь два варианта, — серьезно проговорил он.

— Какие?

— Либо он сын Сократа, либо Сизифа.

— Старички-ловеласы! Губа не дура с цыганками кувыркаться, — посмеялся Джордж.

— Смотрю, их лавры не дают тебе покоя.

— Ну, я бы своего сыне не отдал Игнасио…

— Если предположить, что Альентес ребенок Сизифа, то понятно, почему он его удалил с глаз. Не хотел проблем расчетливый мерзавец, он же удавит любого за свой трон. И сын под носом ему явно глаза мозолил. Сизиф вполне мог приказать своему воспитаннику Игнасио заняться мальчиком… Это выглядит логично.

— А если Альентес сын Сократа?

— Тоже все понятно. Сизиф был приемником Сократа, но Сократ вполне мог изменить свое решение и оставить преемственные лавры родному сыну, назначив Сизифа, скажем, временным главой Старейшин до вступления Альентеса в совершеннолетие. Тогда очевидно, почему Сизиф скрыл Альентеса в душных тисках деспотичного воспитания Игнасио. С глаз долой — из сердца вон!

— Да уж. Если бы вскрылось, что Альентес преемник Сократа, Сизиф бы потерял свое место.

— Конечно. Даже, если никакого завещания не было и в помине, то Сизиф совершенно небезосновательно опасался мальчишки. Только предположи, чтобы началось, вскройся факт отцовства Сократа.

— Интересно, а, если все-таки было завещание, то где оно?

— Уничтожено Сизифом, конечно же.

— М-да, вот где настоящий рассадник разврата, а с виду не скажешь.

Джордж рассмеялся, Итон его поддержал.

— Значит, — пробубнил собеседник американца, — Ты решил докопаться до истины?!

— Ага, меня все это крайне занимает.

— Будешь устанавливать отцовство?

— Ну…

— Не перестарайся там!

— Для меня это невозможно.

— Все же Джордж, помни, что ты обещал отцу перед его смертью всегда и во всем следовать интересам Акведука и защищать наши идеалы.

Джордж тут же помрачнел. По его лицу пробежала черная тень, и улыбка слетела с губ.

— К чему ты сейчас напоминаешь мне об отце? — холодно произнес он.

— Я не хочу, чтобы ты за всеми своими играми забывал о главной цели нашей организации, — спокойно отозвался Итон. В его голосе слышалась озадаченность.

— Ты намекаешь мне на необходимость избавиться от Альентеса?

— А ты сам не понимаешь этого?

— Понимаю, но пока рано.

— Джордж, тебе не обязательно его убивать…

— Подтолкнуть к шагу, за которым его ожидает смерть, тоже самое, что убить.

— Жалость? Я слышу жалость в твоем голосе?

— И что?

— Джордж, если тебе выпадет шанс устранить монаха, воспользуйся им. Слова друга, не главы Акведука.

— Если выпадет…

— Постарайся смонтировать, ты ведь отличный игрок.

— Итон, я…

— Я все сказал, — перебил его Итон и тут же повесил трубку, ставя точку в разговоре.

Джордж вздохнул и с силой потер глаза. Выглядел он мрачно.

Американец вернулся в холл, на его лице читалась мрачная удрученность столь не свойственная его образу. Когда он подходил к Альентесу, он невольно остановился, вглядываясь в фигуру парня. Монах сидел на диване, потупив голову и положив руки на колени. Он казался таким одиноким и печальным, настолько чужим среди сверкающей жизнью и достатком публики. Джордж нахмурился и помотал головой, но тут же растянул губы в своей неизменной соблазнительной улыбке.

Он подошел легкой поступью к монаху и, наклонившись над ним, резким движением заключил щеку парня в свою ладонь, откидывая его голову на спинку дивана.

Их глаза встретились.

На Джорджа смотрели распахнутые глаза Альентеса, в которых читался и испуг, и смятение, и что-то еще, что-то недосягаемое и завораживающее. Джордж вздрогнул и отпрянул. Какая-то святость пробежала во взгляде монаха, заставив американца испытывать угрызения совести за свое поведение. Его словно ударило током.

— Пошли, нам пора, — не своим голосом произнес Джордж и механически двинулся в сторону уже заполнившегося зала.

Альентес насупился, но без колебаний поплелся за противником.

Представление началось. Голубоватое сияние разлилось по сцене, заполненной хрупкими декорациями цветущих сакур, изображающих очарование японских садов. Актеры начали свою работу, лаская слух зрителей нежным пением.

Альентес заворожено смотрел на сцену, а Джордж неотрывно изучал лицо монаха, просветленное и свободное от вечного ожидания опасности.

Альентес шептал губами вслед за словами главной героини и изредка покачивал головой, он полностью погрузился в действо.