Письма в пустоту (СИ) - Ино Саша Страница 68

Гленорван отпил коньяк.

— Так вот этой фигурой стал Игнасио, — хохотнул Джордж, вытирая уголки губ от терпкого спиртного, и продолжил, — Игнасио даже не пес, он добровольный раб, который получает удовольствие, прислуживая Сизифу. Он раб Властелина, а это, я вам скажу, покруче звания директора мира! Именно с такой установкой и живет наш гордый наставник. Я не стану говорить, что он болен. И без меня все знаете! Но его ненависть распространяется на всех без исключения, на всех, кроме Сизифа. Его бывший наставник для него, как пример подражания, тот тоже никогда не перед чем не останавливался. Игнасио же превзошел сомнительное величие воспитателя, он действовал даже как маньяк, выбирая себе жертв одинакового типа. Что Доминго, первый воспитанник Игнасио, что Пабло, что Альентес, они все одного типажа, причем сходного с типажом самого Игнасио. Интересно, он им мстит за свою ущербность?

Рауль перевел взгляд на Игнасио, но тот сидел с каменным лицом, на котором была выточена чуть уловимая усмешка надменности. А в остальном, ноль реакции, что нельзя сказать о Сизифе, который поменял белоснежную оторопь на лиловый ужас. Его мир стремительно рушился…

— Черт с ним, с Игнасио, — протянул Джордж, махнув рукой, — Вы верно еще не понимаете связи между ненавистью Сизифа к сыну бывшего босса и психикой его великовозрастного воспитанника. Все просто… Приручив маленького двинутого на голову мальчика, Сократ вырастил из него закоренелого мерзавца. Он поощрял каждую отвратительную выходку мальчишки, он сравнивал его с остальными учениками и подчеркивал отличия, не в лучшую сторону. Он хвалил и унижал. Сизиф возвеличил Игнасио и в то же время культивировал ненависть и вседозволенность. Игнасио благодарен учителю за все. Но тут не только закоренелая преданность. Вовсе нет, — американец излучал насмешку, — Кто так подумает — истинный дурак. Эти двое сошлись в расчете. Сизифу нужен бездушный и безмолвный исполнитель, а Игнасио нуждается в покровителе, который станет замалчивать все его выходки. Так и есть, Игнасио служит Сизифу, так как власть его наставника обеспечивает ему свободу действий. И Сизиф покрывает бесчинства воспитанника, так как тот держит в своих железных тисках главного врага и угрозу для нынешнего председателя.

В зале повисла гнетущая тишина.

Джордж встал в кадре и сделал несколько дефиле, бросая тень на изображение за спиной. Белый костюм раздражал глаза наставников своей чистотой.

— Сизиф, — Джордж застыл и выставил руку вперед, как бы призывая старика, тот дернулся, — Я ведь прав. Ты знал, что творит твой полоумный ученик, ты знал досконально точно. Но ты не шелохнулся, и пальцем не пошевелил, чтобы остановить его. Ты дал ему полный карт-бланш, ты закрывал глаза, и убеждал себя, что ничего не происходит. Я надеюсь, все же тебе приходилось это делать через силу, иначе ты не человек. Ты покрывал делишки Игнасио лишь бы он держал Альентеса подальше от братства, лишь бы он устранил угрозу твоей власти, олицетворением которой был этот мальчик, а какими методами он добьется цели, тебя не волновало. Смешно! Ты извел себя переживаниями, абсолютно бессмысленными и беспочвенными, и устал… Сгорел… Сейчас ты мумия, простой старик, получивший желанный трон, но не испытывающий удовольствия от обладания своей мечтой.

Джордж снова плюхнулся в кресло, закидывая лодыжку ноги на колено, американская манера.

— И вот теперь, скажи, тебе не жаль погубленного тобой мальчика? — Гленорван говорил с прищуром, наклонив голову на бок, словно вплетаясь взглядом в нутро слушателей, — Жестокость… Ты спокойно засыпал, зная, что четырнадцатилетнего пацана в тот самый момент насилуют взрослые ублюдки, а ты, Сизиф, им за это платишь. С твоего безмолвного позволения, твой верный воспитанник Игнасио осыпает преступников деньгами ордена за то, что они уничтожают детскую душу. Невинную, Сизиф, душу, любящую, Сизиф, душу, жаждущую просто жить, как все обычные подростки.

Рука американца дернулась, и янтарь коньяка пролился, расплескиваясь по креслу.

Гленорван молчал.

— Мне интересно, — тихо начал он заново, поднимая глаза прямо и не сводя их с одной точки перед собой, словно прожигая экран, — Брат Мартино, что ты чувствовал, когда видел Альентеса на следующий день после их с Игнасио выезда в город? Что рождалось в твоей душе, когда твоему взору представал ребенок, да еще ребенок, хромающий, ели стоящий на ногах, держащийся за живот и спину…? Что, Сизиф? Тебе не было его жаль? Или власть дороже? Эфемерная ведь власть… Я смотрел в глаза Альентеса, знаешь, хорошо, что он сошел с ума, иначе я не представляю, как бы он все вынес. Видишь, даже мне закоренелому лицемеру, бессердечному подонку, признанному змею Акведука, стало его жаль. Да я просто не посмел пустить эту запись в ход. Рука не поднялась, хотя я и законченный циник. Но ты на протяжении девяти лет спокойно взирал на убожество и жестокость своего воспитанника. Хотя даже нет… Больше, пускай Игнасио перешел с Альентесом все границы, но ведь с предыдущими воспитанниками он тоже не церемонился.

Джордж замолк, приподняв голову наверх. Он будто что-то усиленно обдумывал.

Сердце Рауля клокотало и рвалось наружу, он взглянул на Игнасио. Мужчина сидел неподвижно, лицо как маска, только с губ тянулась блестящая слюна.

Приступ тошноты согнул Рауля пополам, и он вцепился ногтями, сжатых в кулак пальцев, в кожу на ладони, раздирая ее в клочья.

Тошнота отступила. Пришло едкое чувство вины, заползающее в поры и оккупирующее каждый уголок сознания.

— Вот-вот жестокость, настоящая, в своем истинном воплощении, — заключил Глнорван, — Грех же прелюбодеяния, то есть разврата, рассекречивается просто. Эй, розы! Сколько у вас там парочек? Ладно, не напрягайтесь, речь не о вас.

Американец подпел Фрэнку Синатре, все еще звучащему, как сопровождение занимательной актерской игре.

— Итак, Сократ имел связь с Розой, Игнасио платил пятерым извращенцам за секс с Альентесом, тот же Альентес спал с Гарсиа… Кстати, к слову сказать, шлюхой с соседнего острова, которую наш знаменитый Игнасио нанял, чтобы влюбить в него своего воспитанника. Я все разузнал. Не было никогда никакого брата Гарсиа с Мальтийского отделения, хоть в монастыре и существует запись о приезде подобного монаха. Но это выдумка, бредовая идея, которую провернул Игнасио. Он заплатил грязной шлюхе, чтобы тот показал Альентесу, чего стоит его любовь. Он трахал его в стенах святого монастыря, а Игнасио пускал слюни. Еще чуть-чуть и меня вытошнит, честно… и после всего этого вы можете называть себя святым братством? Тьфу, да вы рассадник заразы!

В глазах Гленорвана стояло презрение, а губы кривило омерзение, будто мужчина видел собственными глазами все, что так старательно расписывал.

— А самое смешное, все ради одной цели, глупой цели, — спасти власть, на которую никто не покушался. Сизиф, он же брат Мартино, твое самое ужасное преступление — беспринципность. Ты олицетворял то, к чему не имеешь ни малейшего отношения. Ты подавал пример окружающим своим напускным благочестием и божественной лживостью. Тебя почитали, а в этот момент с твоего благословения брошенного всеми мальчика втаптывали в грязь, жестоко надругиваясь над его личностью. И он был совсем один в аду, подаренном тобой, главной святого ордена.

Джордж захлопал в ладоши.

— Беспринципность, — протянул он, — Вы, братья розенкрейцеры, всегда ею славились. Пожалуй, из вас из всех, лишь испанец Торквемада блюл свои законы, но он был извращенец похлещи Игнасио, поэтому усатый старичок тоже плохой пример. Вы заврались, розы. В вашем мире нет ничего настоящего, чистого, святого. Фу! Мое большое вам «Фу!».

Гленорван демонстративно затушил сигару в остатках коньяка.

— Я даже как наяву вижу толстого Сизифа, крадущегося в зал для подачи заявок… А! Преамбулу потерял, увлекся, sorry! — Джордж наигранно расшаркивался, — Как только Сократ отбросил коньки, — американец пощелкал пальцами, вроде как демонстрируя упомянутый процесс, — Брат Мартино решил действовать. Прошел год, его грозный враг вступал в первое совершеннолетие. Грозному врагу исполнялось 14лет, пшшш! Трепещите! — театрально поиздевался Гленорван, жестикулируя руками, словно волшебник, плетущий заклятья, — И Сизиф решил, во что бы то ни стало передать вражину в руки верного воспитанника, призванного огородить святого брата от скверного мальчишки. Wow! Great! The greatest idea!