Мари-Элен Лафон - Знакомство по объявлению Страница 10

Полю полюбилась получившаяся комната, где было так славно отдыхать после дневных трудов, где можно спокойно ужинать, да и вообще просто жить, чувствуя себя дома. Перед окном в глубине комнаты стояла раковина, над которой он мыл руки, намыливая их марсельским мылом, поворачивая так и этак, растирая и разминая под струей горячей воды, как будто отмывал не собственные кисти, а некий посторонний предмет; затем он тщательно вытирал их специально для него повешенным жестким полотенцем. Дважды в неделю, по субботам и по средам, возвращаясь после вечерней дойки, он коротко стриг ногти, сосредоточенный и внимательный, целиком погружаясь в этот ритуал. Ту часть комнаты, которая не была кухней, Поль никогда не называл ни гостиной, ни столовой — просто потому, что эти слова к ней не подходили. Три высоких и узких окна выходили на ферму Жаладис, окруженную пышными буками; дальше, там, где не было уже ничего, за пространством, какое способен охватить человеческий взгляд, простирались величественные плоскогорья: летом на них паслись стада, зимой они пустовали.

В Жаладисе — Поль объяснил это Анетте в первый же день, указывая пальцем на тесно сомкнутые черепичные крыши, — жили Мишель, его жена Изабель и их тринадцатилетняя дочка Кати, ходившая в коллеж в Конда. Она могла бы помочь Эрику, все ему показать, они бы стали ездить в школу на одном автобусе. Летом, когда с самой срочной работой будет покончено, перед началом учебного года, они обязательно повидаются, он ее с ними познакомит, и они обо всем договорятся.

В первые же дни июля, проводив торопливо собиравшегося Поля, с раннего утра настраивавшегося на целый день борьбы, на протяжении которого одни дела немедленно сменялись другими, а иногда наслаивались одно на другое — скотина, машины, сенокос, — Анетта, все еще продолжавшая изумляться работоспособности Поля и крестьянскому труду вообще, для нее совершенно незнакомому, с его запахами и приемами, с его изматывающим ритмом, с его постоянством, и смертельной усталостью, и благословенным отдыхом, и неожиданными радостями, — каждое утро Анетта, пока Эрик спал за перегородкой в своей спальне, вставала к окну и созерцала открывавшийся за ним вид. Еще в Невере Поль несколько раз повторил это слово — вид. И с самого Невера она пребывала в предвкушении, торопясь поскорей узнать, что же это будет за вид, заранее догадываясь, что ее ждет нечто необыкновенное, не имеющее ничего общего с блеклым фасадом и крышей дома, окаймленного ровно подстриженной изгородью из туи, что стоял на другой стороне улицы, где они жили в Байоле. Она изучала окрестности. Подолгу стояла, неподвижно замерев, забыв об остывшем кофе в полосатой чашке на столе. Она многое узнавала впервые. Узнавала, как заря пробуждает к жизни каждый предмет, один за другим, вначале легонько касаясь его, затем окружая светящимся нимбом и наконец захватывая целиком; словно зачарованная, она смотрела на луга, деревья, синюю ленту дороги, узкие извилистые тропки, величаво-медлительных коров и по-утреннему неуклюжие трактора, в первых солнечных лучах отсвечивавшие красным.

В эти самые первые дни знойного июля она сердцем почуяла, что должна остаться здесь и безропотно ждать, пока не пройдет страх. Пусть она ничегошеньки не знала ни об этих дорогах, ни об этих лугах, заросших буйными травами, — она больше не говорила «поля», потому что полей не было, местные крестьяне ничего не сеяли; она сама объясняла Эрику, что здешние почвы благодаря ныне угасшим вулканам отличаются исключительным плодородием и питают могучие травы. Посадки никогда не поливали — это не требовалось. Да, все здесь было по-другому. Изобилие окружающей природы поражало Анетту и подавляло ее, хотя у себя на севере, в прошлой жизни, ей приходилось видеть кукурузные поля, тянувшиеся по обочинам дорог; при взгляде на мощные стволы, похожие на солдат в тесно сомкнутом строю, ее порой охватывало мимолетное ощущение мелкости, незначительности человеческого существования. Она стояла у окна и обводила взором — словно вела пальцем по картине — изгибы теней, притулившиеся к деревьям, названия которых она не знала. Нет, она не станет спрашивать их у Поля; она не школьница, и не гостья, приехавшая навестить дальнюю родню, и не любознательная туристка, решившая посвятить отпуск изучению местной экзотики, включая ее флору, фауну и аборигенов. Она приехала сюда, чтобы жить, чтобы постараться начать все сначала. Поэтому она будет терпеливо ждать, пока Поль сам не посвятит ее во все, что ей нужно знать, — ненавязчиво, как бы мимоходом, без всяких поучений.

Ей понравилось название фермы — Жаладис; от него веяло детской сказкой; оно казалось немного старомодным и добрым и как нельзя лучше подходило к тому, что Поль рассказывал о Мишеле, родившемся в Жаладисе, его жене Изабель и их дочери, обо всем их семействе. Крыши Жаладиса служили своего рода вехой на фоне безмерного горизонта, состоявшего из неба, плоскогорий, леса и лугов; отныне ей придется жить лицом к лицу с этим горизонтом; окружающий пейзаж свободно проникал в комнату Поля через три голых окна, не давая очухаться, всю ее занимал собою, лепил ее по своей великанской мерке. Одна, без Поля и Эрика, встречая перламутровую июльскую зарю, Анетта пыталась сопротивляться бушевавшему вокруг зеленому безумию, приглядывалась к нему и запоминала его очертания — хотя бы для того, чтобы не дать пожрать себя этим древним силам, чересчур — она чувствовала это — огромным для нее, тридцатисемилетней жительницы севера, исторгнутой маленьким городком, не слишком-то крепкой и явившейся сюда безоружной, без доспехов и защитного панциря.

Во второе воскресенье августа — это был праздничный день — на главной площади поселка она познакомилась с Мишелем и Изабель; они стояли под навесом аттракциона «Автородео», прячась от проливного дождя, обрушившегося на ярмарочные балаганчики с уже по-осеннему серого неба. Они немного поговорили все четверо: о погоде (еще лето, а холодно, как в ноябре), о них самих, то есть об Анетте с Эриком, который, нахлобучив на голову капюшон синей куртки, с интересом наблюдал за тремя здоровенными парнями в тире, с шутками и прибаутками соревновавшимися в стрельбе из карабинов. Анетта отвечала на вопросы, в которых особенно усердствовала Изабель: да, они потихоньку привыкают, да, дом очень хороший, да, июль выдался отличный, да, в Риоме можно купить все что угодно, а кое-что и в Конда… Она рада, что Эрик скоро пойдет учиться, в коллеже он заведет себе друзей, он ведь очень общительный. Надо будет пригласить вас в гости, сказала Изабель, давайте в субботу, нет, не в следующую, а через одну, двадцать пятого, как раз перед началом учебного года, благо добираться недалеко.