Мой тихий ужас - Кэрри Прай Страница 10

– Ладно, не злись. Я к тебе по делу. Помнишь тот кулон, что ты передал мне?

Услышав это друг темнеет в лице.

– Проклятье, Райский, опять ты своё?! Сколько можно болтать об этом?!

– Кто дал тебе его? – не унимаюсь я. – София?

– Не помню. Кажется, её злая сестрица. Да какая уже разница?

Я внимательно слежу за другом, реакция которого вызывает сомнения. Он нервно поправляет чёлку, выкручивает запястья.

– Ты не говорил мне об этом.

– А разве ты когда-нибудь слушал? – злостно парирует он. – Вспомни себя, Тихон. Бешенный, самовлюблённый кретин, помешавшийся на девчонке. Тебе ни до кого не было дела. И даже сейчас, спустя несколько месяцев, ты снова говоришь о ней. О, привет, друг! И вали-ка ты к чёрту!

Попытка подвести к совести проваливается с треском. Я слишком хорошо знал Арса, подобное ему не свойственно. Парень явно что-то скрывает.

– Я не уйду, ты знаешь. Мне нужны ответы.

– За ответами к Богу. А меня оставь.

– Что сказала тебе Вета? Она что-то передала? Хоть что-нибудь?

– Да, – задумчиво тянет он, а после округляет глаза. – Постой-ка, что-то явно было. Что-то очень странное и подозрительное.

На секунду сердце замедляет ход. Арс тем временем продолжает:

– Она протянула мне руку и сказала… «держи», – кидает он, фальшиво испугавшись. – О мой бог, что это могло значить? Какой-то тайный смысл? Это так?

Осознав, что диалога не выйдет, я желаю уйти. Мои подозрения не оправдались. Арс не догадывался о письме или попросту делал вид. В любом случае мне не узнать.

– Не томи, приятель! – кричит он вслед. – Признавайся, за нами хвост?! Если так, то свалим из города вместе! Только ты и я! Лучшие друзья навеки!

Улица встречает приятным холодом, но в груди по-прежнему пожар. Блуждая по дороге до самой ночи, я нарочно тяну время. Мне нужно остыть; подавить то жгучее желание заглянуть в последнюю страницу.

Будь терпеливее. Не открывай последний документ раньше времени, иначе моя исповедь потеряет свой смысл, а ты не усвоишь главного.

Пообещай мне. Прямо сейчас.

1.8

За окном показались первые звёзды, и лишь тогда «экономка» Нэлли оставила надежды вызволить меня из комнаты. Я пропустила обед и ужин, прячась в стенах, которые по-прежнему приходились чужими. Оставшись наедине с собой, мне впервые удалось принять происходящее со всей её кислотой: я могу навсегда остаться в кресле, если не стану мириться с тем, кто заставил в нём оказаться.

Судьба нередко выставляла ультиматумы, будто сочла меня железной машиной. Ещё в детдоме я задумывалась о том, почему попала в число тех, кого бездушно оставляют на пеленальном столе с биркой отказника. Мне приходилось выглядеть счастливой, чтобы не опустить тех, кто мог бы её сорвать. Оказавшись в семье, я мечтала танцевать на сцене, но молчала о своих желаниях, чтобы не расстраивать Божену. Как и Вета, женщина считала это хобби пустой тратой времени. Она видела меня шеф-поваром в мишленовском ресторане, когда я не могла отличить сельдерей от пастернака. Жизнь по чужому сценарию, секреты от сестры, крах единственной мечты – всё это оставляло выбор, но всегда безумно сложный.

Но несмотря на уколы судьбы я была счастлива. Божена смогла разделить свою любовь на куски и мне хватало той части, что досталась именно мне. И пусть она редко утирала детские слёзы, как огня чуралась нежностей, зато спасала от одиночества и  закалила ту штуку, которою принято считать характером. Она была единственной, кто не осталась равнодушной к нашим судьбам, когда кровным родителям не было до них ни малейшего дела. Мы любили её. И, бесспорно, она любила нас.

Не исключением были те дни, когда я думала о «настоящей» матери и наугад рисовала таинственный образ. Вот она стройная блондинка с холодным сердцем, отпивающая кофе за офисным столом и навсегда позабывшая о когда-то брошенном ребёнке. А вот она печальная женщина, что сидит на паперти и безустанно проклинает родителей, которые заставили отказаться от дитя и прогнали из отчего дома. Одна догадка сменялась другой, ведь Божена обрывала подобные расспросы и каждый раз уходила от ответов, а мне не хотелось ей докучать. Вопреки всему я была цельным человеком, невзирая на отсутствующие детали.

Но так было до этого момента.

Я утратила равновесие, когда очнулась в инвалидном кресле. Сцена под ногами рухнула, а пуанты порвались о гвозди собственной вины. Спасти Иветту – означало, пожертвовать собой. Пожертвовать бессмысленно, ведь той не угрожала опасность.

Теперь я живу в одном доме с людьми, которые сомневаются в моей честности. Теперь моя полноценность зависит от этих людей.

Устав от грузных размышлений, я неумело подкатила коляску к кровати. С грустью посмотрела на пижаму, разложенную на стуле – пожалела, что не попросила помощи, – а после попыталась снять обувь. Большая часть тела оставалось неисправным механизмом, и банальное действие показалось необычайно сложным.

Оставив шнурки кроссовок, я резко выпрямилась и замерла, потому что услышала тяжёлые шаги за дверью. С каждой секундой они становились отчётливее, и тогда сомнений не осталось: мой покой желают нарушить.

Однако вскоре шаги прекратились. Успокоившись тишиной, я снова припала к обуви и лишь спустя минуту заметила, что сын Елисея стоит в дверях и пристально наблюдает за моими действиями.

– Гордость здорово усложняет жизнь, без того непростую, – с некой весёлостью произнёс Тихон. – И как же часто она граничит с самообманом.

Я растерянно заморгала и выронила левый кроссовок, изрядно напрягшись. Теперь мне воочию приходилось наблюдать каждый аккуратный шаг. Оказавшись рядом, он склонился на колено и бережно высвободил мою правую ногу от обуви.

В груди затрепыхалось сердце, когда парень улыбнулся. Не от восторга, скорее от неожиданности. Я растерялась, а вместе с тем растерялись слова благодарности. Пусть после завтрака он был недостоин ни того, ни другого.

– Буду считать, что не расслышал скромное «спасибо».

Только сейчас я успела разглядеть крохотную родинку над вздёрнутой губой. Небрежная чёлка в свете луны ещё раз доказывала, что он не совершенен. Копилку изъянов дополнили лиловые кровоподтёки на скулах, розовеющий шрам на щеке, которых ещё утром не наблюдалось. Или мне просто не хотелось их замечать.

– Полагаю, теперь следует уложить даму в постель? – вернул он