Диана Локк - Испытание чувств Страница 10

– Расскажи папе, малютка, что ты сегодня делала?

Мне было три или четыре года, и для меня было большим потрясением изложить события моего дня. Мать смотрела, как отец ест. Я к этому времени была уже накормлена, и, хотя я не помню, чтобы со мной ела мать, пока отец ужинал, она только смотрела и подавала на стол. Когда он отправлялся в комнату читать газету, она шла мыть посуду.

После того как я ложилась спать, они сидели и разговаривали. Мне были неслышны слова, но я помню звуки их голосов, – то громче, то тише, – на фоне включенного радио. Много лет спустя, когда я впервые услышала плеск океана о ночной берег, это напоминало мне голоса родителей в комнате. Мама обычно вязала носки: я помню эти перекрещивающиеся спицы с пряжей, шевелящиеся в ее руках, и как они отзвякивали свою ритмичную песенку.

Я уверена, что у них были проблемы – деньги, несносные дети, мало ли что еще, – но все это вспоминается сквозь тонкую завесу счастья.

За все годы, что я прожила в этом доме, у них ни разу не было настоящей ссоры. Я никогда не видела, чтобы они целовали или ласкали друг друга, и, если они когда-нибудь и занимались любовью, я об этом не знала, но они были самой любящей парой, какую я видела в своей жизни. Это выражалось во взглядах, в жестах, в выражении отцовского лица, когда он накидывал кофту маме на плечи. Гордость излучало лицо матери, когда она шла в церковь воскресным утром, важно ступая впереди своего мужа. У родителей было немного времени для совместного отдыха: только вечера и воскресенье – ведь папа работал на фабрике и по субботам, но они получали полное удовольствие друг от друга.

Все годы, что были прожиты вместе, они всегда относились друг к другу с любовью и пониманием. Хотела бы я чему-нибудь научиться у них.

– Где же папа? Он обещал одолжить Мне машину на вечер. Я опаздываю на репетицию, а ведь мне еще надо захватить Сью! – возопила Келли.

– Возьми мою – папа еще на работе, а мне машина не понадобится, мне нужно заниматься.

– Спасибо, мама, ты прелесть! – Она схватила протянутые ключи, на секунду задержалась, чтобы чмокнуть меня в щеку, и убежала. – Пой, как птичка, золотце мое, и веди машину осторожно! – крикнула я Келли, стоя в дверях.

Не забыть сказать Стюарту дату концерта ее хора; ему следовало бы присутствовать. Я ведь не могла себе позволить перед экзаменами провести еще один вечер вне дома, к тому же скоро каникулы. Только лишь я помахала рукой Келли, на нашу улицу завернула машина Элен: сегодня ее очередь ехать на каток. Мы не общались неделями, и мне так не хватало наших свиданий за чашкой кофе. Может быть, к концу недели все устроится? Я подошла к ее машине.

– Спасибо, Элен, я забираю мальчиков завтра. – Я захлопнула дверцу и с содроганием вернулась в гостиную, мою комнату для занятий, где меня ждала еще пара часов над юридическими учебниками.

Через несколько секунд громкий и тяжелый вой наполнил дом: Брайан в своей комнате включил стереоаппаратуру. Это он так делает уроки.

– Выключи эту проклятую штуку! – кричу я с нижней лестничной площадки. – Я тут внизу пытаюсь работать!

Дверь из комнаты Брайана с грохотом распахивается, и он появляется наверху лестницы:

– Ну, ма, я же тоже занимаюсь. Ты ведь знаешь, я не могу работать, когда тихо.

Наше жилище казалось мне сумасшедшим домом, но мы теперь редко бывали дома все вместе. Кто-то все время приходил или уходил, и мы даже ели по отдельности. Келли заходила домой только для того, чтобы принять душ между школой и свиданиями, хором и собраниями дипломной комиссии. У Брайана была школа и хоккей, а у меня – эти проклятые курсы, на которые я сама влезла. Стюарта в это время мы вообще не видели, так он был занят на работе, приводя в порядок свои дела перед окончанием года.

Глава 5

В среду утром, перед Днем Благодарения, я чуть не сошла с ума. По традиции мы всегда обедали у моих родителей и соответственно планировали свой следующий день, но когда в 6:28 утра (опять эти голубые цифры!) мне позвонила мать, разбудив меня во время моего первого за две недели глубокого сна, она была просто сама не своя:

– Андреа, я так рада, что ты уже проснулась! Мы не сможем сегодня пообедать! – провозгласила она.

– Мама? Сейчас середина ночи, и, разумеется, я еще не проснулась. Что случилось?

– Обед на День Благодарения. Нам придется его отменить. – Она говорила медленно и терпеливо со своей идиоткой-дочерью. – Паровой котел взорвался или что-то в этом роде. Папа сказал, что до понедельника его не починить, в доме мороз, и нам придется отменить обед.

Я быстро проснулась.

– Тебе нужно уйти из дома, мама. Пойди к Лоррейн.

– Я не могу сейчас ей позвонить: еще слишком рано. – Я зашипела в телефон, но мама восприняла этот звук как выражение симпатии. – Ничего, не беспокойся, пока все в порядке, но обед на День Благодарения, Андреа, – у меня тут индейка, и я всегда пекла пирог…

– Нет проблем, мама, мы придем к Лоррейн. Готовь там свою индейку, а я здесь испеку пирог и привезу с собой. – Мне нужно было в туалет. – Я позвоню тебе туда позже, хорошо?

Я была готова бросить трубку на рычаг. Может быть, мне удалось бы снова заснуть?

– Это не получится, и ты это знаешь. Ее обеденная комната слишком мала, чтобы там могла усесться вся семья.

Нужно знать мою маму: это был камень в огород Джорджа, мужа Лоррейн, который содержал мамину дочь не так, как мама считала правильным.

– А как насчет…

– У нас! Отлично, мама, все здорово! – Все, что угодно, только бы оттащить ее от телефона, и быстро. – Я тебе позвоню позже, утром.

Я бросила трубку, побежала в туалет, потом медленно забралась обратно в постель, понимая, что надежда заснуть потеряна. Хотя визит папы римского был бы несколько более травмирующим событием, но принимать у себя завтра всю семью – это было почти то же самое. Мой дом будет просто адом.

Мои родители все еще жили в доме, который купили сорок восемь лет назад, будучи новобрачными, и единственные изменения, которые в нем были сделаны, касались удобства размещения двоих детей. В то время как шторы в моей гостиной приобрели ветхий и изношенный вид через десять лет или около того и их пора было менять, мамины занавески гордо висели уже около тридцати лет и выглядели свежими и яркими.

– Это все из-за твоего обращения с вещами, – говорила мне мать, стоя на четвереньках и протирая маленькой мягкой щеточкой тахту, обивку на которой меняли задолго до того, как я вышла замуж.

У меня не хватало терпения для такого: я нанимала людей чистить ковры и мыть окна и отдавала шторы в чистку.

– Химические средства, которые они используют, слишком ядовитые, – говорила мама своим мудрым голосом, – и ткань быстро изнашивается. Если бы ты все чистила сама…

Ну, может быть, даже вполне возможно, но я предпочитала менять вид своего жилья каждые десять лет. Ну и что такого, что я не была такой замечательной хозяйкой, как моя мама. Зато я умею много такого, что моя мать не умеет, и это мне вполне подходит. Мы с мамой – дети разных эпох, и я не получаю, как она, оргазмического удовлетворения от сверкающей кухонной двери. Я вполне довольна тем, как она отмывается с помощью швабры с губкой. У меня есть чем занять свое время, и это мне гораздо интереснее.

Эти мысли проносились одна за другой в моей голове в то время, как я оттирала свою кухонную дверь, стоя на четвереньках. Спальни уже были доведены до состояния совершенства, особенно гостевая, где родители проведут несколько ночей.

– Мы не можем навязываться Джорджу и Лоррейн, – сказала мама, когда я позвонила ей около полудня, – когда у тебя такой большой и пустой дом. Мы лучше погостим у вас до понедельника. – Четыре дня занятий или расслабления по случаю долгих каникул ушли у меня из-под ног. К субботе мы все будем вымотаны до предела, особенно я, что меня больше всего беспокоило. Я всегда, когда приезжали родители, погружалась в безумие мытья, чистя и отскребая свой дом до полного блеска.

– Но наша спальня – это наше частное помещение! – запротестовал Стюарт, когда в девять вечера я потребовала, чтобы он убрал свою спортивную одежду, разбросанную по комнате. – Матери тут нечего делать, и она сюда не заходит. Ты опять комплексуешь.

– Я не комплексую, я просто хочу, чтобы к ее приезду было убрано, чтобы ей не к чему было придраться.

– Да уж, не комплексуешь, – засмеялся он. – Мне приятно это слышать. Может быть, когда-нибудь ты объяснишь, почему наш дом не всегда так красиво выглядит?

– Вставай, Стюарт, и уйди с дороги! – рявкнула я.

Он был замечательно спокоен почти все время, пока родители гостили, но ведь мама считала его совершенством, и у него не было с ней таких проблем, как у меня. Я любила притворяться, что мнение моей матери меня ни грамма не волнует, но при этом не могла вынести малейшего качания головы, легкого искривления губ, указывающего на неудовольствие, когда я делала что-то, чего она не любит, и я вылезала из собственной шкуры, чтобы этого избежать.