Плохая мать (СИ) - Жнец Анна Страница 11

— Позвонишь ей — я тебя никогда не прощу! 

Боже, я бы растерзала ублюдка голыми руками, но не могу. Олег сильнее. Он, чёрт побери, сильнее! И что с этим делать?

— Тогда успокойся, переоденься. Пойдём на кухню, выпьем кофе, поговорим. Расскажешь, что тебя не устраивает в наших отношениях. Всё же было хорошо. Почему ты зацикливаешься на плохом?

Я мечтаю чем-нибудь в него швырнуть. Зацикливаюсь на плохом? Срываю с крючка складной зонт и с превеликим удовольствием бросаю в Олега. 

— Отойди. Ты не имеешь права удерживать меня здесь. Не имеешь права! 

— А ты имеешь право вести себя как припадочная? Всё, звоню твоей маме. Здравствуйте, ваша дочь… она в невменяемом состоянии и рвётся на улицу. Конечно, я боюсь отпускать её одну. Конечно, это опасно: она же себя не контролирует. Сейчас дам ей трубку.

Я смотрю на телефон, на светящееся оранжевое табло, слышу тихий обеспокоенный голос, повторяющий моё имя: «Наташа? Наташа?» — и понимаю как никогда отчётливо, ясно: конец, это конец моей семейной жизни. Они все — все! — мне противны.

К чёрту! 

Назад пути нет.

Я беру трубку, но не подношу к уху. Наблюдаю, как Олег наклоняется, чтобы поднять запущенный в него зонт и вернуть на место. Его внимание отвлечено. Шанс! Двух спасительных секунд хватает, чтобы рвануть в спальню и запереться. При желании замок легко открывается со стороны коридора, как и все проклятые замки в этой квартире, но теперь в запасе у меня ещё немного времени. И я бегу на лоджию, застеклить которую мы, хвала богам, не успели. Перелезаю через ограждение — недавно окрашенную металлическую решётку. Сквозь балконную дверь вижу, как Олег врывается в комнату, его лицо, перекошенное сначала от злости, а потом — от ужаса.

Я знаю, о чём он думает, замечая меня снаружи, по ту сторону перил. Девятый этаж, внизу парковка, чуть дальше детская площадка — сломанные качели, занесенная снегом крыша песочницы. Тридцать метров, но мне не страшно. Плевать, даже если  сорвусь, рухну на размеченный асфальт.

Плевать! Совершенно!

Зимний ветер треплет шерстяную тунику, продувает насквозь, пальцы примерзают к яркому синему ограждению. 

Олег в дверях боится пошевелиться. Я усмехаюсь и через стекло показываю ему неприличный жест, затем осторожно перебираю ногами — двигаюсь к краю перил.

На соседнем балконе курит мужик в бейсболке — как будто та способна защитить от холода. Замечая меня, незнакомец забывает о сигарете и столбенеет. От изумления его глаза вот-вот вылезут из орбит и — о, Господи! — это он, тот самый хозяин джипа, любитель дурацких шапок. 

— Помоги! — требую я, подбираясь к кирпичной перегородке, разделяющей наши квартиры.

Мужчина вздрагивает, роняет сигарету и провожает её испуганным взглядом — похоже, представляет меня на месте несчастной.

Меня колотит со страшной силой: в крови чистый адреналин. Сегодня я свалю от муженька, чего бы это ни стоило. Свалю или сдохну. К чёрту такую жизнь!

Шокированный сосед отмирает и бросается на помощь. Как же я благодарна, когда он вжимается грудью в стену и протягивает мне руку. Чужие пальцы крепко обхватывают предплечье — сомнительная защита, скорее, иллюзия, чем реальная подстраховка, и я остро понимаю: не хочу умирать. Нет-нет! Собственная судьба мне небезразлична.

— Бля-я-я, — выдыхает мужчина, коротко, красочно матерится. 

На миг сердце замирает. Самое сложное — преодолеть выступающий торец кирпичной перегородки. Главное, не смотреть вниз. 

Только не смотреть вниз! 

Левой рукой я отчаянно держусь за ограждение, правой — за край стены. Вытягиваю ногу, пытаюсь нащупать между прутьями перил пол чужого балкона, найти опору. Ветер воет, мечтает меня скинуть. По ушам бьёт скрип распахивающейся двери: Олег всё-таки врывается на лоджию, но я почти у цели. Двойник Билла Пуллмана хватает меня за кофту между лопатками.

— Давай, немного осталось. Вот же...

Судорожный всхлип — и я, дрожащая, оказываюсь в его объятиях.

Глава 13

Хозяина джипа зовут Максим, но это выясняется позже. Собственно, первое, что я делаю, ощутив под ногами надёжный пол чужого балкона, — падаю в объятия незнакомца и самозабвенно рыдаю у него на плече.

Мужчина молчит. Руки невесомо касаются спины, и в этом жесте столько растерянности, что я пытаюсь успокоиться, но к обоюдной неловкости продолжаю разводить сырость. Ничего не в силах с собой поделать. Пережитый стресс находит выход в слезах, в неконтролируемой стыдной истерике. 

Я могла умереть! Могла умереть! Неосторожный шаг — и…

На мгновение я представляю, каково упасть с такой высоты — вышибающее дух чувство невесомости, ужас при виде стремительно приближающегося асфальта, ожидание неизбежного удара, боли. Представляю — и содрогаюсь всем телом. Вот как выглядит настоящая беспомощность — лететь навстречу смерти, не в силах ни за что ухватиться. 

Всхлипываю.

Хозяин джипа меня не торопит, мужественно позволяет превращать свой свитер в мокрую тряпку, но стоять на ветру без курток — заработать простуду, и в конце концов мне мягко предлагают продолжить рыдать в тепле.

— Я в порядке. 

Неправда. Я не в порядке уже очень долгое время, но понимаю это только сейчас. Теперь я чувствую: девять лет брака проехались по мне стотонным катком, не оставив в теле ни одной целой кости.

— Наверное, надо представиться, раз дело дошло до объятий, — пытается шутить мой спаситель и открывает балконную дверь. — Максим.

Я киваю, всё ещё не в состоянии выдавить из себя ни слова.

Дрожа, опускаюсь на стул с металлической спинкой, и меня лавиной накрывает осознание: сбежала!

Что теперь будет?

Этот вопрос я задаю себе раз за разом, пока голова не начинает гудеть и во рту не растекается привкус желчи.

Что теперь будет? Что будет?

Неизвестность подобна падению с девятого этажа: дыхание перехватывает, и сердце сжимается от нарастающего ужаса.

На миг мне хочется отмотать время, как кассетную плёнку, вернуться ко всем тем привычным, обыденным вещам, из которых годами складывалась моя жизнь. Я чувствую себя ребёнком, выпавшим из лодки посреди озера, — ребёнком, не умеющим плавать.

— Чай или кофе? — спрашивает Максим, отворачиваясь к плите, и принимается греметь кружками — находит свой способ справляться с неловкостью.

— Чай. — С недавних пор кофе я ненавижу.

Я смотрю на широкую спину, обтянутую чёрным свитером, слушаю грохот воды по дну металлической мойки и отчаянно боюсь, что вот-вот этот шум стихнет, мой новый знакомый повернётся, сядет за стол напротив меня, и посыпятся вопросы, неудобные, унизительные, — те, на которые отвечать я буду готова очень нескоро.

Почему ты прыгаешь по балконам? Что случилось?

Чайник стукается о чугунную решётку плиты. Максим поворачивается. На лице — отчётливое желание спросить. Он молчит долго, но когда всё-таки заговаривает, это не то, что я ожидаю услышать.

— Совсем меня не помнишь?

Если Максим мой сосед, логично предположить, что в прошлом мы сталкивались и не раз, — во дворе, на парковке, в маленьком магазинчике за углом, но пристальный взгляд подсказывает: ответ не следует искать на поверхности. Да и если бы Максим действительно жил в соседнем подъезде, я бы его запомнила.

Внешность кажется знакомой. Возможно, я поторопилась, повесив на него образ голливудского актера. Возможно, Максим напоминал мне кого-то более близкого. Кого-то из забытого прошлого.

Я думаю об этом, пока в чайнике закипает вода.  В металлическом носике зарождается свист, и я почти хватаю за хвост ускользающее воспоминание.

Но тут во входную дверь начинают колотить изо всех сил. 

Глава 14

— Не открывай! — я хватаю Максима за руку, чувствуя, как ногти погружаются в плоть, — причиняю боль, но остановиться, разжать хватку не могу. Вдруг он решит, что семейные разборки его не касаются и вышвырнет меня на лестничную площадку в лапы разгневанного чудовища? Никому не нужны лишние проблемы.