В слепой темноте (СИ) - Янг Энни Страница 11

— Я не цветок, Лен. Я человек. И я чувствую, что еще чуть-чуть и сорвусь, — надтреснутым голосом бросаю я ей в лицо. — Меня доконала эта чертова никчемная жизнь. Я не хочу, понимаешь? Я ничего не хочу, и знаешь, как это пугает?! Ты думаешь, ты одна всё понимаешь и во всём разбираешься? Нет, Лен! Мне больно и одновременно всё равно, я напугана и в то же время мне плевать на всё! Знаешь, что пугает больше всего? Мысль, что мне больше нет смысла жить. Я не хочу жить. Ты это понимаешь?! — я перехожу на глухой крик, переходящий в истеричный плач. И рядом стоящие смотрят на меня, как на сумасшедшую. Может, так оно и есть, и я сошла с ума. Или это сказываются последствия травмы. Проклятый посттравматический стресс, будь он неладен!

Ленка подбегает ко мне и просит успокоиться, тревожно оглядываясь по сторонам.

— Тише, тише. Пойдем отсюда, — суетится она, ведет меня к эскалатору. — Обещаю, больше не буду предлагать тебе место консультанта в магазине самого сексуального нижнего белья в Москве. Ты слишком остро реагируешь на трусики.

Она что, пытается шутку забабахать?

— Лен, да что с тобой? — хрипло шепчу я сквозь слезы.

— Нет, Алекс, это что с тобой? Кричишь на весь торговый центр, что не хочешь жить. Ты в своем уме? Ненормальная. Скажи спасибо, что жива осталась. Жить видите ли она не хочет. Точно умом тронулась. Завтра же возвращаешься домой, всё рассказываем твоей маме, и она решит, что с тобой делать, потому что я уже не справляюсь. Психолог тут вряд ли поможет, а психотерапевт будет кстати…

Оно в моих руках сломалось…

Дождь чернотой потек из глаз,

Боль удержать я не старалась —

Потопу дала волю про запас.

Оно в моих руках сломалось…

Собрав магниты между нами,

Взяла в ладонь — рассыпалось:

Впились в кожу мертвыми углами.

Оно в моих руках сломалось…

Хрустальный звон царит в ушах;

Точно воплем диким пронеслось

Внутри рожденное, разрядом в небесах.

Оно в моих руках сломалось…

Чувство, Сердце, Счастье, Завтра —

Их ни грамма не осталось.

В ночи встаю теперь в слезах.

Глава 8. Встреча спустя месяцы.

26 июня 2020.

Пятница.

— Алекс, милая, к тебе пришли, — доносится с первого этажа голос мамы, и я, с трудом оторвавшись от занимательных строчек и отложив исторический сборник на книжную полку, выхожу спустя четверть часа из своей комнаты и нехотя плетусь вниз.

— Кто пришел? — без особого интереса задаю я вопрос, лениво спускаясь по лестнице.

— Это я, — с широкой улыбкой встречает меня на пороге кухни Макс, с чашкой кофе в руках.

— Неожиданно, — хмыкаю я. — Что ты здесь делаешь?

— Тебя жду, разумеется, — нагло заявляет он, потягивая кофе, видимо, приготовленное моей весьма гостеприимной мамой. А где она сама, кстати?

— Зачем? — вздыхаю я и глазами ищу маму. — Ты мою маму не видел?

— Видел. Потрясающая женщина. Богиня. Кофе варит она божественный, — весело заявляет он.

— И где она? — немного нетерпеливо бросаю я, обогнув сероглазого парня, загородившего мне проход на кухню.

— Сказала, отойдет на часик-другой, — говорит Макс, хвостом увязавшись за мной, — вроде с каким-то Владимиром встретиться должна.

— Ясно, а тебя, значит, оставила? Одного? — и недоверчиво смотрю на бывшего одногруппника.

— Да, сказала, располагайся, будь как дома.

— А ты, естественно, воспринял это буквально, — бесстрастно комментирую я. Достаю турку и кофейные зерна, сахар и молоко. Пока варю напиток на медленном огне, Макс исследует мой холодильник.

— А ты не обнаглел, парень? — вздернув бровь, обращаюсь я к нему.

— Твоя мать разрешила, — легкомысленно пожимает он плечами и достает квадратный контейнер, в который, помнится, мама вчера сложила мясные рулетики с грибами и сыром.

— Ладно, мне не жалко.

— А если серьезно, меня пригласила твоя мать. Нашла откуда-то мой номер, — уже серьезным тоном сообщает он. Потом, склонившись ко мне чересчур близко, чтобы подцепить со стола вилку, лежащую прямо перед моим носом, мимолетно задевает жарким выдохом чувствительную кожу виска, короткие волоски в области линии роста волос, затем, как ни в чем не бывало, отходит, садится за стол и принимается за трапезу.

— Зачем? — помедлив и смахнув пальцем невидимый шлейф чужого дыхания с виска, хмуро вопрошаю я, после наливаю себе кофе.

— Твоя мама сказала, что ты нуждаешься в друзьях и в поддержке. И поэтому я тут. Алекс, что случилось? — с искренним беспокойством спрашивает Макс, и я, взяв в руки обжигающий сосуд и пригубив горячий напиток, оборачиваюсь к нему, на мгновение застываю в думе, а после сажусь рядом с ним. — Куда ты пропала? Я звонил тебе. Много раз звонил. Мы друзья, помнишь? Давай, расскажи мне, — доверительным голосом просит он, отложив вилку в сторону и дотронувшись до моего плеча, озабоченно заглядывает мне в глаза.

Друзья. Знакомое слово.

— Как там Лера? — проигнорировав его слова, тихо спрашиваю я.

Он, недовольно поморщив нос, убирает руку и отвечает:

— Она в последнее время странная, чересчур тихая. Что еще… А, — вспоминает он, — она всё никак не может сдать последний экзамен. На данный момент закрывает хвосты.

— Отработки до сих пор принимают? — удивляюсь я. — Даже в конце июня?

— Да, подруга твоя уговорила каким-то образом Назарова. Теперь она каждый день к нему ходит отрабатывать, рефераты пишет дополнительные, в кабинете его порядок наводит.

— Понятно. А сегодня она тоже там, не знаешь? — Покусывая губы, я задумчиво сверлю кофейную гущу в чашке.

— Насколько знаю, должна быть в универе… Алекс? Прошу, расскажи мне, что с тобой произошло? — Мой друг не оставляет попытки разговорить меня, упрямо продолжает допытываться: — Это как-то связано с теми документами, которые ты просила меня найти? Так я нашел, звонил тебе по этому поводу, ты трубку не брала. Я бы приехал, если бы знал, где ты живешь, — с досадой в голосе произносит парень. — Теперь-то я знаю. Позвонила бы мне твоя мать тогда, еще в декабре… — с сожалением добавляет.

— Макс, бумаги больше не нужны, — спокойно прерываю я его затянувшуюся речь. — Егор в тюрьме, и не спрашивай почему.

Парень изумленно уставился на меня.

— А что…

— Не спрашивай, — мигом жестко пресекаю я его вопрос.

— Что с тобой случилось? — осторожно, затаив дыхание, тихо интересуется он, вопреки моим же словам.

— Парень бросил. Всё? Я утолила твое любопытство?! — раздраженно бросаю я и вскакиваю.

Всё ему, черт возьми, расскажи!

Пусть лучше думает, что я такая ненормальная из-за расставания с парнем, чем узнает всю правду. Все такие любопытные кругом, диву даюсь! Всё им поведай, всё им выложи. Сначала София, потом Владимир, а теперь еще и этот… друг.

Ладно, признаюсь, от Софии я скрывать не стала, поделилась с ней обо всём, что со мной приключилось за последние полгода. Она даже слезу проронила, меня же мой собственный рассказ ничуть не вывел из душевного равновесия, будто говорила не о себе, а о ком-то постороннем. Никаких слез. Никакой боли, тоски, сожаления, отвращения, страха, ужаса во время беседы с Софией я не почувствовала.

А Владимира послала куда подальше со своим добродушием и вездесущей жалостью. Один раз даже приобнять хотел, но я его оттолкнула и в гневе выплеснула на него все свои подозрения касательно их с мамой отношений. Это было в мае, я только-только вернулась домой. Лена привезла меня и вручила маме, как и обещала. Рассказала ей всё. Мать чуть в обморок не грохнулась, давление поднялось. А потом они с сестрой поссорились, и Лена уехала. Мать вначале пыталась поговорить со мной по душам, я игнорировала ее попытки, потом та в отчаянии поделилась с «горем» со своим бойфрендом. И тот, к моему бешенству, начал меня жалеть. И я тогда не сдержалась, и много чего ему наговорила, всё, что о нем думаю. Потом и маме досталось пару обидных слов. Она пыталась встрять между нами и помирить. В итоге, Владимир громко хлопнул входную дверь, яростно пообещав, что в этот дом он больше не ногой, а мать с трудом сдерживала подступающие слезы. Я тихо проронила «прости» и заперлась в своей комнате. С тех пор с Владимиром мама встречается где угодно, но только не здесь, боясь вызвать очередной приступ ярости как у него, так и у меня. А еще она начала водить меня к психологам, к психотерапевтам, но всё напрасно: в присутствии незнакомых мне людей я просто сидела и часами молчала, слушая их методы «лечения», едва удерживалась, чтобы не закатить глаза. Порой они несли откровенную чушь. Мне было жаль их пациентов и потенциальных клиентов. Хотя, может и не жаль. Ни жалости, ни какой-либо другой эмоции во мне не было. Ничто не могло вызвать во мне подобные примитивные чувства. Легко стало жить, просто.